Еська - Першин Михаил - Страница 34
- Предыдущая
- 34/37
- Следующая
Выслушал Еська рассказ и говорит:
– А ведь сын твой не того наказал.
– Как так?
Еська и признался, кто он есть. А после говорит:
– Смекаю я, что это Хранитель подстроил, чтоб от меня казнь отвесть. Но я того не желаю. Пойду-ка я к камню, попытаю, как спасти мово спасителя.
– Да ведь сгибнешь!
– Ан тама видать будет.
2
У одного Еська дорогу спросит, у другого. Так и дошёл до места.
И впрямь, камень стоит агромаднейший: сажени три в высоту да не мене дюжины – в обхвате. И ишо на пару сажён в землю ушёл тяжестью своей.
Молвит Еська:
– Ты, матушка-царица, моей силы не ведаешь. Правда, подустал я маленько. Вот разожгу обочь дороги костерок да прилягу подле, да на полденька сосну – такой мощи наберусь, что камешек этот мне на один палец будет.
Так и сделал.
Только уснул, является Хранитель:
– Нешто я тебя для того оберегал, чтоб ты ни за что ни про что сгинул?
– Зачем ни за что ни про что? Я спасителя свово спасти желаю. Небось, это ты его заместо меня подставил.
– Клянусь тебе, не я! Брось ты его. У тя своя планида, знаешь, каки? бабёнки сладостны впереди ждут!
– Нет, мне сперва здесь надобно дело покончить. А и сгину, так не ты ль толковал, что погибель – она иной раз для души спасительной бывает.
– Так то – иной! А нынче вовсе не тот случа?й. Ведь ты ж упрямства одного ради на рожон лезешь.
Но Еська на своём твёрдо стоял. Тогда Хранитель по-иному заговорил:
– Хоть меня б пожалел. Старшой с меня голову сымет, коли я тебя не соблюду.
– А нешто над тобою старшой есть?
– Как не быть!
– А коли боишься его, то могу я тебе совет один дать.
– Вот ишо! Не хватало, чтоб человеки хранителям советовали.
– Ну, воля твоя. Тогда не мешай мне сил набираться.
– Ладно-ладно, что за совет такой?
– Ступай-ка, покедова я сплю, сыщи сына мово Панюшку. Вдвоём, небось, управимся.
С этим словом повернулся Еська и крепче прежнего заснул.
Спит-спит, вдруг чует: толкает кто-то. Открыл глаза – Панюшка!
– Здоро?во, сынок! Из далёких ли краёв прибыл?
– Да не из близких. Ехал я верхами, вдруг коня мово словно нечиста сила под уздцы ухватила и напрямки через буераки, овраги, буреломы – сюды привела.
– Ну, то не нечисть с тобой играла. Да неважно. У меня к тебе дело есть. Сумел бы ты удержать этот камень, коли б он на меня покатился?
– Наверно не скажу, только коли уж не я, то и никто в мире его не удержит.
– А раз так, то и начнём.
Встал Еська к камню лицом, Панюшка за спиной отцовой пристроился. Еська камень потянул, тот легко этак с места скатился, да далёко не уехал. Упёрся в него Панюшка, кричит:
– Вылазь, батюшка, скорее!
Да камень-то Еське ногу придавил, в са?му землю стопу втиснул. Дёрг-дёрг, да не вытащишь.
Панюшка со всех сил упирается:
– Батюшка, я уж по лодыжки в землю ушёл!
Тянет Еська ногу, ан камень-то, колдовско зелье, не пущает.
– Батюшка, я по колени – в земле!
Вдруг чует Еська – кто-то его шшупает. То царица слепенькая на голос подошла. И книзу руками спущается. До земли дошла, стала разгребать.
Панюшка уж по пояс в землю ушёл, тут она последню щепоть выгребла и Еську ослобонила. И камень, словно того ждал, вмиг успокоился и на месте застыл.
А тут новая беда – Панюшка из земли выбраться не может, так по пояс и застрял. Стали Еська с царицею его тянуть, тоже сил не хватает.
Вдруг слышат:
– Позвольте, тётенька, я заместо вас возьмусь.
А это с-под камня Еськин спаситель вылез.
Дёрнули с Еськой вдвоём – вынули Панюшку. Еська к незнакомцу оборотился:
– Поклон тебе, спаситель мой!
– Да нет же, это вы меня спасли.
– Теперя-то мы. А допрежь того не ты ль меня заслонил, Еськой назвавшись?
– Да нешто мне иначе называться, коли я Еська и есть?
Слово за слово, тут и выяснилось, кто таков этот парень. А был он не кто иной, как Мартемьяна с Сирюхою сынок. Выходит, его в честь отцова братца назвали. А имя-то, вишь, как сказалось: подрос он, да и потянуло его по свету пройтись, мир поглядеть, да и себя непоказанным не оставить.
Стал Еська-старшой Еську-меньшого про дом расспрашивать. Тот отвечал, что родители живыздоровы, а прощаясь, наказывали: коли пошлёт Господь с дядюшкою встретиться, в пояс ему кланяться и на словах добавить, что они его не забывают, а напротив того – что? ни день вспоминают и завсегда рады будут, коли он домой воротится.
Тут царица расплакалась:
– Как вы счастливы, кто-то вас вспоминает! А мне такой сладости вовек не узнать.
– Ну уж нет! – в один голос все трое сказали. И положили идтить до царёва дворца.
3
Всю-то дорогу царица спрашивала: что, не видать? Да охала: мне, мол, туды путь заказан, так и вы не дойдёте. Однако люди путь казали, они и дошли.
Только Еська вымолвить хотел: зря, мол, матушка, боялась, дворец-то – вона он, – как небо тучами покрылось, молоньи засверкали и гром загремел, аж уши позакладало.
С неба одна туча сорвалась и прямо к ихним ногам спустилася. Оземь ударилась, на брызги рассыпалась. А как брызги-то рассеялись, на месте том старуха стояла. Царице её и называть не надо было, потому они как леву ладонь калечену увидали, так и смекнули, кто она есть.
– Что, – говорит, – думаете, меня осилили? Я, может, сама так исделала, чтоб вы Еську-меньшого ослобонить сумели, потому сынок мой Долмаша от ентого пуще обычного взъярится мне на радость, а всем прочим на устрашенье.
– Да как же язык твой поганый повернулся при мне-то его сыном назвать! – царица воскликнула.
– А вот, вишь, повернулся. Да и что ты мне за указ? Я чё пожелаю, то и содеять могу, не то, что сказать вслух.
– Ан не всё!
– Ан всё!
– Ан я три вещи назову, которы тебе не под силу.
– Да и одной такой нету.
– Ан есть, – царица молвит. – Перва вещь – вот кака?, – и щёлк левой рукой. А ворожея:
– Делов-то! – и щёлк правой.
– Да правой ты могёшь, а левой-то?
Без середнего-то пальца какой щёлк? Но ворожея только захохотала смехом адским и говорит слова колдовские:
– Зерцало бряцало да недобрёцало, сикоси-накоси перекоцало.
Они глядят – а у ей на правой-то четыре пальца, а на левой – все пять. Как так?
– Ан я наизнанку вывернулася.
И точно: бородавка с правой щеки на леву перебралась, а клык, что слева торчал, справа оказался. Щёлкнула она и говорит:
– Ну, сказывай, каку? ишо втору вещь задумала.
– А втора вещь вот кака? – сердце твоё полюбить ведь не могёт.
– Зачем не могёт? Я и сама наизнанку вывернусь, и душа моя – следом. А вся злоба, что допрежь того во мне жила, в любовь наичистеющую обратится. Вот, хошь, я тя поцалую от чувства энтого самого?
Залилася слезами царица и молвит:
– Одолела ты меня, потому третья вещь, котору я задумала, как раз и есть – чтоб ты меня поцаловала.
Ворожея обратно вывернулась, но тут меньшой Еська голос подал:
– Ан я знаю, чего ты не могёшь. Супротив свово собственного колдовства ты слаба.
– Ну, нашёл на чём меня провести. Будто я не знаю, что ты теперя велишь ей обратно зренье воротить аль что-то ишо в этаком роде. Это мне очень даже запросто, только желания такого не имеется.
– А коли так, – он говорит, – ступай-ка ты к камню зачарованному да столкни его с места. Какой тута подвох может быть, коли я с-под него без того выбрался?
– Вот настырные!
Плюнула ворожея, да в тот же миг они все близ камня заветного оказались.
– Глядите!
Уперла?сь в камень, а Еська-меньшой возьми да и шепни: «Зерцало бряцало да недобрёцало, сикоси-накоси перекоцало». Её наизнанку вывернуло, и, заместо чтоб толкать камень, она к себе дёрнула. Катнулся камень и напрочь её раздавил.
Тут и царица прозрела. Зачала их обнимать да цаловать.
Глядь: а они обратно подле дворца стоят. Может, всё примерещилось? Ан нет: бегут от ворот стражники, царице кланяются: мол, куды ж ты, кормилица наша, подевалася?
- Предыдущая
- 34/37
- Следующая
