Собрание сочинений. Т. 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер - Санд Жорж - Страница 96

• Предыдущая
• 96/157
• Следующая

— Не стоит продолжать, господин граф, — прервал его Пьер, — мне достаточно и того, что вы сказали. Я понял и ваши опасения и ваш отказ. Но это не имело бы ровно никакого значения (я лучшего мнения, чем вы, об уме и душевных силах вашей внучки), если бы я сам не принял уже определенного решения. Ибо я пришел к вам, чтобы сказать нечто, что, быть может, явится для вас неожиданностью. Я отказался бы стать вашим зятем, даже если бы вы согласились на этот брак. Помните ли вы, господин граф, ту беседу, которой почтили меня в тот день, когда мы говорили с вами о собственности? Вспомните, вы тогда не дали мне никакого ответа на мой вопрос. И я так до сих пор и не знаю, действительно ли богатство является правом, а бедность — долгом. Человек я простой, малопросвещенный, но честный, а потому хочу выполнять свой долг — и остаться бедняком. Вот что могу ответить вам я.

Граф, совсем обессилев от болезни, пережитого страха и радости, со слезами обнял рабочего в благодарность за то, что тот столь великодушно пощадил его тщеславие и отказался от его состояния.

— А теперь, — холодно сказал ему Пьер, выслушав поток лестных слов, которые не произвели на него особого впечатления, — позвольте мне повидаться с мадемуазель де Вильпрё и поговорить с ней без свидетелей.

— Хорошо, Пьер, — сказал граф, немного поколебавшись. — Я знаю, вы никогда не лжете. Свое обещание вы сдержите. Я верю, что решение ваше твердо.

Пьер и Изольда провели вдвоем около двух часов. Со всех сторон обсудили они вопрос о высоком идеале и долго спорили о том, как правильнее всего претворить его в жизнь. Изольда была непоколебима в своем решении соединиться с тем, кого считала своим избранником, и Пьер, вконец измученный борьбой, которую вынужден был вести вопреки собственному сердцу, уже исчерпал все свои доводы. Но тут Изольда сказала ему:

— Да, Пьер, нам надобно расстаться — на несколько месяцев, на годы, быть может. Когда я вспоминаю свой вчерашний ужас, то отчаяние, которое испытала, увидев, как подействовало на дедушку мое решение, мне становится ясно, какие непереносимые угрызения совести стали бы терзать меня в случае, если бы своим упорством я способствовала смерти человека, который после вас дороже мне всех на свете; да, Пьер, после вас, потому что вы лучше, чем он, и в моем сердце занимаете большее место. Но я слишком многим ему обязана. Пусть он вел себя малодушно, пусть он неправ, это не освобождает меня от моего долга по отношению к нему. До тех пор, пока он будет противником нашего брака, я больше не заговорю с ним об этом. Упаси меня бог отравить последние годы его жизни, проявляя настойчивость, которая в конце концов, возможно, и заставила бы его уступить! Но, кто знает, может быть, он и сам (я надеюсь на это, я так привыкла верить в него) снова придет к тому, что всегда проповедовал и претворял в жизнь. Если ж этого не случится, я буду послушна его желаниям, всем, кроме одного — замуж я ни за кого, кроме вас, не выйду. Ибо отныне я принадлежу вам. В этом я поклялась перед богом и собственной совестью и клятве этой останусь верна. Будет ли это через год или через десять лет, но в тот день, когда я буду свободна, вы, Пьер, если только хватит у вас терпения ждать меня до тех пор, найдете в моем сердце те же чувства, что живут в нем сейчас, когда мы расстаемся с вами.

Три дня спустя граф, его внук, внучка и племянница уже катили в дорожной карете, запряженной четверкой лошадей, по направлению к Парижу, в то время как Коринфец трясся в дилижансе, увозившем его в Лион, откуда ему предстояло отправиться в Италию; в замке между тем молчаливая Савиньена, глотая слезы, прибирала опустевший кабинет Изольды, в мастерской весело распевал берриец, а Пьер, бледный как полотно, осунувшийся, постаревший за один день лет на десять, стоял у своего верстака и спокойно работал, терпеливо отвечая на встревоженные расспросы папаши Гюгенена.

ПЕРЕВОД А. Андрес

Письмо госпоже Камилле Эдбер

(в Д*** через Блуа)

«Милая сестра, тебе нет причин тревожиться: я благополучно добралась до Парижа и даже не устала. Поспала несколько часов, выпила чашечку кофе, привела себя в порядок. Сейчас найму фиакр и отправлюсь к госпоже д'Арглад, а она уже представит меня госпоже де Вильмер. Нынче же вечером опишу тебе, как прошла знаменательная встреча, а пока посылаю эту записочку, чтобы ты не беспокоилась о моем здоровье и исходе поездки.

Не падай духом, дорогая, все еще сложится к лучшему. Господь не оставляет тех, кто уповает на его милость и кто из последних сил старается исполнить волю всевышнего. Расстаться с вами было так трудно, меня удерживали дома ваши слезы. Стоит мне о них подумать, я сама чуть не плачу, но пойми, так было нужно! Не могла же я сидеть сложа руки, когда ты бьешься с четырьмя детьми. Я вполне здорова, сильна духом, и, кроме тебя и наших милых ангелочков, у меня нет никого на свете. Так кому же, как не мне, было отправиться на поиски хлеба насущного? Уверяю тебя, я добьюсь успеха! Только умоляю — не жалей меня и не сокрушайся, лучше поддерживай меня. На этом кончаю, дорогая сестра, крепко целую тебя и деток. Не доводи их до слез разговорами обо мне. Только бы они не забыли меня, не то я сильно опечалюсь.

3 января 1845

Каролина де Сен-Жене»

Письмо второе. Ей же

«Поздравь меня с большой победой, сестричка! Я только что вернулась от нашей именитой госпожи. Успех превзошел все ожидания. Сейчас расскажу; сегодня у меня, вероятно, последний свободный вечер, так что на досуге я опишу тебе подробно нашу встречу. Мне так и кажется, что я болтаю с тобой у камина, укачиваю Шарло и забавляю Лили. Милые детки, что они сейчас поделывают? Им и в голову не придет, что сижу я одна-одинешенька в унылой комнате, потому что, боясь стеснить госпожу д'Арглад, устроилась в небольшой гостинице. Зато у маркизы мне будет очень удобно, а этот вечер я проведу в уединении, соберусь с мыслями и подумаю о вас. Хорошо, что я не рассчитывала на пристанище, которое предложила госпожа д'Арглад; она оказалась в отлучке, и мне пришлось набраться храбрости и самой представиться маркизе де Вильмер.

Ты просила описать ее, изволь: ей, вероятно, около шестидесяти, но она совсем беспомощна и редко встает из кресел; и лицо у нее такое измученное, что с виду ей дашь не меньше семидесяти пяти лет. Красавицей она, вероятно, никогда не была и хорошим сложением не отличалась, но во всей ее стати есть что-то выразительное и характерное. Волосы у нее очень темные, замечательные глаза, которые смотрят сурово и в то же время прямодушно. У ней длинный нос, чуть ли не до верхней губы. Рот, некрасивый и очень большой, обычно искривлен высокомерной гримасой. Но стоит маркизе улыбнуться, а улыбается она охотно, — и лицо ее становится одухотворенным. Мое первое впечатление подкрепила наша беседа. Женщина она, видимо, очень добрая, но не от природы, а по рассудку, натура скорее волевая, нежели жизнерадостная. Она наделена острым умом и хорошо образована. Словом, мало отличается от портрета, нарисованного нам госпожой д'Арглад.

Когда меня привели в комнаты, маркиза сидела одна. С подчеркнутой любезностью она усадила меня рядом, и вот вкратце наша беседа:

— Мне вас настоятельно рекомендовала госпожа д'Арглад, которую я глубоко уважаю. Я знаю, вы из хорошего дома, не без способностей, отличаетесь покладистым нравом и безупречной репутацией. Поэтому мне искренно хотелось бы с вами договориться и сойтись к нашему взаимному удовольствию. А для этого нужно, чтобы, во-первых, вам подошли мои предложения, и, во-вторых, чтобы не чересчур отличались наши взгляды на жизнь, иначе не миновать частых разногласий. Обсудим первое условие: я вам кладу тысячу двести франков в год.

— Мне говорили об этом, сударыня, и я согласна.

• Предыдущая
• 96/157
• Следующая