Семь трудных лет - Чехович Анджей - Страница 2

Значительно лучше и увереннее я почувствовал себя, когда эти двое привезли меня в здание полиции и приступили к предварительному допросу. К задаваемым один за другим вопросам я был подготовлен. В сущности, меня не спросили ни о чем, чего бы я уже не «проработал» в Варшаве. Я чувствовал себя так, словно кто-то из Центра встал возле меня, чтобы помогать мне. Позднее это ободряющее чувство повторялось не раз. В такие минуты я с облегчением думал: я не один…

Здесь я хотел бы сделать некоторые пояснения, необходимые для понимания событий, в результате которых я оказался в Федеративной Республике Германии, чтобы «попросить убежища».

Ранее я уже употребил слово «Центр». Следовательно, я должен объяснить, что Центром называю Министерство внутренних дел.

Начало пути, который привел меня в Центр, относится к периоду, когда я был еще студентом Варшавского университета.

О том, чем заниматься после выпуска, я начал задумываться относительно поздно, приблизительно тогда, когда получил тему дипломной работы («Бухара и Хива в российской государственной системе 1867—1873 гг.»). Собирая материалы, работая над дипломом, готовясь к экзаменам и празднуя их сдачу, я размышлял о своем будущем. На нашем курсе (я окончил исторический факультет Варшавского университета) почти все мечтали о научной деятельности. Высоко котировалась также работа в редакциях журналов, на радио, телевидении и в издательствах. Менее всего и без энтузиазма думали о работе в системе народного образования.

Как и другие студенты, я взвешивал свои возможности (причем профессия учителя мне также нравилась, скорее всего, потому, что в школе у меня было несколько очень хороших педагогов, особенно историков). Я многим обязан преподавателю Станиславу Лабузу, который учил меня истории в Груйце, где я получил аттестат зрелости. Обязан не только как учителю, который настолько привил мне любовь к истории, что именно в этом направлении я стал учиться дальше, но и как человеку. Станислав Лабуз был моим наставником в самом лучшем и широком значении этого слова.

В результате размышлений, а также бесед с друзьями у меня постепенно начала складываться следующая картина моего профессионального будущего: пойду работать в школу и одновременно поступлю в аспирантуру. Если дела в аспирантуре пойдут успешно, а работа в школе не оправдает моих надежд, то перейду на научно-исследовательскую работу. Однако я не предпринял никаких шагов для осуществления этого плана, сосредоточив все свое внимание на дипломной работе. В этот период я встретил коллегу, тоже историка, который защитил диплом на два года раньше меня. Разговор зашел о том, чем я займусь после окончания университета. Это было не случайно, так как тогда на эту тему я беседовал часто и почти с каждым, кто только хотел со мной об этом говорить. Коллега выслушал меня и задал неожиданный вопрос:

— А о том, чтобы пойти работать в Министерство внутренних дел, ты не думал?

— Нет, — ответил я.

— Министерству нужны молодые люди, окончившие вузы. Разумеется, там не принимают каждого, кто обратится. Отбор очень тщательный. Но, насколько я знаю, шансы у тебя есть.

Он задал мне множество разных вопросов и разжег мое воображение. Я решил попытаться поступить на работу в Министерство внутренних дел, и притом именно в разведку. Однако коллега отсоветовал мне принимать решение, не взвесив тщательно все «за» и «против». Прощаясь, я записал номер его телефона и обещал, что через неделю дам продуманный ответ.

Я пишу эти воспоминания уже после того, как у меня были выступления по телевидению, многочисленные пресс-конференции и встречи на предприятиях, в школах и воинских частях. Меня часто спрашивают: «Почему вы пошли работать в разведку? Каковы мотивы этого решения?» На эти вопросы трудно ответить коротко. Мотивов было много. О работе разведки и других тайных служб у меня были весьма наивные представления, основанные главным образом на приключенческой литературе о тайных агентах, с риском для жизни добывавших документы, от которых зависели судьбы сражений и целых войн. Много приключений, игра с опасностью, беспрерывная проверка себя в борьбе — все это, несомненно, действует на воображение. Кроме того, я воспитывался в семье, в которой существовал культ дедов и дядьев, отдававших, когда возникала в этом необходимость, жизнь за свою любимую родину. Это звучит, может быть, патетически, однако я не сумею найти более простых слов, чтобы выразить чувства, с которыми я рассматривал, будучи еще подростком, фотографии и другие реликвии, оставшиеся от прадеда, который участвовал в Январском восстании 1863 года. Позднее, уже во время учебы в университете, копаясь в архивах в поисках материалов для курсовых работ, я неоднократно находил документы царской полиции, в которых упоминались фамилии моих предков, участвовавших в борьбе за независимость Польши. Мальчишкой, еще не отдавая себе полностью отчета в том, что такое война, я испытывал огорчение, что не смог принять в ней непосредственного участия. Поступление на работу в разведку было для меня продолжением того, что я называю семейной традицией. Подобно моим прадедам, дедам и отцу, я стремился участвовать в действиях, связанных с личным риском, быть на первой линии борьбы, ведущейся в уже изменившихся условиях, при другой ситуации в Польше и во всем мире.

Я хорошо запомнил, что мне говорил коллега об условиях приема на работу в МВД. Высокие требования, которым может соответствовать далеко не каждый, возбуждали во мне особый азарт, поэтому я охотно шел на различные проверки.

Не буду по понятным причинам описывать всех испытаний, которые я прошел после подачи заявления о приеме на работу. Скажу коротко, что в большинстве случаев они основывались на проверке моей реакции в различных неожиданных ситуациях. Пришлось как следует попотеть в прямом и переносном смысле, прежде чем я услышал:

— Когда вы собираетесь защищать дипломную работу?

— В июне, — ответил я, не совсем еще понимая, зачем мне был задан этот вопрос.

— Есть ли у вас какие-нибудь трудности с дипломной работой?

— Нет.

— После получения диплома вы хотели бы отдохнуть или можете сразу приступить к работе?

Этот вопрос обрадовал меня, ибо я понял, что принято положительное решение, но, с другой стороны, он меня и несколько опечалил. С друзьями я запланировал поездку в ГДР. Жалко было отказываться от обещавшей много интересного экскурсии. Об этом я сказал своему собеседнику.

— Все чудесно складывается, — сказал он. — Поезжайте в ГДР. Мы вам даже поможем продлить пребывание там, поскольку заинтересованы в том, чтобы вы совершенствовались в немецком языке. Больше разговаривайте, живой язык быстрее всего запоминается. Было бы хорошо, если бы вы смогли поступить на отделение германистики. Университет вам еще не надоел?

— Нет, отчего же?

— Учеба на этом отделении может вам пригодиться в будущем…

Вот так и началось. Следующий год прошел в напряженном ритме. Я сдавал экзамены на звание магистра, ожидал приема на отделение германистики и провел некоторое время в ГДР. С осени начал учебу на отделении германистики и одновременно проходил специальную подготовку. Разумеется, никто из моих родных и близких или знакомых не мог даже допустить мысли, что я имею какое-либо отношение к разведке. Очень часто у меня буквально слипались глаза на семинарах по немецкой грамматике. Но я делал вид, что эта сонливость вызвана скукой, так как никто не должен был знать, что я просто сильно устал после многочасовых тренировок.

Подготовка, которую я проходил, была интенсивной и всесторонней. Я изучал психологию, обучался вождению автомобиля и мотоцикла, осваивал приемы дзюдо, учился писать донесения, овладевал искусством микрофотографии. И все это почти одновременно, в условиях, при которых не могло быть и речи о каких-либо льготах и скидках на сильную занятость.

Позднее я понял, почему нельзя было продлить обучение и вести его в более медленном темпе. Просто-напросто необходимо было как можно тщательнее скрыть сам факт этой учебы в моей биографии, вокруг которой строились все допросы, которым я был подвергнут на территории ФРГ. И это удалось.