Музыканты - Нагибин Юрий Маркович - Страница 69

• Предыдущая
• 69/76
• Следующая

- Опомнись, Хулио, мы же на работе, - остановил его Пепе.

- Ох, простите!.. Но вы еще будете в Мексике, синьор Кальман? Теперь вы знаете, как вас здесь любят. Милости просим в Матаморос. А маленькая ошибка в паспорте ничего не значит. Верно, сеньор?

- Конечно! - улыбнулся Кальман. - Равно как и то, что вы пели музыку моего старого друга Ференца Легара, - и перешел границу…

У американцев оказалась такая сердечная манера здороваться: с громкими восторженными криками, похлопыванием по спине, прижиманием бритой, но все равно колющейся щеки к твоей щеке, что поначалу Кальман вообразил себя долгожданным гостем. Но постепенно убедился, что за всей этой мнимой сердечностью ровным счетом ничего нет. Эти приветливые люди в подавляющем большинстве своем понятия не имели, кто он такой, даже имени его не слышали. Правда, среди них попадались такие, что могли бы насвистать песенку из «Княгини чардаша» или танго из «Наездника-дьявола».

Никаких предложений не поступало. Особенно разочаровал Голливуд. Ласки и привета тут изливалось больше, чем во всей остальной Америке, но ни единому продюсеру не вспало на ум заказать ему музыку для фильма или накрутить одну из его популярных оперетт. С глубоким огорчением он вскоре понял, что старый друг Сирмаи, давно прилепившийся к Голливуду, сыграл не последнюю роль в его фиаско. Здесь не признавали сантиментов, и Сирмаи вполне пропитался местным духом: конкурент опасен - устрани его. Ну а мюзик-холлы, эстрада, бродвейские театры, радио - должны же они откликнуться на появление «короля оперетты»? Он ждал, потом перестал ждать, но все же после недолгой утренней прогулки, не сняв пальто и шляпы, набрасывался на многочисленную почту. В основном то были рекламные проспекты автомобилей, парусников, холодильников, клюшек и всего снаряжения для гольфа, теннисных ракеток и мячей, пылесосов, детских колясок, садовых портативных косилок, бандажей, пишущих машинок, велосипедов… Кальман раздраженно перебирал яркие бумажки, роняя их на пол. Потом шли просьбы благотворительных обществ, приглашения на всевозможные вечера, какие-то церковные послания.

Спустившаяся в холл Верушка застала мужа за обычным занятием. Скромно, но изящно одетая, она стала по-новому быстрой и деловой. Видимо, ее пластичная натура усвоила энергичный американский стиль.

- Что ты тут мусоришь? - укорила она мужа.

- Можно подумать, что нас только и ждали, - раздраженно сказал Кальман. - Отовсюду приглашения на всевозможные партии, даже от вовсе незнакомых лиц, наверное, опять с кем-то путают, как в Матаморосе. И хоть бы одно деловое письмо. Хоть бы один заказишко на музыку. Им тут ничего не нужно. Голливуд молчит. Старый друг Сирмаи бдительно следит за своими владениями. На что мы будем жить - ума не приложу.

- Ты что же, потерял все деньги?

- Не все, конечно, но больше, чем хотелось бы. И мы живем явно не по средствам.

- Скромнее некуда. Мы никого не принимаем.

- Недавно ты устраивала прием и довольно шумный. Что у американцев за манера тащить в гости кого ни попало? Пригласишь пару - явится десять человек.

- В каждом обществе свои обычаи. У них море обаяния.

- Вот уж нет! Наигранная сердечность, объятия - всему этому грош цена. Внутри же - ледяной холод. Стрикли бизнес.

- Хватит ворчать, Имрушка. Сейчас ты порадуешься. Я иду работать.

- Что-о?! Ты - работать?.. Я этого не допущу.

- Я же не в судомойки иду. А в салон верхнего платья. Самый светский в Нью-Йорке. В отдел меха. Я кое-что понимаю в мехах, и вкуса не занимать. Уже обо всем договорено. И тебе не придется тратиться на мои туалеты.

- Ты собираешься так много зарабатывать?

- Нет, - засмеялась Вера, - так скромно одеваться.

Меховой отдел роскошного магазина не мог похвалиться обилием покупателей, но те, что были, спустились с вершин Олимпа. Здесь разлит лунно-серебристый свет, и некая лунность отличает плавные движения продавщиц. Обслуживание клиентов напоминает священнодействие. Ни резких движений, ни быстрой походки, ни напряжения голосовых связок. Плавно, бесшумно закрываются двери, не слышны шаги на толстых коврах. Эта тихая завороженная жизнь отражается в десятках зеркал. Но и это очарованное царство очнулось, когда в магазин вошла Грета Гарбо - величайшее чудо Голливуда.

Молчаливая, сдержанная, погруженная в себя, почти без косметики, ненужной ее совершенной красоте, малообщительная, серьезная, Грета Гарбо тем не менее мгновенно становилась центром, вокруг которого вращалось мироздание. Весь магазин немедленно переключился на Грету, но главная роль в обслуживании знатной клиентки отводилась Вере.

- Что угодно, мадам? - улыбаясь своим прекрасным ртом, любезно, но без малейшей приниженности спросила Вера. - Вы оказываете нам честь.

Грета Гарбо медленно распахнула ресницы. И видимо, продавщица произвела на нее впечатление. Она улыбнулась:

- Что-нибудь хорошее. Но по-настоящему хорошее.

- Вот это специально для вас.

Грета Гарбо подставила плечи, мех словно облил ее стройное тело. Она коснулась пальцами нежного ворса.

- У вас прекрасный вкус, мадам, - проговорила она хрипловатым, волнующим голосом.

- Хотите еще что-нибудь примерить?

- Нет. Лучше не будет… - Гарбо пристально, без улыбки смотрела на Веру. - Вы так красивы. Почему вы не снимаетесь в кино?

- Я бездарна, мадам. Мне удается играть лишь одну-единственную роль.

- Какую?

- Роль жены Имре Кальмана.

Брови актрисы поползли вверх.

- Вот как!.. Но ваш муж так популярен в Америке…

Вера заметила это «но».

- Наверное, колесо должно раскрутиться.

- Не сбрасывайте со счетов Голливуд. Это, конечно, пакость, но веселая и, главное, денежная пакость. - Гарбо протянула Вере свою карточку.

- Спасибо, - сказала Вера. - Мне кажется, что мы еще встретимся. До свидания.

И, глядя в спину уходящей актрисы, прошептала:

- У меня будет такая же шуба… А тебя я раздену в своем доме.

В магазин зашла пара: стандартно красивая молодая дама и хрупкий, изящный горбоносый господин, с порывистыми жестами француза-южанина. Дама направилась в отдел накидок, жакетов, горжеток; а ее спутник, ненароком увидевший Веру, вдруг замер посреди магазина, и вид у него был тот самый, о котором в Сицилии почтительно говорят: расшибло громом…

Вечером они сидели в маленьком, очень дорогом ресторане, помещавшемся в трюме парусной яхты, заякоренной посреди искусственного озера. Небольшой тихий черный джаз играл медленное, тягучее, с кощунственным церковным оттенком танго.

Француз пригласил Веру. Оба оказались первоклассными танцорами.

Когда они возвращались за столик, он сказал с таким видом, будто никто и никогда не произносил этих заезженных слов:

- Мы созданы друг для друга.

- Я замужняя женщина, - поникла головой Верушка.

- Здесь есть город, где разводят и женят за десять минут.

- Постарайтесь узнать его название, - словно издалека улыбнулась Вера.

- Рено! - выдохнул экспансивный француз и ненароком сшиб бокал шампанского.

- Это к счастью, - сказала Вера.

- Проклятая война никогда не кончится! - Кальман с раздражением отшвырнул газету.

Верушка, в легком, отделанном песцами пальто, достала из шкафа чемоданчик крокодиловой кожи.

- Я ухожу, Имрушка, - сказала она.

- Я думал, мы вместе пообедаем, - рассеянно отозвался тот. - С Голливудом опять сорвалось. Там мафия покрепче сицилийской. Вся киномузыка в руках у Тёмкина и компании. Сирмаи самому достаются крохи…

- Сейчас тебе будет полегче, Имрушка, - с грустной улыбкой сказала Вера. - Семья уменьшится на одного едока. Меня уже не будет за семейным столом.

Кальман был так подавлен своими заботами и так далек от мысли потерять Верушку, что слышал только слова, начисто не ощущая весьма прозрачного подтекста.

• Предыдущая
• 69/76
• Следующая