Набат - Шевцов Иван Михайлович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/42
- Следующая
- С ученым? - пытливый взгляд Елизаветы Ильиничны был направлен на Михаила Петровича.
- С журналистом из Австрии. - Голос у Михаила Петровича любезный, даже робкий. - Он, видите ли, пишет книгу о героях польского Сопротивления, и в ней будет целая глава об Александре Иосифовиче.
- Это хорошо, Александр достоин, - твердым спокойным тоном сказала Серая. - Только обидно, что наши журналисты уступают пальму первенства каким-то австриякам. Могли же наши написать об Александре если не книгу, то хоть дельную статью, литературный очерк. Это наша беда, - не умеем ценить соотечественников. - И вдруг без всякого перехода: - Вчера один наш знакомый рассказывал про школу особо одаренных ребят. Там есть такие вундеркинды - уму непостижимо. десятилетний мальчишка по общеобразовательным предметам учится в шестом классе, а по математике может состязаться со студентами института. Необыкновенный ум. И самое поразительное - из простой семьи. Сын рядового шофера. К двадцати пяти годам он будет крупным ученым, знаменитостью. Талантлив народ, удивительно талантлив.
- Талант надо беречь. Даже гений нуждается в поддержке. Особенно в хрупком возрасте, - осторожно проговорил Михаил Петрович и, видя благосклонное расположение гостьи, продолжал: - В таком возрасте легко загубить талант. Попадет под дурное влияние. Такому мальчику нужен умный, авторитетный опекун и покровитель.
- Да у него есть такой: профессор Виноградов, - с небрежной отчужденностью сказала Серая. - Хотя он и не тот человек. Ученый, верно, крупный, лауреат и Герой Социалистического Труда, но уж слишком резок, категоричен и нетерпим.
- Интересно, а как зовут этого юного гения? - полюбопытствовала хозяйка, казалось, лишь только затем, чтоб поддержать начатую тему и доставить приятное гостье.
- Морозов Денис, - глухо отозвалась Серая.
Словно обухом по голове ударили ее слова по Михаилу Петровичу. Это было невероятно, нелепо, несправедливо и просто возмутительно: не успели успокоиться его сердце и разум от недавней, такой нежеланной встречи с Тихоном Морозовым, как на тебе - опять Морозов, теперь уже его сын. И сразу все вспомнилось Михаилу Петровичу - и как он с иронией назвал тогда, под Тулой, сына Морозова "Денисом Давыдовым", и как Тихон, не поняв шутки, сказал, что в их деревне Давыдовых нет, и потом по какой-то ассоциации заговорил о "Поднятой целине" и о шолоховском Давыдове, и как затем разговор перешел на Льва Толстого… Что-то промозглое, как осенний болотный туман, обволокло душу и сознание Валярчука каким-то недобрым предчувствием, и он осторожно, с присущей ему деликатностью решил поскорее переменить разговор и стал рассказывать о сегодняшней встрече с министром и об ожидаемой Сталинской премии. Его рассказ заинтересовал Елизавету Ильиничну, она слушала молча, устремив на Валярчука теплый пытливый взгляд, и лишь изредка кивала своей осанистой тяжелой головой. Когда он кончил, она благосклонно и великодушно прикрыла глаза тяжелыми веками, словно благословила, и затем, торжественно приподняв голову, вдруг, словно вспомнив, сказала:
- Читаю старинную книгу "Юности честное зерцало". Не читали такой? Забавная штука. Наивная и смешная. А для некоторых молодых людей и полезная. Там советы даются, как себя вести. К примеру, идешь в гости - обрежь ногти, вымой руки, сиди прямо, благочинно, не хватай первым блюдо. Не жри, как свинья, не сопи, когда ешь, ногами не мотай, руками губы не вытирай, пальцы не облизывай, кости не грызи, в зубах ножом не ковыряй. Вилкой и ножом по скатерти и тарелке не черти. Над едой не чавкай, как свинья, головы не чеши. Около своей тарелки не делай свалки из костей и корок хлеба.
Речь ее прервал звонок в прихожей, и Серая повелительно сказала:
- Идите встречать гостей.
Пришел Куницкий с Любочкой Попковой, которую Муза Григорьевна видела впервые и была довольно разочарована. Она почему-то считала, что ее Миша мог увлечься красавицей, а он, оказывается, увлекся просто молодостью - банальный вариант.
Куницкий, как показалось наблюдательной хозяйке, был чем-то встревожен, отвечал невпопад, а когда она в ванной подавала ему полотенце для рук и спросила, что с ним, он сослался на сильную усталость и головную боль.
- Хочу первой порадовать тебя, - торопливым полушепотом говорила Муза Григорьевна, пока Куницкий мыл руки. - Миша был у министра. Вас выдвинули на премию. Троих.
- И Ядзю? - недовольно буркнул Куницкий.
- Миша не хотел, настоял министр.
- Тогда надо было и Любочку, - язвительно проговорил Куницкий. - Как ты ее нашла?
- Ничего особенного. Гораздо хуже, чем я думала.
За круглым столом Куницкий сидел между Серой и Любочкой. С другой стороны рядом с Серой сидел Михаил Петрович, а между ним и Любочкой - Муза Григорьевна с Машенькой. Первый тост - за здоровье именинницы - говорил Куницкий, выдав целый букет заранее приготовленных комплиментов. По цветущему лицу Музы Григорьевны бродила вежливая, ничего не говорящая улыбка, а лукавый взгляд скользил то вправо, на мужа, то влево, на Любочку, которая молчала, внимательно и сосредоточенно прислушиваясь к разговорам, и лишь изредка косила вкрадчивые смущенные глаза на присутствующих, ощущая на себе почти физически колючий взгляд Елизаветы Ильиничны, настойчивый взгляд хозяйки, задумчиво-сочувственный взгляд хозяина и равнодушно-хмурый взгляд Куницкого. Ее раздражало, что именитая гостья, очевидно, неглупая, но предельно набалованная вниманием, не отличается большой терпимостью и тактом и грубо обрывает разговор, вместо того чтобы просто и корректно поддерживать его. Она знала, что Елизавета Ильинична супруга товарища Серого, но не понимала, почему перед ней так раболепствуют, искусно льстят ей, почему уже второй и третий тосты пили за здоровье "нашей дорогой Елизаветы Ильиничны" и за здоровье "выдающегося деятеля Мирона Андреевича", совершенно забыв об имениннице. И тогда она, воспользовавшись предоставленным ей словом, поднялась из-за стола с налитой рюмкой, прямая и взволнованная, резко повернулась лицом к хозяйке. Правдивые добрые глаза ее столкнулись с быстрыми глазами Музы Григорьевны.
- Я хочу пожелать, - сказала она отрывисто и глухо, и овальное курносое лицо ее невольно зарделось, - большого счастья самому дорогому для вас, Муза Григорьевна, человеку, - она сделала долгую паузу, и в ее жарком взгляде сквозила решимость, насторожившая супругов Валярчуков и Куницкого, - вашей доченьке.
Валярчуки и Куницкий ожидали непристойного выпада, но последние слова Любочки ввергли их в умиление, и даже Серая одарила девушку одобрительной улыбкой. Тем не менее Любочка чувствовала себя здесь лишней, случайной, сердцем понимала, что она стесняет присутствующих, именно из-за нее здесь скучно. Только на какие-то минуты прелесть-Машенька, еще сохранившая детсадовскую непосредственность, позабавила родителей и гостей. Из присутствующих больше всех ей нравилась Любочка, с которой она рядом сидела.
Любочка ухаживала за девочкой, клала ей закуску, спрашивая:
- Осетрины тебе положить?
- Нет, мне салатика. Я люблю салат.
- А заливного языка хочешь? - предлагала Любочка.
- Нет, спасибо. Это маме надо, она любит язык. Потому папа ее язычницей называет.
Гостям это понравилось, рассмеялись и тем самым поощрили Машеньку.
- А наш папа - сердцеед, потому что он любит сердце кушать.
- Машенька, что ты говоришь? - сквозь смех упрекнула Муза Григорьевна. - Откуда ты только взяла такое?..
- А, я знаю, я сама видела, когда в курином бульоне папа сердце вылавливал. А то еще есть которые уши едят. Ухажор называется.
- О-о, как интересно, как остроумно! - подхватила Елизавета Ильинична. - Кто же это уши жрет?
- Дядя Алек, - не задумываясь, ответила Машенька, обводя гостей смеющимися глазенками.
Смеялись все, весело, задорно. Только Куницкому было не до смеха. Дело в том, что Елизавета Григорьевна попросила его рассказать о своей сегодняшней встрече с австрийским журналистом, но Куницкий не пожелал распространяться, ограничившись одной фразой, и Любочка поняла, что она его стесняет. Хотя в данном случае она ошибалась, потому что никому в жизни Куницкий не мог бы рассказать правду о своей встрече с Милошем Савичем.
- Предыдущая
- 28/42
- Следующая
