Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/82
• Следующая

— Шахтер он…

— Нет, ты шахту назови.

Илюша не отвечал. Пашка подмигнул Дунаеву и заключил:

— Этот шкет с Юзовки, как я с Америки… Если у меня отца в шахте задавило, разве я забуду?

— Я могу документ показать, — сказал Илюша, обиженный тем, что ему не верят.

— Пачпорт? — засмеялся Пашка.

— Не пачпорт, а документ…

— Ну брешет, ну брешет! — заливался от смеха Пашка.

Илюшу задело, но все-таки он не показал Ванин «документ» — еще отберут. И тут опять соленый ком застрял в горле Илюши: ведь Ваня остался без шапки и даже «документа» у него нету. Пропадет совсем…

Дунаев продолжал допытываться:

— Неужели твой отец никогда не упоминал Петра Николаевича из Калуги? Может быть, братишка твой знает его?

Илюша пожал плечами.

— Брата как зовут?

— Ваня, — с трудом выговорил Илюша. — Дяденька, отпустите меня…

— «Отпустите»… — ворчал Пашка. — А он опять пойдет воровать…

Все же Пашка стал помягче: наверное, почуял, что встретил земляка, и стало жалко мальца.

— Товарищ Дунаев, нехай он пошамает, а я поищу его брательника.

Дунаев убедился окончательно, что случай столкнул его с одним из племянников Петра Николаевича Барабанова. Вывод напрашивался сам собой: отправить мальчишку в Калугу, а там видно будет.

— Вот что, Илья, — сказал Дунаев, — поезжай-ка в Калугу, вон и Пашка советует… Иначе отдашь ты богу душу. Смотри, сколько ребятишек гибнет. Поезжай и будешь жить с дядей. А братишку твоего мы найдем. Сейчас война кончилась, будет легче…

Однако Илюша оставался безучастным к этим разговорам. Он бродил по станции и не верил, не хотел верить, что Вани нет.

Лишь с наступлением темноты Илюша возвращался в дежурку. Пашка кормил его. За короткое время маленький чекист так привязался к Илюше, что не оставлял его одного. Уединившись где-нибудь в темном уголке, он воспитывал своего земляка:

— Хочешь, я тебе про Ленина расскажу?

— Хочу.

— Буржуи знаешь как боятся его!.. Как увидят, так со всех ног улепетывают… Ленин живет в Москве, в маленькой комнатке, кровать у него железная, а подушки нема.

— Почему?

— Всем сейчас бедно живется, вот и он тоже… Ничего, теперь барона Врангеля в море утопили, хорошая жизнь начинается…

Торопилась весна. Дни заметно прибавились, солнце светило горячее. Грачи на станции горланили, качаясь на голых ветках тополей.

Целую неделю прожил Илюша у чекистов. Он уже сам понимал, что искать Ваню бесполезно.

— Поезжай в Калугу, друг ситный, — продолжал уговаривать его Дунаев. — Эх, какой у нас город красивый! Речка Ока, бор на Яченке. Будешь рыбу ловить, а в лесу орехи собирать… А еще тебе скажу: может так случиться, что твой брат Ваня уже в Калуге. Вспомнит про дядю и поедет туда. Может такое случиться? Может. Вот будет у вас встреча!

Дунаев убеждал Илюшу, а сам думал, что, если ошибся и Петр Николаевич Барабанов не приходится мальчику дядей, все равно надо отправить его в Калугу. Мать и отец догадаются, кто прислал его, и приютят.

— Слушай и мотай на ус, — сказал на другой день Дунаев. — Вот тебе бумага с адресом и пропуск. Поезжай, а то, боюсь, отдашь ты богу душу… Найдешь в Калуге моих родных, не рассказывай, кто тебя прислал: мол, какой-то дядя военный, не знаю, кто и откуда. Не хочется мне, чтобы мать волновалась…

Чекист Паша столько продуктов собрал товарищу на дорогу, что насыпали буденовку доверху.

— Ну, шахтер, — сказал Дунаев и похлопал ладонью по двери вагона, где было написано: «40 человек или 8 лошадей», — подали тебе экспресс, залезай на верхнюю полку и кати вперед к своей судьбе. Мы еще встретимся с тобой: у нас одна дорога…

— Не теряйся и не робей! — кричал Пашка, и чувствовалось, что ему было жалко расставаться с Илюшей.

Поезд тронулся. Чекисты размахивали шапками. Илюша с сожалением смотрел на удалявшихся друзей. Вагоны убыстряли бег. Станционные постройки остались позади.

Неожиданно Илюшу охватил страх. Почему он уезжает? А если сейчас на станцию придет Ваня?

Не помня, что делает, Илюша бросился к двери вагона, но какой-то красноармеец успел схватить его за руку:

— Ты что, парень, с ума спятил? Жизнь тебе надоела, что хочешь на ходу прыгать?

Илюша вернулся на свое место на полке, ткнулся лицом в буденовку и заплакал.

Губернский город Калуга был в прошлом одним из богатых торговых центров российской провинции. К пристаням на Оке причаливали баржи с пенькой, картофелем, медом, яблоками. По берегу тянулись мучные лабазы. Горластые базары и ярмарки ломились от обилия товаров. Купцы из Мещевска, Юхнова, Козельска торговали здесь гречихой, сеном, рогожами, искусно разрисованной деревянной посудой. Прасолы пригоняли из деревень гурты скота, скупленного у бедноты за бесценок.

По улицам города, кое-где замощенным булыжником, катили помещичьи пролетки, экипажи на дутых шинах. Калуга славилась частными гимназиями, ремесленными заведениями и, уж конечно, обилием церквей, соборов, монастырей и часовен. Куда ни глянь, сверкали на солнце золоченые купола, высокие звонницы с крестами. По улицам расхаживали попы в длиннополых рясах, семинаристы, монахи в островерхих шапках-скуфьях. Власть в городе держали купцы, мелкие хозяйчики, владельцы магазинов, мастерских, трактиров и аптек.

Вихрь революции пронесся через центр города, и опустели надменные особняки с колоннами. Коснулся этот вихрь и городских окраин. Здесь не было семьи, которая не отдала бы революции сына, отца, дочь. И лишь оставалось нетронутым городское мещанство: бывшие царские служаки, приказчики, домовладельцы, служители культа, торгаши — самая живучая, самая изворотливая часть населения. События революции словно обошли их стороной. Повсюду царила разруха, вызванная войной, а здесь, за глухими заборами, собственность оставалась незыблемой, здесь умели приспособиться к любой власти. Тихие, невзрачные с виду домики молчаливо глядели на улицу. У них ничего не узнаешь. И не заметишь за горшками с геранью настороженных, равнодушных к человеческому горю глаз мещанина. Здесь извечно жили по закону: «Мне тепло и сытно, а остальное гори огнем, меня не касается».

На одной из окраинных улиц жила семья калужского горожанина Никиты Фаддеевича Дунаева. Корни Дунаевского рода уходили в деревню. Отец и мать Никиты были крепостными, да и самому Никите еще пришлось работать на барина. Когда парню исполнилось шестнадцать лет, его женили. А тут пришло время идти в «рекруты». В то время в солдатах служили долго — целых двадцать пять лет! Полжизни простоял Никита под ружьем и ничего не вынес из той каторги, кроме глухой злобы и рабьей покорности перед начальством.

Жена Никиты Аграфена мыкала горе солдатки. В поисках пропитания она собрала пожитки и ушла с детишками в город; работала прачкой, жила у людей из милости.

Никита Дунаев, вернувшись с солдатской службы, задумал построить свой дом. С чего начать, если за душой ни копейки и голову негде приклонить? Поступил в пожарники — там давали казенное жилье да и платили хорошо.

Никита трудился как одержимый, старался, чтобы начальство заметило его усердие и прибавило жалованья. Пусть пятачок на рубль, а все же можно скопить деньжат и положить в кубышку. Никита отказывал себе во всем, нанимался косить сено, крыл железом или дранкой крыши, чистил трубы, колол дрова богачам.

Наконец удалось скопить небольшую сумму, и он купил на Солдатской улице избу-завалюшку. Стояла она на болотистом месте, избу засосало в трясину по самые окна, огород зарос бурьяном.

• Предыдущая
• 5/82
• Следующая