Люди в погонах - Рыбин Анатолий Гаврилович - Страница 73

• Предыдущая
• 73/105
• Следующая

— Но мнение офицеров чего-то стоит? — сказал Григорий.

— Ах вон что! Значит, посторонние люди для тебя дороже. А мнение родного отца — так, пустой звук. Выходит, что я для тебя не авторитет. Спасибо, сынок, уважил!

— Ну зачем так, отец!.. Нет, я не могу... — Григорий повернулся и ушел в маленькую комнату. Павел Афанасьевич еще некоторое время стойл в коридоре, потом раздраженно крякнул и вошел в столовую. На столе увидел записку:

Прочитав, Жогин смял записку и бросил на пол.

— Уехала, — злобно прошептал он, посапывая. — Девчонку разыгрывает из себя. Вот прихватит буран в степи.

Стараясь успокоиться, Жогин снял китель, стянул сапоги и лег на диван, повернувшись лицом к стенке. Но мысли в голове бурлили по-прежнему. Полковника раздражало сейчас решительно все: и лекция, и перепалка с сыном, и то, что уж очень много стали говорить везде о Мельникове. Даже комдив на служебном совещаний счел необходимым проявить заботу о его рукописи. Нашел тоже, за что уцепиться. А мнение какое: творческий человек, требуется внимание. Этак могут подумать, что в полку всему голова — Мельников, а он, Жогин, так себе, ничего не стоит...

Мария Семеновна приехала глубоко за. полночь. Посмотрела на оставленный ужин, чистый стол, развела руками:

— Что же это? — Потом заглянула в буфет. — Боже, даже вино не тронули. Почему? Вы поссорились, да? Ну, чего молчишь? Где Гриша?

— Пойди да посмотри, — буркнул Павел Афанасьевич, не поднимаясь с дивана.

— Какой срам, — покачала головой Мария Семеновна. — Подумать только, сын скоро уезжает, а ты затеял ссору. Что за человек!

Она долго стояла у дивана, ожидая, что муж все же повернется к ней и заговорит. Не дождавшись, уселась рядом, положила руку ему на плечо.

— Послушай, Паша. Ну чего ты стал такой раздражительный? Неполадки на службе, да? А у кого их не бывает?

Павел Афанасьевич тяжело вздохнул, потер пальцами лоб, но ничего не ответил.

— Держать себя надо, — уже ласково посоветовала Мария Семеновна. — Раньше ты мог это делать. Даже меня подбадривал. Вспомни, когда в пожар попали...

— Пожар — это совсем другое, — с усилием выдавил Павел Афанасьевич. — То несчастье. — И вдруг блеснул глазами: — И чего ты завела с этим пожаром? Ну было, ну подбадривал. Иди лучше разогрей ужин да разбуди Григория. В брюках небось завалился.

В ту минуту, когда Мельников вошел в бильярдную, Соболь сообщил ему:

— А ты знаешь, ведь я завтра в Москву еду.

— Отпуск?

— Совершенно точно. Могу привезти Наташку. Только пиши доверенность.

— Опасно, Михаил, — шутя сказал Мельников. — А пригласить все же попытайся. Может, денечка на три приедет.

— Что за разговор. Но ты хоть письмо напиши. Я, конечно, могу и так зайти, по старой памяти, но все же с письмом удобнее.

— Напишу, Михаил, напишу. Завтра до обеда передам.

— Ладно, — согласился Соболь. — А теперь да здравствуют шары!

Игра началась, как всегда, бурным успехом Соболя. Почти с каждым ударам кия он загонял шар то в угловую, то в боковую лузу, весело приговаривая:

— Своячок!.. Еще своячок!.. А это чужой, но все равно мой...

Видя, что партнер терпит неудачу за неудачей, он шутил:

— Ничего, Серега, тебе зато в любви везет.

В самый разгар игры в дверь заглянула Дуся. Ее злой горящий взгляд привел Соболя в замешательство. Он отложил кий, посмотрел на партнера и виновато прижал руку к груди.

— Прошу прощения, Сергей. Должен удалиться.

— Свидание?

— Как тебе сказать?

— Можешь не говорить.

Соболь покосился на сидящих у стены двух офицеров и, вытянув красную шею, прошептал Мельникову в самое ухо:

— Зря ты ворчишь, дружба. Перед отпуском сам бог велит. Ну, пока. Пиши письмо Наташке.

Дусю догнал он уже на крыльце, взял за отороченный мехом рукав, остановил:

— Ты куда бежишь?

— А что мне делать? На колени перед тобой вставать? — Голос ее дрожал, глаза были полны горькой обиды.

— Ну, не сердись, я ведь лекцию слушал.

— Знаю, что слушал. А почему сразу после лекции не вышел? Я, как дура, за углом ждала, мерзла. От поездки в колхоз из-за тебя отказалась. Ой, зачем я зашла в эту вашу бильярдную!

Соболь виновато склонил набок голову, потом взял Дусю под руку и увлек на тропинку, ведущую через лесок к машинным паркам.

Шли молча по тропинке. На кустарник оседал пушистый иней. Когда заиндевелые кусты заслонили сверкающее огнями здание клуба, Соболь остановился, расстегнул шинель и завернул в нее спутницу. Стиснутая в объятиях Дуся откинула назад голову.

— Мишка, сумасшедший, задушишь!

А Соболь будто ничего не слышал. Впившись губами в ее полураскрытый рот, целовал до тех пор, пока за ворот ему не попал сорвавшийся с ветвей иней. Зябко вздрогнув и покрутив шеей, он вдруг сказал:

— Знаешь что, пойдем ко мне.

— Куда? — испуганно спросила Дуся.

— В презренную обитель холостяка.

— Ты в уме?

— Как все влюбленные.

— Нет, Миша, не уговаривай.

Соболь посмотрел ей в глаза и, не отпуская от себя, огорченно вздохнул.

Дуся поморщилась обидчиво.

— Тебе хорошо. За тобой подглядывать некому, а за мной, как за воровкой, сладят.

— Брось хныкать, Дусенок. — Соболь снова продолжительно поцеловал ее. — Я провожу тебя тропой нехоженой.

Он быстро застегнул шинель, взял спутницу под руку и повел по тропинке назад. Прошли шагов двадцать, осмотрелись. Чтобы не попасть снова к клубу, свернули вправо и побрели напрямик по снегу. Местами проваливались чуть ли не по колено. Дуся злилась.

— Ну куда ты затащил меня!

Соболь взял ее на руки, но, сделав несколько шагов, опустил.

— Что, тяжелая?

— Боюсь, уроню, — уклончиво ответил Соболь.

— Эх ты, мужчина!

Идти становилось все труднее. Дуся присела в сугроб.

— Не могу. У меня валенки полны снегу.

— Еще немного. — Соболь подал ей руку. — Сейчас дорожка будет.

Наконец добрались до домика, вошли в комнату. Не зажигая света, хозяин помог спутнице снять пальто. От Дусиных волос и шелковой кофты пахнуло духами. Соболь привлек ее к себе, сжал в горячих сильных руках. Она безвольно и покорно прильнула к его шее и тихо зашептала:

— Мучитель ты. Уедешь вот, а мне что делать?

— Не жги ты душу, — ответил он в сердцах и еще сильнее стиснул ее в объятиях...

Уходила Дуся от Соболя в половине двенадцатого. Торопливо поправляя перед зеркалом спутанные волосы, вздыхала:

— Ой, на кого я похожа!

— Ничего, — сказал Соболь. — Все равно ты самая красивая.

Дуся резко повернулась к нему, и глаза ее мгновенно наполнились слезами.

— Смеешься, да?

Соболь взял ее за руки. Она ткнулась лицом ему в грудь и порывисто задышала:

— Я вижу, я все вижу, Миша. Вот уедешь и забудешь. А мне страдать в этой проклятой дыре. Ну, что тут есть для души? Несчастный клуб? Самодеятельность? Как надоело все! Ты не представляешь. Все время чувствуешь, будто сидишь в клетке. Каждый шаг на виду. Нет, я не могу. Послушай, Миша. — Она подняла заплаканные глаза. — Возьмешь, если тебя переведут в Москву?

— Ну конечно.

— А не обманываешь?

На ее белой шее возле самого плеча трепетно билась жилка, и сидящая рядом крупная черная родинка шевелилась, как назойливый жучок. Соболь увидел родинку впервые и долго не отводил от нее взгляда. А Дуся продолжала всхлипывать.

— Да чего ты завела панихиду, — вскипел Соболь. — Терпеть не могу. Как домой-то придешь с такими глазами?

Дуся горько улыбнулась:

— Пожалел! Что ж, спасибо и за это. Только ты не волнуйся. Муж не увидит. Он в штабе сидит, задание выполняет для академии.

Но Соболь и не думал волноваться. Он просто хотел спать. Проводив Дусю до двери, сказал как можно мягче:

• Предыдущая
• 73/105
• Следующая