Сказки среди бела дня - Ягдфельд Григорий Борисович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/38
• Следующая

«Часики, а часики, — шептал он, — сделайтесь волшебные! Сделайтесь, пожалуйста, волшебные, ну, что вам стоит! Часики, а часики…» Он говорил с таким пылом, что не заметил, как его часики соскользнули с руки, упали в снег и он собственными руками закатал их в снежный ком.

А мальчишки продолжали приставать к Мите:

— И хронометр дяди Васи остановится? Да?.. И часы на вокзалах?.. И часы Главной палаты мер и весов, которые по звёздам?..

Если бы мальчики знали, что будет, они не смеялись бы. Но они не знали и смеялись.

— Ох и дурак! — сказал Тимошкин. — Ну и дурак!

Митя подскочил от обиды:

— А я вот возьму и остановлю время! И… И… — он не знал, что сказать дальше. — И новый год не наступит никогда! Вот вам!

Тимошкин вежливо осведомился:

— Значит, так и будет всегда старый год?

— Так и будет, — мстительно сказал Митя. — Старый год останется навсегда!

— Ладно, — добродушно сказал Тимошкин. — Пока ты ещё время не остановил, тащи морковку!

— И картошку, — добавил кто-то из ребят, сняв варежки и дуя на пальцы.

Митя помчался домой.

Заскочив в сени, он сунулся в ларь, набил карманы морковкой. Но тут в облаке пара из избы вышла мать, вытащила Митю за штанину из ларя и увела в избу.

— Катай тесто, — сказала она.

Митя жалобно пискнул; это не подействовало. Тогда, сняв шубу, он с тяжёлым вздохом начал скалкой катать тесто на доске, посыпанной мукой.

— Все ребята катают баб, — ворчал он, — а я катай тесто…

И вдруг увидел: на руке нет часов. Нет новеньких, маленьких часов на ремешке, с нарисованными стрелками, которые показывали без пяти двенадцать! Испустив жалобный крик, Митя начал рыться в квашне с тестом.

— Ты что делаешь? — закричала мать.

В отчаянии Митя бросился к ступке.

— Ты, наверное, их растолкла-а, — заревел он во весь голос.

— Что?

— Часы-ы…

— Сказился! — сказала мать и шлёпнула его.

Митя выскочил в сени, сунулся в ларь, стал рыться, искать: вверх полетели картофелины и морковки. Вышла мать и выпроводила его за дверь.

На улице, в последней надежде, Митя ещё раз пошарил в карманах, вытащил коробку из-под монпансье, открыл. Там было много сокровищ — копейка, уголёк и обрывок какого-то старинного заявления с печатью на сургуче, — но часов не было. Да они там и не могли быть. Размахнувшись, Митя со злостью швырнул коробку в снег: раз так, пусть всё пропадает!

Молча Митя отдал мальчикам картофелины и морковки, и мрачно стал катать голову своей маленькой бабе. Ему было так жалко часы, что он не видел, как с неба падали редкие звёздочки снега. А когда Митя высунул язык и на его кончик упала снежинка, мальчик её проглотил не заметив.

Из-за риг показались розвальни с большой ёлкой, но Мите и это было всё равно. Макушка ёлки волочилась по снегу, оставляя кружевной след. Рядом шагал дядя Вася, держа вожжи в руке. Ребята побежали к ёлке; они уже вставили своим бабам картофелины вместо глаз и по морковке вместо носа. Всем было хорошо, только Мите было плохо. Прилепив голову своей маленькой бабе, он поплёлся за мальчиками.

Дядя Вася взвалил ёлку на спину, ребята подхватили её кто за что и шумно потащили в школу. Но Митя с ними не пошёл. Он не мог забыть часиков.

— А вдруг там… — пробормотал он и повернул обратно к своей маленькой бабе.

От огорчения у него щипало сердце и, что было всего досадней — он сам выбирал эти часики в ларьке! Стоило выбирать, чтобы тут же потерять!

Митя начал разрывать ногой снег и шарить руками.

Позади него лошадь, запряжённая в сани, мотала серебряной головой. В лучах низкого зимнего солнца снег искрился, как рассыпанные драгоценные камни.

— Что ты ищешь, мальчик? — спросил вдруг какой-то нежный голосок.

Митя поднял голову. Никого! Посмотрел на телеграфный столб — это не он. На обледеневший колодец — это не он. На лошадь, покрытую инеем, — это не она.

Раздался тихий смех. Перед Митей стояла ожившая снежная баба: девочка в песцовой шубке, белых ботиках, отороченных мехом, в белой меховой шапочке и в белых пушистых перчатках. Её заснеженные глаза были широко открыты.

Митя отступил на шаг; у него перехватило дыхание.

— Я спрашиваю, что ты ищешь, мальчик?

— Часы… — пролепетал Митя.

— Они здесь, — девочка положила руку на сердце. — Слышишь?

И Митя, наклонив голову к шубке, услышал: «тик-так, тик-так…»

— А ты кто? — прошептал Митя.

— Не знаю, — сказала девочка.

— Как не знаешь? — рассердился Митя. — Я же тебя слепил. Скажи спасибо!

— Спасибо, — сказала девочка.

Они помолчали. Митя от смущения раскатывал ногой снег. Он исподлобья поглядел на девочку и удивился: её глаза делались синее и синее! Митя кашлянул и ни с того ни с сего сообщил:

— А завтра Новый год. Мамка печёт пироги.

— А я люблю мороженое в стаканчиках, — сказала девочка.

Они опять постояли, не зная, о чём говорить.

— Тебя как зовут?

— Не знаю.

— А фамилия?

— Нету, — сказала девочка.

— Нету? — удивился Митя.

Он уже открыл рот, чтобы спросить ещё что-то, но его окликнул с порога школы Саша Тимошкин:

— Митька-а!..

Митя сказал девочке:

— Айда в школу… Золотые кольца клеить…

И, схватив за руку, потащил за собой. Потом остановился, поглядел на девочку:

— Знаешь, лучше я скажу, что я тебя в лесу нашёл. И пусть тебя зовут Лёля. А то ребята засмеют. Они мне всегда говорят: «Сказки рассказываешь!»

И Митя с Лёлей побежали в школу.

В школьном зале за длинным столом и на полу сидели мальчики и девочки. Они клеили разноцветные коробочки, красили орехи, вырезали бумажные цепи. Руки у всех были липкие, золотые, а у одной девочки был даже золотой нос.

Посреди комнаты в потолок упиралась ёлка. Дядя Вася, сельский электротехник, прибивал к потолку провода; его валенки сзади были обшиты кусочками кожи.

Скрипнула дверь, и вошёл Митя с незнакомой девочкой в белой шубке.

Дядя Вася спустил очки со лба на нос и поглядел сверху.

— Вот, в гости приехала, — буркнул Митя, снимая с неё шубку. — Звать Лёлей…

— Здравствуйте, — негромко сказала она.

— Здравствуй, — ответили ребята.

А Сашка Тимошкин взял стеклянный шарик, положил на кончик своего пальца и держал не меньше минуты. Но Лёля это не заметила.

Она смотрела на шкафы, где за стёклами пестрели коллекции бабочек, гербарии, чучела птиц, заспиртованные лягушки и камни под номерами. На табуретках и подоконниках грудами лежали шубы, ушанки и платки, а на полу валялись коньки с ботинками, калоши.

— Подвинься, — сказала подруге девочка с золотым носом и, освободив место, протянула Лёле кисточку. — Садись, крась орехи!

Митя сунулся справа, слева, но возле Лёли места не было. А напротив, как назло, сидел Тимошкин. Теперь он держал шарик на кончике носа. Этого Митя перенести не мог.

Он подошёл к Лёле сзади и сказал на ухо:

— А что у меня есть!

— Что? — спросила шёпотом Лёля.

— Уголёк! Из трубки Кощея Бессмертного!

Лёля со страхом покосилась на него. Митя гордо взглянул на Сашку Тимошкина и нанёс ему следующий удар. Он наклонился к самому уху Лёли:

— И ещё есть волшебная копейка! На неё что хочешь покупаешь, а она у тебя в кармане.

— Не мешай, — сказала девочка с золотым носом. Но Митя отодвинул её локтем:

— И ещё у меня волшебная сургучная печать…

Тимошкин ехидно заметил:

— Только он ещё не разобрался — от какого волшебника!

Все захихикали. Но Лёля не рассмеялась, она посмотрела на Митю серьёзно и доверчиво:

• Предыдущая
• 15/38
• Следующая