Неплохо для покойника! - Романова Галина Владимировна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/47
• Следующая

Встречи этой я и жаждала, и страшилась одновременно. Множество вопросов, возникающих в процессе моих многочасовых размышлений за эти два дня, требовали ответов, и получить я их могла только от него.

– Добрый день, – улыбнулся Алейников, подойдя к нам вплотную. – Отдыхаем?

– Добрый день, – лучезарно заулыбалась Елизавета, выставив пышную грудь вперед. – Погода замечательная, вы не находите?

Алейников кивнул, соглашаясь, и продолжал парализовать меня взглядом. Понимая, что от меня ждут какого-никакого, но приветствия, я кивком молча поздоровалась и предложила ему присесть.

– А мы, представляете, рванули с Анной на почту, а она уже закрылась…

Лизка принялась заливаться соловьем, непонятно для чего рассказывая ему во всех подробностях о наших с ней злоключениях. Не преминула она упомянуть и о Люське, за что получила от меня приличный тумак в левый бок. Но это ее не остановило. Елизавета продолжала трещать, напрочь лишая нас возможности вставить хотя бы слово. Как из рога изобилия, она сыпала нашими дворовыми историями, среди которых эпизодически проскочила и смерть молодого юноши.

Было ли тому виной нервное напряжение или, быть может, игра света, но мне на мгновение показалось, что при упоминании об этом происшествии в глазах Алейникова что-то промелькнуло. Это было похоже на мимолетную тень, на легкую рябь, подернувшую безмятежную гладь озера. Но это «что-то» меня насторожило, и я совершенно не к месту брякнула:

– А что вы здесь делаете?

Алейников поначалу опешил и, старательно пряча смущение, ответил:

– Если честно, то я искал встречи с вами.

От такого откровения даже Лизка примолкла. Пытливо переводя взгляд с меня на Алейникова, она принялась ждать дальнейшего развития событий, не забывая игриво подергивать ногой.

– Зачем? – только и нашлась я что спросить.

Тимур Альбертович выразительно посмотрел в сторону Елизаветы и многозначительно кашлянул. Лизка сделала вид, что ничего не понимает, и продолжила сидеть на том же самом месте, все так же призывно покачивая ножкой.

– Лиза, – в замешательстве начала я. – Ты извини… Нам нужно поговорить… Мы увидимся с тобой. Спасибо за помощь.

Она возмущенно фыркнула, полоснула по мне обиженным взглядом и, не простившись, быстро пошла к выходу из сквера. Проводив ее глазами, я повернулась и с плохо скрываемым холодком в голосе спросила:

– Так что? Вы, наконец-то, решили пролить свет на некоторые темные места в нашей с вами истории? Или случилось что-то из ряда вон выходящее?..

– Удивительное дело, – печально качнул головой Алейников. – Всякий раз, едва только я начинаю общаться с вами, у меня возникает идиотское чувство вины перед вами.

– Это вполне объяснимо! – перебила я его.

– В том-то все и дело, милая Анна Михайловна, что нет. В том-то все и дело… Н-да-а… – Он опустил голову и несколько минут разглядывал носки своих ботинок. – Понимаете, тут такое дело… Мне нужно об очень многом поговорить с вами, многое рассказать…

– Нельзя ли немного поконкретнее? – начала я терять терпение, слушая его бессвязный лепет.

– Не могу вот так сразу, – обреченно выдохнул он. – Это очень долгий разговор.

– Ничего, я не тороплюсь, – успокоила я его, стараясь скрыть начинающее закипать раздражение. – В конце концов я в отпуске.

– Может быть, поедем ко мне? – неожиданно предложил он и впервые за последние пять минут поднял на меня глаза. – Я не могу говорить о таких серьезных вещах так вот – на бегу, в этом неуютном сквере.

Я с удивлением заозиралась, не понимая, что могло ему показаться здесь таким уж неуютным. Мы с Лизкой буквально недавно восторгались этим сквериком, находя его достаточно чистеньким и на редкость ухоженным…

– Так что – едем? – повторил свой вопрос Алейников, отрывая меня от размышлений. – Или вы боитесь?

Боюсь ли я его?! Ответить на этот вопрос мне было сложно даже самой себе. Человек, сидящий напротив, не внушал мне ужаса как такового; более того, с некоторых пор я усиленно боролась с симпатией к нему, начинающей зарождаться в моей душе. Но его такт, умение владеть собой в критических ситуациях, наконец, участие, которое он пытался проявить по отношению ко мне, еще не являлось достаточным поводом для того, чтобы перестать считать его подозреваемым.

Я внимательно посмотрела прямо в глаза Алейникову, пытаясь проникнуть за темную завесу их непроницаемости, но ничего, кроме сильной усталости, в них не обнаружила.

Вопросы, которыми были исписаны листы бумаги на моем письменном столе, мгновенно всплыли в памяти и завихрились у меня в голове, подталкивая к решительным действиям.

– Хорошо, едем, – поднялась я со скамейки. – Но сначала мне нужно попасть в одно место. Думаю, вас не затруднит?

– Нас не затруднит, – с легкой улыбкой ответил Алейников и, взяв меня под руку, повел по тротуару.

«Что я делаю? – родилось запоздалое опасение и принялось щекотать меня острыми коготками под ложечкой. – Ведь он может быть опасен? Что мне делать?.. Но иначе мы так и будем топтаться на одном месте, не узнав никогда правды…»

Видимо, ему передалось мое смятение, потому что он вдруг остановился и, с легким прищуром посмотрев на меня, тихо произнес:

– Не надо меня бояться. Для вас я не опасен. Может быть, из всех людей, что вас окружали и окружают, я единственный, кто не желает вам зла.

К Мишкиному дому мы подъехали где-то через полчаса.

За это время я успела побывать дома, переодеться и убедиться, что мой необязательный друг так и не появлялся. Как не появилось до сих пор и его послание в почтовом ящике. Хотя на успех этого дела я почти не рассчитывала. Зная немного Люськину сущность, я была почти уверена, что конверт давно уничтожен.

Калитка была открыта и жалобно попискивала ржавыми петлями.

– Здесь? – спросил Алейников и с удивлением огляделся. – Такие трущобы…

– Да, район, скажем, не фешенебельный, но… Идемте!

Мы прошли по тропинке и, не встретив никакого препятствия в лице бдительной дворняги, уснувшей в собачьей конуре, поднялись по ступенькам.

Дверь не была заперта. Я осторожно ее приоткрыла и, едва сунув нос внутрь, тихонько позвала:

– Миша… Ты здесь?

Ответом нам была тишина. Лишь псина сонно повела мордой, лениво тявкнула для порядка и снова прикрылась лапами.

– Мишка! Ты где?! – повысила я голос и переступила порог.

Та картина, которая предстала нашим глазам, едва мы зашли в единственную комнату хлипкой избушки, на удивление напоминала мне все предыдущие мои посещения. Но к чести обитателя этого жилища сказать, на этот раз он до дивана добрался.

– Сволочь! – скрипнула я зубами и, игнорируя изумленный взгляд Алейникова, присовокупила: – Чертова сволочь! Я его жду, а он опять!..

Что «опять», я уточнять не стала, а, швырнув сумку на стол, решительными шагами подошла к дивану.

– Просыпайся немедленно! – громогласно потребовала я, уперев руки в бока. – Просыпайся!..

Но моему другу было совершенно наплевать на мой гнев и на все то, что его вызвало. С головой укрывшись одеялом, он спал…

– Это надо же так нализаться?! – продолжала я возмущаться. – Не хватило даже сил разуться!..

Пара грязных кроссовок выглядывала из-под сомнительной свежести пододеяльника, причем шнурок на одном из них все же был развязан.

Я тяжело вздохнула и еще раз смерила взглядом съежившуюся фигуру этого оболтуса.

Ну что мне было с ним делать? Попытаться разбудить его сейчас одним из самых действенных способов значило вновь навлечь на свою голову неприятности в виде пьяной беседы о роли женщины в мировых катаклизмах. Почему-то не хотелось мне этого делать в присутствии Алейникова. Поэтому, немного подумав, я решила оставить все как есть.

Склонившись над Мишкой, я совсем уже было собралась снять с него кроссовки, когда взгляд мой внезапно остановился на злополучном шнурке: весь его замахрившийся кончик, бывший когда-то белым, был вымазан чем-то бурым.

• Предыдущая
• 30/47
• Следующая