Музыканты - Нагибин Юрий Маркович - Страница 70

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая

- Ну, ты и так почти ничего не ешь! - заметил он.

- До чего же ты бестолковый! - начала злиться Верушка. - Я ухожу!.. Понимаешь, ухожу!..

- Куда?

- К Гастону.

- Зачем?

- Чтобы выйти за него замуж, болван!

- А для чего? - как-то по-бытовому удивился Кальман. - Я же тебе ни в чем не мешаю.

- Жизнь стала бесперспективной. Мне не хочется продавать манто, которые покупает Грета Гарбо. Праздники кончились. А я не могу так… У каждого в жизни свое предназначение. У тебя - музыка, жаль, что ты не создаешь ничего нового, у меня - блистать. Я из тех, кто вертит земную ось.

- Ты можешь бросить наших детей? - Суть происходящего наконец-то дошла до Кальмана.

Вера провела рукой по глазам.

- Ты же не отдашь их мне?

- Конечно, нет.

- Я это знала…

- Кто он такой?

- Француз. Молод. Сказочно богат. Удивительно танцует и влюблен в меня без памяти.

- Обещал жениться?

- Имрушка, за кого ты меня принимаешь? Как только я получу развод, мы поженимся и уедем в Южную Америку.

- Это еще зачем?

- Так мне легче будет. Здесь я буду все время думать о детях… о тебе тоже и мучаться. Потом мне интересно посмотреть на живых аргентинцев, бразильцев, папуасов.

- Это в Океании.

- Что?

- Папуасы. В Южной Америке - индейцы. Коренное население.

- Спасибо, Имрушка, ты такой умный. Сейчас самое важное - уточнить состав южноамериканского населения.

- И все-таки, прости меня, я не понимаю, зачем тебе все это нужно? - искренне сказал Кальман. - Так усложнять жизнь!..

- Ну… я же люблю его, Имрушка. Влюблена до безумия. - Вера подкрашивала чуть потекшие от слезной влаги густые длинные ресницы.

- Куда же девалось… куда девалось все наше?.. - томился Кальман.

- Имре, милый, пойми: день есть день, а ночь есть ночь. Ты же сам всегда говорил, что тридцать лет разницы между нами когда-нибудь скажутся. Вот они и сказались.

- Я это знал и не мешал тебе, - он смотрел ей прямо в глаза.

- Я не злоупотребляла своей свободой, - ответила она словам, а не взгляду. - Слушай, нет ничего нуднее и безнадежнее выяснения отношений. Давай прекратим… Вещи я уже собрала. Завтра пришлю за ними. Утром, когда тебя не будет. Все связанное с разводом я беру на себя. Но будь мне до конца другом: подготовь детей.

- Ты даже не попрощаешься с ними?

- Перед отъездом в Америку. Приведи их в парк… Нет, лучше к Земледельческому банку, природа настраивает на слишком грустный лад. Я дам тебе знать.

- Как все это неожиданно!..

- Просто ты был невнимателен и слишком уверен во мне. Не замечал моих метаний.

- Почему, я видел, как тебя пришибла норка Греты Гарбо.

- Да! И не только это. Я перестала быть Жозефиной, я стала Золушкой. Тут уважают только деньги, ничего больше. Ты сам приучил меня быть наверху. Мне противно, что на нас смотрят сверху вниз здешние нувориши.

- Я этого не замечал.

- Ты вообще ничего не замечаешь. Паришь в облаках, а я земная. Я дала тебе все, что могла: любовь, детей, лучший дом в Вене. Теперь я имею право пожить для себя… Не провожай! Так будет легче и тебе и мне.

Вера поднялась, быстро, не глядя на Кальмана, пересекла комнату и вышла - из дома, из его жизни.

Кальман стоял у окна, из которого не мог видеть Верушку, только крыши невысоких старых домов, гаражей, сараев, трубы на горизонте, задымленные облака. Он думал: «Когда-то в мою жизнь вошла семнадцатилетняя девочка, а мне казалось, что я обзавелся гаремом, так много ее было, так много сопутствовало ей шума, людей, обязанностей, отношений. Я всегда стремился к тишине, но принял эту сумбурную, суматошную жизнь, потому что ей так нравилось. За измену себе я поплатился музыкой. Но любовь и дети казались мне достаточным возмещением. Потом любовь потребовала отдельной платы - болью, ревностью, унижением. Я смирился и с этим. И все-таки не сохранил ее. Остались дети. Я отвечаю за них, я должен жить… Но почему же минувшей ночью не раздался грохот вскрывающегося Балатона? Все значительные перемены в моей жизни предварялись этим сном. А мне снилось, что я покупаю на распродаже Центрального парка летние носки по три доллара за дюжину. Балатон не явился, Балатон молчал, как странно!..»

Вера вышла из машины возле Земледельческого банка. Ветер гнал по земле пожелтевшие листья. Тонкий шорох наполнял утреннюю тишину. В этот ранний час улица делового центра, еще не запруженная служащими, была пустынна. Неужели всегда аккуратный Кальман опаздывает? Вера взглянула на ручные часы, где бриллиантики заменяли цифры, - нет, это она приехала слишком рано.

Длинношерстная такса долго мочилась на тумбу. Справив нужду, поскребла задними лапами асфальт в атавистическом заблуждении, что таким образом уничтожает свои следы, и побежала дальше. Из-за поворота вышел Кальман с детьми - небритый, кое-как одетый, в незатянутом галстуке - прежде он не позволял себе таких вольностей.

- Внимание! - сказал он, бросив взгляд на тумбу. - Чарли, не зевай.

И тотчас возле тумбы возник блю-терьер с заросшей мордой.

- Пописает! - азартно крикнул Чарли.

- Не спорю, - согласился отец, к большому его разочарованию.

На смену блю-терьеру подбежал коротконогий скотч.

- Пописает! - вскричал Чарли.

- Нет. Ставлю доллар.

- Идет!

Пес почти добежал до тумбы, но тут учуял сучку, примеченную наметанным глазом Кальмана, и желание мгновенно вытеснило иные физиологические потребности.

- Гони доллар, - потребовал Кальман.

Чарльз унаследовал отцовскую нетороватость. С крайне кислым видом он достал из кармана доллар и отдал отцу.

- Больше не играю, - сказал он хмуро, - три доллара за одну прогулочку - многовато.

- Я считался чемпионом этой игры, когда тебя и в проекте не было, - горделиво сообщил отец. - Так и быть: получите мороженое. Принимаю заказы.

- Мне шоколадного! - быстро сказала Лили.

- А мне орехового, - решила Илонка.

- А мне шоколадного и орехового! - плотоядно сказал Чарльз.

- Пожалуйста. Мне не жалко. Оплата из твоего проигрыша.

Напоминание о проигрыше вновь погрузило Чарльза в пучину мрачности.

Они заметили черную машину у портала Земледельческого банка.

- Кажется, это Верушка, - сказал Кальман. - Ну, детки, быстро попрощайтесь с мамочкой, не задерживайте ее. Мамочке нужно в Южную Америку. И не говорите, что я здесь.

Он спрятался за колонну, а дети побежали к матери.

Верушка схватила их, принялась целовать, глаза ее затуманились слезами.

- Милые вы мои!.. Бедные вы мои!..

При этих жалобных словах маленькая Илонка начала кукситься, сама не понимая с чего.

- Ну мама!.. Ну чего ты?.. - капризно сказала Лили.

- Сиротки бедные!.. Чарли, мальчик мой!.. Да как же я буду без вас?.. А вы без меня?..

Лили начала покусывать губу, Чарльз, и без того расстроенный проигрышем трех долларов, часто заморгал.

- А где же он… голубок мой старенький?.. - острые глаза молодой женщины углядели спрятавшегося за колонну Кальмана. Она кинулась к нему.

Кальман казался очень смущенным тем, что Верушка его обнаружила.

- Ты прости, Верушка, я не хотел…

- Какой ты небритый, запущенный!.. За тобой никто не смотрит!..

- Я не успел побриться… А ну, ребята, оставьте маму в покое. Она спешит…

- Как ты можешь, Имрушка?.. Спешит!.. При виде этих ангелов!..

- Тебе надо собраться. И неловко перед твоим мужем.

- О чем ты говоришь? Забудь об этом человеке. Я никуда не еду.

- Он что - обманул тебя? - вскипел Кальман. - Тогда он будет иметь дело со мной!

- Угомонись, Имрушка!..

- Не угомонюсь! - вскричал бесстрашный Кальман. - Я заставлю его жениться. Я вызову его на дуэль. По матери я из рода отважных куруцев. О, Верушка, ты увидишь, как дерется потомок не ведавших страха. - Кальман сделал выпад воображаемой шпагой. - Это будет удивительный пример этнического возрождения. Я приведу его на веревке к алтарю.

• Предыдущая
• 70/76
• Следующая