Вавилонская башня - Разумовский Феликс - Страница 107
- Предыдущая
- 107/134
- Следующая
Лев Поликарпович, присутствовавший здесь же, разрывался между желанием немедленно принять личное участие в научной дискуссии – и добровольно принятой обязанностью присматривать за фон Траубергом. Накануне он пришёл к выводу, что старый фашист уже достаточно адаптировался и можно не только без вреда для здоровья познакомить его с Шихманом, но, возможно, даже порассуждать о теореме Шнеерсона и её доказательствах. Знакомство, к его грандиозному облегчению, прошло без эксцессов, обе стороны явили безупречную вежливость. Однако к математическим проблемам фон Трауберг видимого интереса не проявил – сидел в своём кресле у окна и смотрел на город невыразимым взором горгульи, окаменевшей на башне готического собора.
– К сожалению, – продолжал Шихман, – самые большие грехи совершаются именно теми, кто имеет харизму, потому что дано им много, и если начинают они служить злу, то весьма талантливо. Более того, давно и не нами замечено: чем более в обществе людей, отмеченных харизмой, тем больше и грехов…
Шихман пристально посмотрел Эдику в глаза и, заметив в них искру понимания, отечески улыбнулся.
– Вот у вас, молодой человек, лицо хорошее, на нем теоноя видна, божеское разумение. Нынче это большая редкость.
Он запнулся. Кажется, срабатывал «эффект блудного сына», и он был готов осыпать парня неумеренными похвалами. Как бы боком не вышло. Ицхок-Хаим Гершкович закурил «Мальборо» и продолжил лекцию.
– Так вот… Когда людей, использующих свою харизму во зло, становится в обществе многовато, внешне это проявляется в виде стихийных бедствий – землетрясений, цунами, ураганов, возникают опять-таки стихийные движения народных масс – революции, войны, мятежи, репрессии. Пример? Извольте.
Шихман прочертил сигаретой сизую полосу в кондиционированной атмосфере, голос его приобрёл менторские интонации.
– Возьмём хоть события конца девятнадцатого – начала двадцатого столетий. Ах, сколько выдвинулось в это время талантливейших людей, какая масса научных открытий была сделана, особенно в фундаментальной науке, к какому бурному расцвету науки и техники все это привело! Но верно ли распорядились носители харизмы своим бесценным даром, я вас спрашиваю? Вспомним: именно тогда были созданы мощнейшие средства уничтожения – самолёты, подводные лодки, химическое оружие… бомба атомная, наконец. Соответственно, тяжелейшие войны, волна кровавых революций, гибель миллионов людей, в том числе весьма выдающихся… наш российский бардак… пардон, увлёкся. – Шихман вспомнил о присутствии фон Трауберга и тему российского бардака при нем решил не развивать. – Так вот, молодой человек, неотвратимое действие стихийных сил, выступающих при этом как всеобщий уравнитель, который убирает людей, не сумевших должным образом распорядиться дарованной свыше харизмой, и называли в древней Греции «ананке». В природе все мудро. Зачем нужно общество, которое уподобляется змее, жалящей саму себя в хвост?
Он отправил окурок в огромную, специально приготовленную для него пепельницу.
– У греков вообще отношение к человеческому дару было весьма трепетным. Ещё тридцать столетий назад философы-орфики пестовали культ Зевса Метрона, сиречь Измерителя. Его жрецы с помощью яда уничтожали одарённых людей, предавшихся злу. Если получил ты от Бога многое, а служишь дьяволу, то вот тебе чаша с быстро убивающим конейоном… и, наверное, это не так уж неправильно. А вообще-то надо сказать, что какую древнюю культуру ни возьми, за её спиной обнаруживается ещё более древняя. А за той – ещё… Поневоле задумаешься о едином могучем первоисточнике. Вот мы знай твердим: греки, греки… учителя человечества, а почитай-ка биографии Пифагора, Гераклита, Фалеса Милетского – все они начали излагать свои системы после того, как прошли обучение у жрецов Персии. А те, в свою очередь, тоже явились наследниками ещё более древнего знания…
Он взял было эффектную паузу, но фон Трауберг неожиданно обломал ему кайф.
– Древнеарийского, – не отрывая глаз от окна, изрёк он торжественно. Ему никто не возразил, и он с упорством маньяка заговорил о своём: – Её гороскоп утверждает, что она не погибла. Я чувствую. Она здесь, близко. Её необходимо найти.
Лев Поликарпович промолчал. Вот уж действительно – «ищут пожарные, ищет милиция»… Ромуальду фон Трауберг кто только не искал, причём, как обычно, срабатывали не официально-государственные договорённости, а более надёжные личные связи. Российская ФСБ в лице девятизвездочного генерала Владимира Зеноновича только что не побраталась с американским УППНИРом, за океаном прониклись и раскрыли кое-какие карты, Браун и Скудин, не говоря уже о Гринберге, тоже напрягли все свои персональные связи, калибром помельче, но зато более разветвлённые. Увы. Все упиралось в тот самый «Боинг», бесследно испарившийся за несколько секунд до посадки в аэропорту. Ни одна живая душа с него так и не проявилась. И ни одно мёртвое тело. Тем не менее, Ганс Людвиг по-прежнему чего-то ждал, на что-то надеялся. Советовался со звёздами и даже что-то якобы чувствовал. Льву Поликарповичу было его жаль. «Может, когда мне столько стукнет, я тоже начну „чувствовать“ жену и Марину? В смысле близкого воссоединения?..»
Как бы то ни было, никакой пользы от присутствия фон Трауберга покамест не наблюдалось. Не сбывался даже корыстный расчёт Льва Поликарповича поговорить с ним об отце. Старый немец либо молчал, не обращая на окружающих никакого внимания, либо рассуждал о своей внучке. Третьего было не дано.
Тут в кармане профессора завозился и запищал сотовый телефон.
– Да?
– Лев Поликарпович, телевизор поблизости есть? Включайте скорее. Пятый канал.
Голос Скудина прозвучал как у мальчишки-именинника, разворачивающего подарки, и сразу сменился коротким сигналом отбоя.
– Эдик, – засуетился профессор, – где пульт?
Жидкокристаллический экран вспыхнул почти без задержки.
– …В дачном посёлке Орехово, – рассказывала, идя по заснеженной дорожке, красивая юная журналистка. – История, которая могла завершиться настоящей трагедией, в итоге одарила нас примерами человеческого неравнодушия и самоотверженного участия…
- Предыдущая
- 107/134
- Следующая
