Последняя ночь с принцем - Романова Галина Владимировна - Страница 60
- Предыдущая
- 60/61
- Следующая
– Здрассте, – пробормотал Роман, слегка бледнея, но все еще надеясь на чудо. – Чем могу служить?.. Только сразу хочу внести ясность… Я – Кораблев Эдуард. Баловнев Роман Иванович там – в кладовке.
– Идем, – дуло глушителя ткнулось чуть сильнее, подталкивая его к выходу. – Покажешь. Только без глупостей.
– Как скажешь! – фыркнул Баловнев, изо всех сил надеясь на его величество случай.
Они дошли до кладовки. Баловнев отпер дверь и включил свет. Симаков прошел вперед и какое-то время очень пристально оглядывал уснувших гостей дома. Особое внимание он заострил на Кораблеве.
– Этот? – Он уткнулся пистолетом в голову Эдика.
– Ага. Он. А в чем проблема, брат? – Надежда – робкая, еле уловимая – забрезжила на самом краю сознания.
– Спят? – Симаков очень тепло ему улыбнулся.
– Как видишь.
– А чего спят? – По всей видимости, этот самый Артур Владимирович очень позитивно был настроен на него лично и даже не пытался этого скрыть, подмигивая ему без конца и улыбаясь. – Не ты их уложил-то, Эдик?
– Тут, понимаешь, какое дело…
В голове стройным порядком выстроилась очередная ложь, которую он надеялся скормить наивному Симакову, но тут вдруг в самое ухо ему прокричали:
– Руки в гору, сука!
Повторять дважды не требовалось. Баловнев послушно вскинул руки вверх. Авось ничего. Может, удастся и того, кто сзади, убедить в своей непринадлежности к собственным анкетным данным.
Чьи-то руки быстро пробежались по его карманам и штанинам, потрудились заглянуть даже под резинку носков. Было видно, что обыскивает его профессионал.
– Что там, Артур, они живы?
– Живы, живы. Спят только крепко. И спросить не у кого: кто из них Баловнев, а кто Кораблев? Как думаешь, Валя? Есть соображения на этот счет?
У Вали соображения имелись.
– Вот этот, – проговорил Милевин, тыча дулом пистолета Роману в спину. – Баловнев. А тот, что спит, – Кораблев.
– Ух, ты! – Симаков Артур Владимирович восхищенно прищелкнул языком. – Здорово! Как это тебе удалось?
– Часы! – провозгласил Милевин. – В наше с тобой короткое знакомство у забора не вместилась информация о том, что один из этих двойников левша. И часы всегда носил на правой руке. Они и сейчас у него там.
Симаков быстро осмотрел запястья мужчин и смог убедиться в том, что часы и в самом деле у них на разных руках.
– Ага! Понял, – снова улыбнулся он кроткой и очень многообещающей улыбкой. – И кто левша? Баловнев или Кораблев?
– Да Кораблев, Кораблев, – устало ответил Милевин и толкнул Баловнева прямо в объятия Симакова. – Забирай этого урода и делай с ним что хочешь.
– А того, второго? – Симаков быстрым змеиным захватом вцепился Баловневу в горло, вставив ему в ухо пистолетный глушитель. – С ним-то что?
– Это меня не касается, совершенно. Мне бы этих двоих голубчиков сейчас разбудить и увезти подальше, пока вы тут будете разборки чинить. Не мое это дело. Слишком уж закручено. Да и копать глубоко придется. Разве вы мне позволите?
– Нет, – улыбка у Симакова пропала. – Своих навалом, чтобы чужакам погоны дарить. Найдем подходящих… Так мы пошли?
– Ага, ступайте.
Милевин проводил полумертвого от страха Баловнева с Симаковым до крыльца, вернулся в кухню и, порывшись по шкафам, нашел там пустое пластиковое ведро. Он налил его до краев ледяной водой из-под крана и вернулся в кладовку, полную спящих тел.
– Ну что, ребята! – проговорил Валентин, засучивая рукава. – Просыпаемся что ли?!
Эпилог
Дачный самовар отчаянно дымил, пыхтел и все никак не хотел кипятить им воду.
– Наказание просто какое-то, – стенала Анька, приплясывая босиком вокруг старой посудины и без конца трамбуя в нее шишки. – Пироги же остынут, пока эта дрянь нам воду вскипятит! Сейчас уже и ребята приедут, а чая все нет.
– Анна, прекрати квохтать, будто наседка, – лениво отозвалась с кресла-качалки Маргарита. – Ребята приедут. Мы возьмем твой «Тефаль» и вскипятим воду самым традиционным способом. А горячие пироги очень вредны для желудка.
Кресло под ней жалобно скрипнуло, качнувшись. Рита улыбнулась и прикрыла глаза.
Сегодня был вечер пятницы, ее любимый вечер на ее любимой даче, которую купил им с Серегой Кораблев в качестве свадебного подарка. Они долго отнекивались, смущались и пытались призвать в союзники Милевина. Все же человек, облеченный властью, глядишь, да и сможет удержать Эдика от подобного безрассудства. Но тот неожиданно занял позицию Кораблева и даже присовокупил к подарку пару старинных кресел, в одном из которых сейчас раскачивалась Рита.
– Ты подарила ему нечто большее, Маргарита Николаевна… Ты подарила ему жизнь, – произнес Милевин с пафосом сакраментальные слова, и она сочла это аргументом. – Так что живите и размножайтесь, пока твой муж квартиру твоей бабки в порядок не приведет.
Муж…
Рита улыбнулась.
Серега Пирогов, вернувшись вместе с ней и Милевиным из вынужденной командировки, очень скоро стал ее мужем. Он не желал слушать никаких: «не знаю», «мне надо подумать» и «давай еще немного узнаем друг друга». Он просто взял ее за руку и отвел в загс, где заставил написать заявление под собственную диктовку. И вот уже скоро полтора месяца, как она Пирогова Маргарита Николаевна. Чудно… Чудно и приятно.
А Серега оказался совершенно удивительным. Даже когда злился на нее за что-нибудь, например, за то, что она собралась вдруг переводиться на работу в милицию, он ни разу на нее не заругался.
– Это потому, что он дурак! – восклицала Анька. – Тебя надо в ежовых рукавицах держать.
– Это потому что любит! – подсказывал Адик, незаметно от Аньки всовывая в Ритину сумочку пустую четвертинку из-под водки. Потом подмигивал ей и снова повторял: – Это, Ритка, потому что он любит тебя и рад до беспамятства, что ты рядом. Хоть глумная, хоть какая, но рядом…
Серега не отрицал. Он как-то так быстро освоился с ролью главы семейства и шустрил теперь напропалую. Во-первых, затеял грандиозный ремонт квартиры. Во-вторых, торопил ее с ребенком. А в-третьих, совершенно не позволял ей заниматься домашними делами. Здесь Рита с ним не спорила, решив, что так ей нравится больше.
– Избалует он тебя! – продолжала ворчать Анька.
– Нет, он ее просто испугать боится. Сразу все как свалится на нее: посуда, стирка, кухня, дети. Ритка испугается – и фьюить, улетит!
– Я вот ей улечу! – Сестра грозила Рите кулаком и тревожно сводила брови. – Я ей так улечу! Она один раз уже слетала…
Рита никуда улетать не собиралась. Ни от Пирогова-младшего, ни вообще.
Ей было славно с ним. Славно, спокойно и неторопливо.
Ей было славно просыпаться под птичий стрекот, пускай это даже были и сороки. И славно выбираться из теплой постели и выходить прямо на улицу босиком, в одной ночной сорочке в цветочек с кружавчиками. И слушать там окрестную тишину, и вдыхать в себя, вдыхать запах прелой листвы и грибов. Лес плотным частоколом стоял всего в десяти метрах от их участка. А потом нравилось возвратиться в дом и загреметь на кухне чайником. Гремела она все больше из вредности. Нечего спать, когда она бодрствует. Пирогов не обижался. Он вообще на нее никогда не обижался…
– Ну, наконец-то! – воскликнула обрадованная Анна. – Скоро теперь уже и чай. Ступай, накрывай стол прямо на крыльце. В кухне еще успеем в зиму насидеться… Ритка, ну чего ты лыбишься, а? Ступай, говорю! А, да ну тебя. Я лучше сама. Мне так быстрее и спокойнее.
Анька ушла и вскоре загремела посудой в кухне, перегружая чайные пары на серебряный поднос – бабкино приданое к ее свадьбе. Анька гремела посудой и ворчала, а Рита все раскачивалась в кресле и улыбалась.
Она только что поняла одну простую вещь, которая почти мгновенно все расставила по своим местам.
Удивительно, но, кажется…
Кажется, у нее все получилось! Ее история про нее же, которая все никак и никогда не выходила, все же получилась. Она вышла у нее, пускай и с затянувшимся прологом. Вышла! И она настолько ей понравилась, что переделывать набело она ее ни за что не станет.
- Предыдущая
- 60/61
- Следующая
