Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/90
• Следующая

Почему-то Ельцов вспомнил этот день рождения именно сегодня ночью, под грохочущий за окном дождь. Ему тоже нравилось ездить в такие дома, где люди говорили о том, что происходит в стране, странными намеками и недомолвками, понятными только посвященным. Он был таким посвященным и, конечно, информированным, поэтому его всегда выслушивали с должным вниманием.

Но все-таки вырос он во дворе на Грузинском Валу. Жил по строгому дворовому кодексу, с тринадцати лет пошел в «Крылья Советов» в детскую школу бокса и принял правила спортивной компании, потом жесткие армейские взаимоотношения.

Все эти, навек оставшиеся в душе, правила жизни не давали ему полностью стать своим в номенклатурной компании. Там прощалась, если было нужно, подлость, мило улыбались, но ждали своего часа, чтобы нанести удар в спину. Рассчитывались с недругами жестко. Иногда пострадавший так и не мог понять, откуда пришла беда, и бежал за советом к человеку, опрокинувшему его. Поэтому в избранной компании весьма ценились информированные люди: аппаратчики ЦК КПСС и офицеры КГБ. Те, кто мог сказать, откуда был нанесен внезапный удар.

Все кануло, ушло, растворилось в потоке жизни. Вспоминалось фрагментарно, словно обрывки снов. Будто не жил он вовсе, а видел длинные, несбывшиеся цветные сны. Но он проснулся и попросил, как гоголевский Вий, поднять ему веки, чтобы увидеть тех, с кем пора уже рассчитаться.

Москва. Сентябрь — октябрь — ноябрь 1982 года

Кончался август. Уходило короткое московское лето, пряталось в позолоченных листьях деревьев, зарывалось в пожухлую траву, чтобы скрыться там на долгие восемь месяцев. И город готовился к слякоти, к холодному ветру, к тающему под ногами снегу.

«До свиданья, лето, до свидания», — пела по радио Алла Пугачева, прерывая песней на несколько минут бодрые голоса дикторов, вещавших о небывалых трудовых победах.

Заканчивалось время отпусков. Школьники опять зашустрили на улицах города. Прошли каникулы, скоро опять в надоевшую школу. В преддверии бабьего лета Москва была особенно хороша. Она устала от жары, а теперь отдыхала под неярким солнцем.

Полковник Баринов приехал на работу на час раньше, ему необходимо было систематизировать материал, полученный из двух оперативных источников, чтобы сегодня же утром доложить Михееву. Несмотря на всю сложность работы по Рытову — в разработке ему дали оперативный псевдоним «Начальник», — кое-что Баринову удалось накопать.

Один из прапорщиков, охранявший дом на улице Алексея Толстого, в котором жил Рытов, оказался сослуживцем Рудина по Африке. Он, не раздумывая, согласился давать нужные сведения. Более того, домоправительница зампреда состояла с прапором в неформальных отношениях и от нее любовник узнавал массу интересных подробностей.

Ребята Рудина заловили одного из секретарей Рытова в квартире известного московского гомика пианиста Рачевского.

Взяли его на твердых уликах, провели скрытую съемку развлечений рытовского секретаря с двумя четырнадцатилетними пацанами, учениками Московского балетного училища. Видеосъемка получилась весьма выразительной, на ней присутствовали все подробности акта. Секретарь немедленно согласился на все и начал сливать весьма ценную информацию.

Так Баринов узнал о доверенном лице Рытова Шорине. Работая по нему, он выяснил, что Шорин, юрист по образованию, когда-то работал в УМГБ Москвы под началом Рытова. Несколько лет Шорин числился помощником зампреда на общественных началах, а недавно его взяли в штат со всеми полагающимися надбавками.

Человек, попадающий на эту работу, должен был пройти через службу КГБ, осуществляющую надзор за безопасностью советского руководства. Шорин, несмотря на судимость, легко преодолел кадровый барьер: на докладной записке о зачислении его в аппарат Рытова стояли две разрешающие резолюции — члена Политбюро Тихонова и виза самого Брежнева. Вполне естественно, оперативники, работающие по линии кадров правительственных учреждений, даже проверять Шорина не посмели.

Баринов запросил личное дело Шорина из архива Главного управления кадров КГБ. Оно было безукоризненным. Однако, после смерти Сталина, в 1954 году его обвинили в присвоении ценностей.

На суде Шорин виновным себя не признал, четко говорил о мести людей, которых он по приказу сверху арестовывал. При обыске на его квартире и в кабинете ничего не нашли. Хотя, по оперативным данным, ценности Шорин передавал своему начальнику генералу Рытову. Но как следователи ни бились, Шорин не дал показаний на генерала. Он говорил о нем только хорошее.

Шорина разжаловали, но почему-то не лишили правительственных наград. Однако умысла в этом Баринов не увидел. В те времена документы готовили не очень тщательно.

Шорин был помилован по Указу Председателя Президиума Верховного Совета Брежнева. Рытов тогда работал одним из его помощников. Из информации секретаря Рытова невозможно было понять, какие отношения связывают Рытова с Шориным. Возможно, нынешний зампред помнит об оказанной много лет назад услуге. Начни Шорин обливать грязью своего бывшего начальника — и по тем временам Рытову конец. Благодарность? Нет, это не похоже на Рытова. Хотя у каждого бывают свои слабости. И Рытов взял Шорина на работу в свой аппарат, поручив юридическую текучку. Судя по всему, у Шорина накопился большой опыт работы юрисконсультом на различных промышленных предприятиях. Пока никакой компры не было.

На столе полковника пискнул зуммер внутренней связи. Баринов надавил на клавишу.

— К вам майор Рудин, — доложила секретарша.

— Проси.

Рудин вошел в кабинет, и по его лицу Баринов понял, что майор нарыл информацию.

— Садись, давай по утренней прохладе кофейком побалуемся.

— С удовольствием, Виктор Антонович.

Секретарша принесла кофе и бутерброды с сыром.

— Ну-с, не зря я вас кормлю бутербродами. Слушаю и жду необычайного.

— Да ничего особенного нет, — с деланным равнодушием ответил Рудин, — так, по мелочи.

Он допил кофе, с сомнением заглянул на дно чашки.

— Разрешите курить?

— Кури.

Они закурили.

— Вот. — Рудин положил на стол листок агентурного донесения.

Баринов прочел его и засмеялся.

— А это уже кое-что. Значит, наш друг Шорин живет с бывшей женой Ельцова. Он помог ей, мягко скажем, обобрать нашего подопечного.

— А почему «мягко говоря»? — удивился Рудин. — Она его просто обокрала с помощью своего любовника Шорина.

— Но это ненаказуемо, а вот то, что Шорин приставил к Ельцову своего агента, некоего Вовчика, кое о чем говорит.

— Возможно, Шорин боится, что Ельцов поднимет скандал и начнет требовать денежную компенсацию.

— Ельцов четыре месяца на свободе и ни разу даже не заикнулся, что собирается разобраться с бывшей женой. Другого опасается Шорин, совсем другого. Я это чувствую.

— Интуиция, — усмехнулся Рудин.

— Не иронизируй. Начальство этого не любит. Я вот возьму и подумаю, назначать ли тебя начальником отделения, и проходишь всю жизнь в замах.

— Виноват, — развел руками Рудин.

— Ладно. Сегодня Михеев приказ подпишет. Так что с тебя кофе с коньяком.

— Виктор Антонович, за мной не станет.

— Знаю, знаю. Но к делу. Прямо сейчас встречайся с Люсей, пусть она собирает все по Шорину. Абсолютно все. Сплетни, слухи, домыслы. Черт с ним. В куче этого дерьма, думаю, найдем жемчужину. Так что, Сережа, звони нашей Мата Хари и немедленно договаривайся о встрече.

Конспиративная квартира была необжитой. Она даже на гостиничный номер не тянула. Там жило хоть какое-то человеческое тепло. Вереница постояльцев наполняла комнаты неким смыслом и разнообразием забот.

А здесь было холодно и грустно. Красивая мебель, купленная лет десять назад, выглядела девственно чистой, ковровое покрытие на полу поражало свежестью, посуда на кухне была совсем новой.

• Предыдущая
• 58/90
• Следующая