Легенды Крыма - Кузина Т. Т. - Страница 58
- Предыдущая
- 58/59
- Следующая
В нем помещено краткое житие Стефана Сурожского и на полях сделаны пометки последующими обладателями рукописи ХIII и ХV веков, пометки, относящиеся к интересам и событиям местной сурожской жизни. Из этих пометок можно заключить, что память св. Стефана праздновалась, как у нас теперь, 15-го декабря, что мощи его покоились на алтаре св. Софии, и что в Суроже в честь него была построена церковь, которую, вместе с св. Софией, разрушил в 1327-м году некий Агач Пасли. Уцелели ли, при этом мощи св. Стефана и сохранились ли они после того в Суроже до времени окончательного разгрома города турками в конце XV века, не выяснено.
Но если мы не знаем ни одного подробного греческого жития Стефана Сурожского с приведением посмертных чудес и в том же числе чуда с русским князем Бравлиным, то такие жития святого в древнерусской литературе XV-XVI веков не составляют исключения.
Еще в начале XV века в Москву прибыл из Сурожа Стефан Васильевич Сурожский (родоначальник Головиных и Третьяковых), и, может быть, он-то и завез на Русь жизнеописание св. Стефана, как остроумно догадывается В. Васильевский в своем известном труде «Житии св. Георгия Амостридского и Стефана Сурожского». Вероятно, переводом на русский язык он и популяризировал привезенное житие.
Для успеха такой популяризации почва была вполне подготовлена постоянными торговыми связями русских с сурожцами. Шелковые сурожские товары были в большом ходу, а в Новгороде был особый Сурожский двор. Русские жили в Суроже, как сурожане на Москове, и имя сурожанина недаром запечатлено в наших былинах.
Из пометок на полях сурожского синаксария мы знаем, что сурожане чествовали память новоявленных русских святых, князей Давида и Романа, тем понятнее было чествование на Руси греческого сурожского святого.
Надо думать, что русское житие Стефана появилось именно в XV веке, а не раньше, так как в состав его вошло заимствование из жития Петра митрополита, а митрополит Петр умер в начале XV века. Такое житие от XV века дошло до нас в сборнике Румянцевского музея №435, и страницы этого сборника, относящиеся к походу Бравлина, мы приводим ниже.
С этого же времени на житие Стефана начинают делаться посылки. Так, в жизнеописании преп. Дмитрия Прилуцкого, составленном во второй половине XV века, как отметил В.О. Ключевский, приведен рассказ из Стефанова жития.
В XVI веке житие Стефана Сурожского рассматривается уже как важный исторический документ, и приведенный в нем рассказ о походе князя Бравлина принимается как факт. Так Степенная книга царского родословия говорит:
«Иже и прежде Рюрикова пришествия в словенскую землю, не худа бяша держава словенского языка; воинствоваху бо и тогда на многие страны, на Селунский град и на Херсон и на прочих тамо, якоже свидетельствует нечто мало от части в чудесах великомученика Дмитрия и святого архиепископа Стефана Сурожского».
Однако в последующее время доверие к исторической ценности жития падает, и эпизод с князем Бравлиным не входит ни в печатный пролог 1642-го года, ни в Минеи-Четьи Димитрия Ростовского. Постепенно легенда о походе на Сурож ускользает из историко-литературного кругозора, и забывается настолько основательно, что только благодаря найденному Востоковым одному рукописному сборнику с легендами, наши историки снова вспомнили о ней с половины XIX века.
Разбирая и оценивая достоверность этой легенды, приходили к самым различным заключениям. Одни принимали, другие отрицали ее, третьи приурочивали сообщаемый в легенде факт к более поздним временам. Составилась целая литература предмета. Куник и Гедеонов, Иловайский, Макарий, Филарет и Порфирий, Соловьев и Бестужев-Рюмин посвятили легенде свои строки. Но особенно обстоятельно, с полной тщательностью разобрал вопрос В. Васильевский. Анализируя материал, Васильевский заключает, что русский излагатель легенды несомненно кое-что добавил от себя сверх того, что было в греческой рукописи, не той, которая дошла до нас с кратким житием Стефана, а другой, содержавшей житие с посмертными чудесами, до нас не дошедшей. Так, приспособляясь к тогдашним литературным вкусам русского общества, он внес добавления из жития Иоанна Златоуста и Петра Митрополита. Однако автор славяно-русской редакции Стефанова жития в отношении фактической стороны строго держался греческого источника. Он не сделал промаха ни в наименовании храма, где почивали мощи, ни в других случаях и сохранил имя Бравлина, не пытаясь даже пояснить русскому читателю это малопонятное для него имя.
Такие попытки, впрочем, делались позднее переписчиками русского Стефанова жития. Так, в сборнике Румянцевского музея №434 - XVI века вместо: князь Бравлин - написано: князь бранлив. Конечно, если бы в начальной редакции стояло бранлив, то это слово, не вызывая недоразумений, удержалось бы переписчиками и не перешло в непонятное имя Бравлина. (К тому же заключению приводит сопоставление текстов Торжественников Румянцевского Музея №434 и 435.)
Итак, у нас нет основания допускать, что легенда о походе Бравлина сочинена автором русского жития Стефана Сурожского, а не почерпнута им из греческого источника. Если вспомнить, что кроме жития св. Стефана в русский церковный обиход вошла и служба святому с двумя канонами, что в одной из стихир службы Стефан величается защитником сурожан и хранителем града, что там же воспевается факт, когда нападавшие на Сурож потерпели неудачу и посрамление и что служба святому была, очевидно, составлена в Суроже, где покоились его мощи, где был в честь его построен храм и где праздновалась его память, - то все это только подтверждает, что в полном греческом житии должны были заключаться посмертные чудеса святого и в том числе и чудо с князем Бравлиным, напавшим на Сурож.
Автор этого полного греческого жития св. Стефана, вероятно, жил в относительно близкое к нему время, потому что до него дошли все подробности его жизни и народный рассказ о посмертных чудесах, с сохранением в точности имен и названий, исторически правильных.
И нельзя сомневаться, что передавая посмертное чудо с князем Бравлиным, он имел в виду известный ему исторический, а не вымышленный факт нападения русских на Сурож.
На Сурож, как и на все побережье Крыма, в те времена не раз нападали варварские отряды, грабили и опустошали богатые берега. Об этом свидетельствует, например, итальянская легенда о перенесении мощей св. Климента, исторический характер которой не подлежит сомнению; а житие Георгия Амастридского, которое дошло до нас в греческой рукописи, устанавливает, что нападения русских на черноморское побережье имели место ранее 842 года.
Таким образом, следует признать, что какой-то русский князь Бравлин в конце VIII или в начале IX века, сделав успешный набег на побережье Крыма, действительно осадил и взял Сурож, и вполне допустимо, что, под непосредственным впечатлением своего соприкосновения с христианским миром, приобщился и сам к нему.
Кого же автор грек той эпохи мог иметь в виду под именем русских или россов?
Греческий писатель Х века Лев Диакон в одном месте говорит, что император Никифор послал Калокира к тавро-скифам, называемым обыкновенно россами, и что Калокир, пришедший в Скифию, понравился начальнику тавров (Святославу). Надо думать, что и автор Стефанова жития, говоря о русских, имел в виду тех же тавро-скифов, обитавших в Приднепровье, в Тмутаракани и в Тавриде.
Над этими тавро-скифскими племенами господствовали хазары, но господство хазар было непрочное, так что подвластные им народы имели возможность действовать в иных случаях вполне самостоятельно.
В 839 году, по словам Бертинской летописи, в Ингельгейм к Людовику Благочестивому прибыл через Константинополь, вместе с послами Императора Феофила, послы от имени какого-то Хакана и заявили, что их зовут русскими.
Хакан? Был ли то их прямой государь или хазарский каган - верховный властитель, трудно сказать.
Но и это посольство отчасти говорит за то, что сообщаемые сурожскою легендою сведения о походе русского князя Бравлина на Крым и Сурож - не выдумка, а исторически вполне допустимый факт.
- Предыдущая
- 58/59
- Следующая
