Друг-апрель - Веркин Эдуард - Страница 46
- Предыдущая
- 46/53
- Следующая
Пахло мясом.
– Нормально взяли, – сказал Чугун дяде. – Пять ящиков, да еще вдоль дороги валяется… Завтра пойдем собирать…
– Не боишься? – Дядя Гиляй обвел взглядом великолепие.
Чугун отмахнулся.
– А, – он плюнул в пустую банку, – дорога длинная, где разгрузили – и не найдешь… Тамга.
– Что? – не понял Гиляй.
– Пошлина, – пояснил Чугун. – Они по нашей земле ездят, вот мы и прикрепляемся… Плата, короче. Все должны платить…
– А если охрана?
– Да нет никакой охраны… Уже давно нет никакой… И вообще, расходы на разворовывание включены в стоимость продукта, это тебе каждый экспедитор скажет… Мы же по-человечески берем, не упыри…
Дядя Гиляй достал из коробки банку, с сомнением потряс, разрезал поверху ножичком, стал выковыривать желе.
– Хорошо здесь у вас жить, – дядя Гиляй щурился, – железная дорога рядом бежит, а ты только руки подставляй. Нет, раньше все не так было просто…
– Раньше всех в психушку сажали, а теперь наоборот, – заявил Чугун. – Теперь лучше, главное, с мозгами…
Он утвердительно постучал себя по голове.
– В марте Косой со своими уродцами тоже лазил, – сказал он. – Скинул восемнадцать ящиков. Притащили домой, а там ананасы рубленые.
Чугун рассмеялся.
– Ну, они сначала обрадовались, давай жрать. Целый день жрали, отравились на фиг: ананасы, оказывается, нутро разъедают, ну, если много съесть. Потом на самогон пришлось переделывать. Так что с умом надо. Я вот с умом, я по бульку могу различить, даже не по бульку…
Чугун рассказывал, как он умеет различить даже не по бульку, а по смещению внутри, что в банке – ставрида в масле, свинина тушеная, зеленый горошек или каша с говядиной. Но даже этот навык часто не требуется, Чугун может определить содержимое по первому прикосновению, по структуре жести, если, конечно, не фальшак…
Аксён поежился. В животе шевельнулся жгучий кулак. Давно его не было, и даже почти забылся, а сейчас вдруг опять…
Гадость.
– …Брателло накормит, – разглагольствовал Чугун, – брателло знает дело…
– Тюльке тушенка не помешает вообще-то, – заметил дядя Гиляй. – Ему сейчас питание усиленное нужно, кровь нужно восстановить…
Чугун согласно помотал головой и свистнул. Тюлька появился через минуту. Сначала в дверь просунулся облезлый костыль, затем перемотанная нога, затем Тюлька. Он тут же облизался и уставился на тушенку.
– Мой дорогой младший брат, – Чугун сделал приглашающий жест, – заходи, угощайся. Тебе ведь кровь нужно восстанавливать, кушай.
– Много ему не давайте, белковое отравление может случиться, – напомнил дядя Гиляй.
Тюлька быстро прихромал к столу, схватил банку, схватил вилку, принялся есть. Чугун наблюдал с ехидцей.
– Пора тебе, Тюлька, поменять родовое имя, – сказал он. – Что ты у нас все Тюлька да Тюлька, детский сад какой-то… Теперь ты у нас будешь Говядо… Говя…
– Чугун, – перебил Аксён, – хватит, пусть поест просто.
– Вот и я говорю, пусть поест… Ешь, Тюлька, ешь. Могу поспорить, больше пяти банок не съешь…
– Да я десять могу…
– Слабо тебе, хромыга…
В сердце опять погорячело. Аксён осторожно потрогал грудь ладонью, кожа была холодной. Душно, слишком много мяса вокруг.
Аксён выбрался на воздух.
Стало легче, он направился к линии, надо же было куда-то идти, не в лес же. На перроне скучала Юрьиха. Поездов в ближайшее время не ожидалось, Юрьиха заявилась то ли со скуки, то ли по инерции, стояла, обвешенная мелкой сушеной рыбой. Обычно она торговала в Монако, но сейчас, видимо, выгнали.
Ларек Крыловой тоже закрыт. Рядом бревно. Толстое, полированное, видимо, Крылова притащила его вместо скамейки. Аксён улегся. Еще один день. Протянуть до темноты. Не возвращаясь домой.
Он попробовал думать о будущем. Чем он займется через неделю или через месяц. Через неделю будет апрель, через месяц – май. В «Светлой Силе» в прошлом году писали про поезд времени. Будто ходит по всем дорогам такой поезд, что-то вроде машины времени. Садишься в него и засыпаешь. Спишь, сколько получится, и просыпаешься на нужной станции. В самом счастливом моменте своей жизни. И живешь там вовсю.
Многие этот поезд видели. Иногда он как сверхскоростная «Стрела», иногда как просто скоростная, с мытыми вагонами «Россия», иногда как обычный пригородный, чумазый и бестолковый. Билетов не надо, пускают так.
Только за один день там платишь месяцем здесь.
Нет, некоторое время он еще ходил в школу. И учился даже хорошо. И уже почти не дрался, с кем ему было драться? Было все, как раньше, встреча утром, расставание вечером, школа. Но он уже чувствовал приближение.
Иногда утром она не улыбалась при встрече, или улыбалась не так, или прятала глаза, или молчала в тех местах, где обычно смеялась.
Он понимал. Это возраст, думал он. Это надо пережить. Пройдет время, совсем немного, и появятся новые интересы. Снова будет хорошо.
Она стала ездить на соревнования. В область, а два раза даже в Москву. И когда он встречал ее на перроне…
Раньше она целовала сначала его, а потом уже отца. Теперь было наоборот. Но Новый год они встречали вместе. В Ломах. С хлопушками, с бенгальскими свечами. С настоящим шампанским.
В мае класс собрался в Евпаторию. Собирали по три тысячи на дорогу, остальное платила школа. Конечно же, у него не было трех тысяч. Он и не собирался ехать, но родительский комитет выделил средства из фонда социальной защиты малоимущих – Аксён состоял на хорошем счету, у него зеленело всего три четверки за год, на поведение закрыли глаза.
Это было не обидно, он не почувствовал себя униженным. Просто за одну колючую секунду он понял, что есть он, а есть все остальные и эти остальные никак с ним не пересекаются. Он живет на разъезде Ломы, они живут в городе. И, наверное, даже если он переедет в город и станет жить у бабушки, он останется один.
Тогда он заболел. Брат у него младший заболел, так он сказал. Что ни в какую Евпаторию он не сможет, к великому его сожалению. Все вздохнули. Все посочувствовали. Сказали, что, может быть, в следующий раз.
Он благодарил. Искренне, на самом деле искренне.
Он надеялся. Что она не поедет в Евпаторию, что она останется с ним, у нее ведь тоже младший брат, и он тоже вполне мог заболеть.
Но она сказала – очень жаль, может быть, в следующий раз.
Тогда он впервые почувствовал, что она с ними. Он возвращался домой, в этот раз не лесом, а по дороге. Навстречу летела никакая «Ветлуга», он уступил дорогу.
В мае класс съездил в Евпаторию, она вернулась загорелой и радостной. Да и дальше лето получилось. Реки, песок, лес и ветер, который даже без поездов был свежий и озорной.
В сентябре в школу он не пошел. Сначала просто забыл – календаря не нашлось, а потом не захотел. Надоело. К нему три раза приезжали, и завуч, и, конечно же, из соцзащиты. И он обещал, что вернется и все нагонит. Но не вернулся, конечно, а потом про него забыли.
Она тоже его тянула. Тормошила, кричала, что это глупо. А он только смеялся и говорил, что хочет годик отдохнуть, подумать о жизни. И каждый день провожал ее в школу и встречал обратно, три пары ботинок за год…
Остановился поезд.
Аксён встряхнулся и увидел поезд. Пригородный, «Буй – Шарья», жертва Годзиллы, три вагона. Аксён подорвался и забрался в вагон. Угрюмая проводница обилетила его за половинную сумму, и пригородный двинулся. Аксёну вдруг стало страшно, он выскочил в тамбур. Дверь болталась, скорость еще не наросла, и Аксён спрыгнул. Машинист неодобрительно свистнул, «Буй – Шарья» потащился в свой Буй. Или в Шарью.
Вернулся на станцию, побродил по перрону, снова лег на бревно. День упорно цеплялся и умирать не хотел, Аксён не знал, что делать, хотелось кричать только, но это было бесполезно, день остановился в одной точке, без дорог, без числа.
Аксён сел и вдруг заплакал.
Это получилось на самом деле вдруг, он вспомнил себя маленьким, таким, как Тюлька. Глупым, слабым, но уже не беззащитным, уже с кулаками. И дальше тоже с кулаками, и с зубами, и со лбом, и напролом.
- Предыдущая
- 46/53
- Следующая
