Зона бессмертного режима - Разумовский Феликс - Страница 59

• Предыдущая
• 59/69
• Следующая

– Не напрягайся, обойдусь. Завтра позвоню, – отозвался Бродов, не прощаясь, вылез, с удовольствием вдохнул стылый морозный воздух – ух, хорошо.

Действительно хорошо, будто из клоаки выбрался, из зловонной ямы, из хоревой норы. Господи, до чего же вонюч этот полковник Филатов, по знаку зодиака, рубль за сто – козел. Да и по жизни та еще скотина.

А Филатов между тем включил огни, бодро просигналил поворотником и, резко дав с места лево руля, покатил по направлению к Московскому проспекту. В унисон с ним взял старт и коричневый «опель» и, выдерживая дистанцию, попилил себе следом – аккурат на расстоянии десятка корпусов.

«Неужели хвост?» Бродову такая синхронность очень не понравилась, и он не удержался, позвонил Филатову.

– Ты головой-то давай крути. А то крутить скоро будет нечем.

– Вот как? – озадачился тот. – Ладно, мерси. Будет тебе система скидок.

– Ага, сегодня не разбавляла, поэтому буду недоливать, – хмуро шутканул Бродов, отключился и, работая не только ножками, но и серым веществом, пошагал к метро. Ситуевина была какой-то зыбкой, неопределенной, непредсказуемой и нерадостной. Получалось так, что все дело было в Кларе, точнее, в ее творчестве. А еще точнее, в ее книге. М-да. Во всяком преступлении следует искать мотив, причину, побудительные намерения. Первейший делом задавать вопрос – кому это все нужно? Во-во. Кому же это так стало поперек глотки обыкновенное бульварное чтиво, что понадобилось угробить автора, скупить тираж и уничтожить все тексты, корректуры и макеты? Винт украсть, зачистить все следы? Ухарям из структуры «Z»? Очень может быть. Только почему об этом знает какой-то там полковник Филатов? Или же и он сам оттуда? Тогда зачем ему с такой готовностью светить родимую контору? Потому что знает французскую поговорку – хочешь оставаться незамеченным на улице, вечером встань под фонарь? Да, вот где потемки так потемки.

Действительно, стемнело. Снежная белая круговерть смешалась с серостью сумерек. Краски вечера оживляли светофоры, автомобили, яркие сполохи витрин, синяя, в виде заячьих ушей эмблема на станции метро. На фасаде ее было написано: «Сенная площадь».

«Ладно, хрен с ним, как-нибудь разберемся». Бродов, чувствуя желание поесть, бодро пересчитал ступени, окунулся в тепло, купил жетон и начал спускаться под землю. Вроде бы час пик уже прошел, но желающих проехаться хватало – на холке эскалатора люди стояли впритык, на переходах встречались плечами, в вагонах обтирались спинами. Однако все было тихо, мирно, без ропота и эксцессов – привыкли стадом-то, в толпе, в одном загоне, в одной кормушке. Мерно постукивали колеса, инерция баюкала народ, что-то бормотал, хрен еще и разберешь, голос из вагонного динамика. Казалось, что хозяина его только что оприходовали – злостно, гнусно, орально и вшестером.

В общем, ничего не предвещало неприятностей, они пришли неожиданно. Вернее, пришел Свалидор, и сразу же Бродов обратил внимание на тощего мосластого мужика. Мужик этот с непринужденностью профи ужом пробирался сквозь толпу. Мастерски чувствовал баланс, юрко изгибался на ходу, легкими, едва заметными движениями с мягкостью прокладывал себе путь. По направлению к Бродову. И сразу же мир для того превратился в замедленное кино. В привычный кроваво-убийственный боевик со счастливым концом. А мужик тем временем, двигаясь как сомнабула, как осенняя муха на стекле, принялся вытаскивать заточку – очень медленно и печально, по чуть-чуть, откуда-то из глубин рукава. Вот показалось острие с наколотым на него, чтобы самому не пораниться, кусочком ластика, вот цепкие пальцы сдернули его, вот мерзостно отсвечивающая шестидюймовая рапира[226] пошла по направлению к Бродову. Точно под его левую лопатку. Это была так называемая «скрипка», кусок расплющенной сталистой проволоки с остро заточенными краями, длины которой хватало с лихвой, чтобы продырявить сердце. Нет, такая музыка Свалидору не нравилась – он плавно извернулся, пошевелил рукой и перенаправил заточку атакующему в грудь. Причем сделал так, чтобы боевая часть вонзилась в тело, а рукоять-колечко с хрустом отломилась. Вот так, сделал свое мокрое дело и свалил, оставив Бродова разбираться с последствиями. Однако ничего – вагон качнуло, инерция взяла свое, и пассажиры не сразу поняли, что одного из них не держат ноги. И уж тем более никто внимания не обратил на завиток колечка из проволоки, сразу же затерявшийся в сутолоке на полу.

– Человеку плохо, – поняли одни. – Сердце.

– Давайте его сюда, на сиденье, – засуетились другие. – И машинисту дайте знать.

– Да пьяный он в дым, лыка не вяжет, – подал голос Бродов. – Готовьтесь, сейчас блевать начнет. А, вот уже…

И первым стремглав, подавая пример, рванул на безопасную дистанцию. Народ вокруг дрогнул, отшатнулся, пришел в движение, возникла неразбериха и толкотня. Кто, что, чего, откуда, зачем, почему… Главное – в блевотину не вляпаться. А тут еще и поезд остановился, разъехались створки дверей, и Бродов спокойно, безо всяких препон подался из вагона подальше. По перрону до эскалатора, вверх до вестибюля, неспешно, но энергично через двери на мороз. Попал он хорошо, куда надо, – перед ним на противоположной стороне Московского проспекта светила окнами гостиница «Россия». Мрачный, задумчивый и злой вернулся Бродов в заангажированные пенаты. Был он к тому же и голодный, как лесной санитар, ибо убийственное приключение в метро никак не отразилось на его пищеварении.

– Ты это откуда такой, командир? – сразу понял его внутренний настрой Рыжий. – Никак еще один мокрый грех взял на душу? Не беда, давай колись, я все прощу.

Отношение к жизни и особенно к смерти у него было, как и у Свалидора, – трезвое. Труп врага пахнет хорошо. А лучше когда вообще нет живых врагов.

– Да ладно, после расскажу, теперь жрать охота, – проглотил слюну Бродов. – У вас-то как там, в больнице?

– У нас все отлично. Насколько может быть отлично в больнице, – успокоил его Рыжий. – Купили коньяку, закуски, дали денег. За это нас пустили к Женькиной матери. Чувствует себя она не особо, все бормочет, вроде бы в бреду. Что-то вроде: они вернулись… Кларочка сказала, они вернулись… Они вернулись и убили ее и Женечку… Они вернулись… В общем, разговора по душам не получилось. Да и вообще не получилось разговора-то. – Рыжий усмехнулся, посмотрел на Бродова и перевел взгляд на Небабу, уставившегося в телевизор. – Семен, кончай ты зомбироваться, пошли выпьем водки.

– Ну да, без поллитры здесь не разберешься, – согласился тот и выключил ящик. – Вот у волков, к примеру, кто возглавляет стаю? А? Правильно – самый сильный, самый выносливый, самый ловкий. Самый достойный, одним словом. А у нас? – Он выпятил нижнюю губу и сам же дал ответ на свой вопрос: – Тьфу…

Ладно, спустились друзья в ресторан, поужинали, неспешно вернулись в номера, и Рыжий, ставший после водки добрым, крайне тактично попросил:

– Ну что, командир, рассказывай давай. Вводи личный состав в курс дела.

Ага, мокрушного до невозможности.

– Да что тут особо рассказывать-то? – дернул плечами Бродов. – В метро ни проехать, ни пройти, сплошной бандитизм. Шастают мужчинки всякие разные с заточками, так и норовят по-тихому заглушить мотор. Мне все это, честно говоря, очень не нравится. Более того, я категорически против. Так что пришлось поганца валить. С концами. А потом валить самому. В темпе польки.

– Что за мужик? Какого окраса? – бодро осведомился Рыжий. – Может, это случайный какой?

– Да нет, на случайного не тянет. Имел, гад, в виду конкретно меня, – хмыкнул невесело Бродов. – А что касается окраса, хрен его знает. Кругом народище, теснотища, толком не разберешь. Мужик и мужик, тихий такой, одно яйцо у него левое, другое, соответственно, правое.

– Слушай, Дан, а как там Филатов? – вклинился непринужденно в общение Небаба. – Яйца-то у него как, еще присутствуют? Вот ведь загадка мирозданья – зачем пидору яйца? Причем пидору гнойному…

• Предыдущая
• 59/69
• Следующая