Путь на Грумант - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 52

• Предыдущая
• 52/58
• Следующая

— Что за люди? Откуда? Как попали на остров, где находятся сейчас? — вслух недоумевающе рассуждал Алексей.

Наконец, выбив трубку, он тряхнул головой и поднялся. — Думать надо, море лоскут выкинуло. Пошли в избу, Иван!

Но Химковых ждало новое открытие. Не успели они сделать и двух шагов, как на песке что-то блеснуло. Иван поднял пустую бутылку.

— Отец, склянка!

— Спиртное было, запах есть, — пробормотал Алексей, повертев бутылку.

Двинулись дальше, у встречной речушки остановились испить воды: легли на песчаный бережок и с наслаждением прильнули к чистой холодной струе, докатившейся сюда, к морю, с горных ледников.

И тут, на мокром желтом песке, они заметили следы человеческих ног. Следы были совсем свежие, они шли от ручья вглубь острова.

— Двое их было… Гляди, гвозди какие па этих, а это — другие… каблук сбился… Обувь не наша, заморская, — отрывисто говорил Алексей.

Поморы не знали: радоваться им или печалиться. Теперь они уже не сомневались, что на острове есть люди, и не свои промышленники, а чужие, иноземцы.

Взобравшись на ближайший утес с плоской выщербленной вершиной, грумаланы огляделись, резко и тревожно кричали чайки, словно призывая к бдительности. Поморы смотрели до боли в глазах и ничего особенного не заметили. Юноша увидел лишь двух полярных сов, неподвижно сидевших на больших камнях. Совы с удивительным терпением караулили свою поживу — мышей.

— Ишь ведь, будто пни торчат, — указал на птиц юноша. Но Химкову — отцу было не до сов. Он продолжал пристально прощупывать взглядом каждую точку побережья и скал.

— Ваня, — вдруг сказал он приглушенным голосом. — Люди!..

Из-за скал показались две человеческие фигуры в оборванкой одежде. Они, видимо, тоже заметили поморов, так как замахали руками и бросились навстречу. Зимовщики сошли с утеса.

— Русский, русский… Я знаю, здравствуй, русский! — еще издали восторженно затараторил подбежавший первым. Он улыбался и протягивал руку.

Поморы были взволнованы не меньше, русский язык неизвестного поразил и обрадовал их.

— Какой счастье видеть русский мореход! Какой счастье! Я… — и незнакомец пошатнулся, схватившись за грудь.

Поморы, взглянув на его холщово-серое лицо, синие губы, провалы у глаз, сразу определили: «Цинга…»

Отдышавшись, небольшого роста, давно не бритый человек продолжал:

— Мы потерпели аварию. Я английский матрос. Чемберс, Джон Чемберс. Я много лет плавал Архангельск… Два года жил в этом городе… А это мой товарищ, Том Д'Онейль, — указал он на второго, высокого рыжего ирландца.

Поморы тоже назвали себя, и все снова пожали друг другу руки.

Ирландец выглядел еще хуже, очевидно болезнь совсем одолела его.

— Где ваше судно? — спросил Чемберс. — Сколько времени идти до него?.. Я ведь совсем не знаю здешних мест.

Алексей в коротких словах объяснил положение. Лицо матроса омрачилось. Он передал слова Химкова товарищу. Горевшие надеждой глаза Д'Онейля потухли; он еще больше сгорбился, словно увял.

В свою очередь, Чемберс удивился цветущему здоровью грумаланов.

— У вас такой вид, словно вы только что вышли из дома. Пять зимовок! Невероятно, просто невероятно, — изумлялся он.

— А вы давно ли здесь? Где погибло ваше судно? — спросил Алексей.

— О, это страшный история, вы все сейчас узнаете, — торопливо ответил матрос. — Только сядем, пожалуйста, мы так ослабли.

И Чемберс прерывающимся, нетвердым голосом рассказал о последнем плавании своего корабля…

Владелец небольшого китобойного судна «Клайд» капитан Смайльс, идя на промысел, взялся доставить к берегам Шпицбергена служащего английской королевской полиции Якоба Топгама и семь находящихся под его начальством пассажиров.

Пассажиры тоже не имели никакого отношения к китобойному делу: это были уголовные преступники, приговоренные к смерти. Король помиловал их, заменив казнь поселением на Шпицбергене.

Судно подходило к Колокольному заливу, на западном берегу Шпицбергена, где предстояло оставить поселенцев и их груз, в том числе целый разборный дом.

— Кстати, капитан, откуда залив получил свое название? — спросил Смайльса полицейский чиновник.

— Когда наши моряки впервые там высадились, они увидели большой колокол, лежавший в русском поселке и назвали его Колокольным?. Русские называют залив Старостинским.

«Клайд» медленно шел вдоль берегов Груманта. На носу, сбившись в кучу, стояли каторжники. Они шумно спорили. То один, то другой показывали, гремя кандалами, на мрачные, пустынные скалы с высокими крестами.

— Здесь тоже не жизнь. Смотрите, весь берег в крестах! Открылся входной мыс Колокольного залива. К каторжникам подошел Топгам.

— Ну, ребята, — весело начал он, — сегодня вы будете свободными людьми. Думаю, следует отметить этот день порцией рома, что вы на это скажете?

Семеро переглянулись. Судя по их хмурым лицам, они были далеки от радости!

— Мистер Топгам! Мы решили остаться на судне.

— Что такое? Да вы забыли, что вас ждет!

— Лучше сразу умереть с веревкой на шее, чем погибать медленной смертью в этом страшном месте. Чиновник растерялся.

— Вы шутите, ребята. Неужели ни один из вас не хочет попытать счастья на острове?

— Мы не сойдем с судна!

Длинный, как жердь, полицейский круто повернулся, побежал на корму и ворвался в каюту Смайльса.

— Высадка отменяется, капитан. Здесь нам нечего делать, эти подлецы не хотят зимовать на острове. Надо возвращаться в Англию.

Смайльс даже подпрыгнул на стуле.

— Это невозможно, сэр! Мне грозит разорение. Я должен привезти груз китового жира…

Чиновник угрожал, стучал кулаком, просил. Смайльс — толстенький, добродушный с виду человек — оставался непреклонным.

— Я вернусь в Англию только после промысла. Это мое последнее слово, сэр, — спокойно и твердо сказал он.

Топгам в бешенстве выскочил наверх и долго мерил своими длинными ногами палубу. Но как он ни был зол, ему ничего не оставалось, как подчиниться неожиданному изменению обстоятельств.

Судно тем временем двигалось с попутным ветром к северу. Вахтенные из бочки на самой верхушке мачты непрерывно наблюдали за морем. Весь экипаж с нетерпением ждал появления китов. Капитан, несмотря на солидный возраст и весьма округлые формы, сам не раз влезал на мачту и долго просиживал в «вороньем гнезде».

— Ушли киты, — бормотал он, пыхтя и отдуваясь, разогнали разбойники голландцы.

Смайльс уныло смотрел на проходившие мимо судна небольшие островки, приютившиеся у северо-западной оконечности Груманта. Там, в хорошо закрытом заливе, голландцы уже давно построили салотопенные печи, в которых вываривался китовый жир. В начале XVII века сюда каждый год летом приходили сотни китобоев, нагруженных богатой добычей. Теперь, когда эти животные были почти истреблены, голландцы редко посещали свой Смеренбург — Сальный город. Поселок влачил жалкое существование. О его былой славе напоминали лишь старые промысловые печи, ветхие жилые постройки да обширное кладбище…

Пошли северные берега Груманта, окруженные толстым торосистым припаем. Плоские будто усеченные, покрытые чистым снегом прибрежные скалы, будучи приподняты рефракцией, казалось, стояли на базальтовых столбах. Похолодало. Матросы укутались в неуклюжую теплую одежду и вышли на палубу: ветер задувал в кубрики дым топившихся камельков.

Двадцать дней тянулось бесплодное плавание. Но Смайльс все еще надеялся и без передышки рыскал в грумантских водах. Только сильный туман заставлял его отдать якорь или ложиться в дрейф. Так судно добралось до мыса Верлеген. С давних пор этот мыс служил границей китобойного промысла: дальше — льды.

В другое время Смайльс никогда бы не решился обогнуть Верлеген, но сейчас отчаяние толкнуло его на этот шаг.

— Не понимаю вашего беспокойства, капитан, — вмешался полицейский чиновник. — Какие льды? Их здесь не бывает до самого полюса.

— К сожалению, вы заблуждаетесь.

• Предыдущая
• 52/58
• Следующая