Божьи воины - Сапковский Анджей - Страница 55

• Предыдущая
• 55/136
• Следующая

– Невиновная я! Господин, смилуйтесь! Я бедная вдова!

– А ты, парень? Принимаешь причастие обеими способами?

– Я невиновен! Смилуйтесь!

– Брешут, милостивый государь, – постоянно кланяясь, заверил Прыщавый. – Брешут, кацерские морды, шкуру чтобы сохранить. А вы б на их месте не брехали?

Красивый взглянул на него с убийственным презрением, походило на то, что ударит за предположение кулаком. Но он ограничился тем, что сплюнул.

Затем повернулся к де Бергову. И стоящему рядом пожилому рыцарю в простеганном вамсе, с красивым лицом и гордо выпяченными губами. Этого, Рейневан мог бы поклясться, он где-то уже видел. После недолгого раздумья он пришел к выводу, что и того, в шапке колоколом, тоже.

– Не знаю, серьезно, не знаю, милостивый государь Оттон, – обратился он к Бергову, разводя руками. – У нас заказы от патрициатов Шести Городов. Мне заказал Будзишин. Присутствующий здесь пан Хартунг фон Клюкс из Чохи представляет интересы Згожельца, пан Лютпольд фон Кёкериц, который вот-вот явится, – Любью. Но наши заказы имеют в виду гуситов. А не какую-то случайную и достойную жалости голытьбу.

Отто де Бергов пожал плечами.

– Что же вам сказать, уважаемый пан Лотар фон Герсдорф? – спросил он. – Разве что одно: случайная голытьба, прежде чем сгорит на кострах в Будзишине или Згожельце, будет умолять о пощаде. Как настоящие гуситы. И не отличишь.

Лотар Герсдорф, понимая и одобряя логику, покивал головой. А Рейневан уже вспомнил, где и когда видел и его, и красивого, вырезанного зубчиками Хартунга фон Клюкса в шапке, напоминающей колокольчик. Он видел их два года назад. В Зембицах. На турнире в день праздника Пресвятой Девы Марии.

Герсдорф, Клюкс и несколько других рыцарей отошли в сторону, чтобы посоветоваться. Пленников подошли посмотреть очередные, до тех пор молчавшие. Двое никакими гербами не выделялись, у третьего, одетого наиболее богато, на вамсе красовался щит, шестикратно разделенный на серебряные и красные полосы, в котором можно было легко узнать герб Шаффов. Гочу Шаффа, хозяина Грифа, Рейневан также помнил по зембицкому турниру. Значит, в Тресках должен был быть его брат, Янко, наследник и хозяин замка Хойник.

Со стороны ворот и сторожевой башни послышался цокот копыт, на площадку въехала группа вооруженных. Первыми ехали два герольда. Один, одетый в белое, нес синюю хоругвь с тремя серебряными лилиями. На желтой хоругви второго герольда был изображен красный олений рог. Рейневан с трудом сглотнул. Он знал этот герб. Знакомых прибывало.

Вновь прибывшие остановили коней, слезли, небрежно бросив вожжи задыхающимся слугам, подошли к хозяину замка, поклонились. Уважительно, но гордо. В седле, кроме кнехтов и стрелков, остался только молодой паж в большом берете с тремя страусовыми перьями. Паж крутил коня, заставляя его плясать и выделывать танцевальные движения. Подковы цокали по брусчатке.

– Пан де Бергов. Приветствуем, желаем здравствовать!

– Пан фон Биберштайн, пан фон Кёкериц. Гость в дом – Бог в дом.

– Позвольте представить пана Кёкерица и моих рыцарей и заказчиков: пан Микулаш Дахс, пан Генрик Зебанд, пан Вильрих фон Либенталь, Петр Нимпч, Ян Вальдау, Райнгольд Темриц. Мы успели к ужину?

– И к ужину, и к делам.

– Вижу, вижу. – Ульрик фон Биберштайн, хозяин Фридланда, окинул взглядом стоящих у стены пленников. – Однако картинка весьма убогая. Вероятно, это остатки, и Шесть Городов уже отобрали самый лучший товар. Приветствую, пан Герсдорф. Пан Клюкс. Пан Шафф. Ну как? Уже сговорились?

– Еще нет.

– Ну, значит, давайте договариваться, – потер руки Биберштайн. – И на ужин! Во имя святого Дионисия! Пить хочется, как незнамо что!

– Этому, – кивнул пажам Отто де Бергов, – мы легко поможем.

Прибывший с хозяином Фридланда Микулаш Дахс – Рейневан помнил по докладам гуситских гейтманов, что это был клиент Биберштайнов, – вернулся, осмотрев поставленных у стены пленников. Его мина говорила о многом. А о том, о чем не говорила, досказывали покачивания головы.

– Я гляжу, все хуже, – прокомментировал Биберштайн, принимая из рук слуги большой кубок. – Ты, ваша милость, предлагаешь все более жалкий товар, пан Отто, все самого скверного качества. Видимо, это знак времени, signum temporis, как говорит мой капеллан. Ну что ж, какова работа, такова и плата, так что поговорим о ценах. В 1419-м за пойманного и предназначенного на казнь гусита платили в Кутной Горе копу грошей, за еретического проповедника – пять коп…

– Но тогда спрос был больше, – прервал его де Бергов. – В девятнадцатом году было нетрудно поймать гусита, тогда побеждали католики. Сейчас верх у гуситов, а католиков бьют, так что гуситский пленник – вещь редкая, истинный раритет. Потому и дорогой. А господа из ландфридов завышают цены, создают прецеденты. Ольджих из Рожмберка платит по сто пятьдесят коп грошей выкупа. После таковской битвы баварцы и саксы платили за своих даже больше. И по двести коп за голову бывало.

– Я прислушиваюсь, – подошел и гордо задрал голову Лотар Герсдорф, – и никак не пойму, то ли я поглупел, то ли вы. Хозяин из Рожмберка и немцы платили за господ, за дворян, за рыцарей. А кого вы нам на торг выставили? Каких-то нищих старцев! А ну ловите и предложите мне Рогача из Дубе, давайте Амброжа, Краловца, братьев Змрзликов, Яна Черника, Колюха, Чапека из Сана. На них я серебра не пожалею. На этих обоссанцев его расходовать и не подумаю. Какой мне толк от обоссанцев?

– Эти обоссанцы, – не опустил глаз де Бергов, – на кострах будут по-чешски вопить и молить о пощаде. А вас это интересует, разве не так?

– Это, – холодно подтвердил Биберштайн. – В городах у нас люди от страха перед чехами трясутся, паникуют. Помнят, что было в мае.

– Как сейчас, – угрюмо подтвердил Лютпольд Кёкериц. – Насмотрелись на гуситов со стен жители Фридланда, Жутавы, Згожельца и Львовка. И хоть отстояли эти города, героически отразили штурм, люди умолкают от ужаса всякий раз, когда кто-нибудь упоминает о страшной судьбе Острица, Бернштадта, Любаня, Злоторын. Надобно показать этим людям что-то такое, что поднимет их дух. Лучше всего, когда чеха-гусита на эшафоте обрабатывают. Ну, пан Отто, называйте цену. Если будет разумной, подумаю… Эй-эй! Держи кобылу-то за вожжи, Дуца.

Паж, тот паренек в берете с перьями, который похвалялся конем, подлетел к группе так резко, что чуть не повалил рыцарей. На такое ни один паж, оруженосец или юнкер не решился бы, понимая, к каким последствиям это может привести, в том числе к взбучке.

Пажик, о котором идет речь, явно не опасался последствий. Скорее всего потому, что пажиком не был.

Из-под задорно сидящего набекрень берета на рыцарей поглядывали смелые до наглости глаза цвета вод горного озера, окаймленные длинными, пожалуй, в полдюйма ресницами. Хищно задранный нос немного не соответствовал светлым локонам, румяным щечкам и губкам ангелочка, но целое все равно вызывало какое-то удивительное ощущение в том районе, который поэты переносно именовали circa pectora.[148]

Девушке было никак не больше пятнадцати лет. Одета она была в белую блузку в мережку и жилетку из пурпурного атласа. Мужскую курточку с соболиным воротником она носила по новейшей моде, просунув руки сквозь открытые боковые швы так, чтобы рукава свободно свисали на спину, а при езде галопом живописно развевались.

– Разрешите, милостивые государи, – представил ее с легкой усмешкой Лютпольд Кёкериц, – этот фокусничающий на коне шут – моя племянница, благородная панна Дуца фон Пак.

Рыцари – все, не исключая пожилых и горделивых, – молчали, вытаращив глаза. Дуца фон Пак развернула лошадь, стройную гнедую кобылу.

– Ты обещал, дядя, – сказала она громко. Голос был не очень приятный, сводящий на нет – не у всех – красоту и вызванный первым взглядом эффект.

– Раз обещал – выполню, – насупил брови Кёкериц. – Потерпи. Не подобает…

• Предыдущая
• 55/136
• Следующая