У Серебряного озера ч.2 (На берегу Тенистого ручья) - Уайлдер Лора Инглз - Страница 17

• Предыдущая
• 17/39
• Следующая

Похолодало, и в небе появилось множество больших птиц. Куда ни глянь — с востока на запад, с севера на юг, — везде, сколько видит глаз, в голубом небе, размахивая крыльями, носились птицы.

Вечером они спускались с неба, чтобы отдохнуть на водах Серебряного озера.

Там были большие серые гуси. Там были белоснежные казарки, которые казались полосками снега на кромке берега. Там были всевозможные утки — большие кряквы с переливчатыми лиловыми и зелеными крыльями, с черно-серыми спинками и красными головами; были чирки, попадались также цапли, пеликаны, журавли и много разных других — папа даже не знал, как они называются. Словно тысячи перчинок, воду густо усыпали маленькие черные нырки. Когда щелкал выстрел, они вниз головой бросались в воду, в один миг исчезали в глубине и могли очень долго там оставаться.

Птицы переговаривались на разные голоса, а потом устраивались на отдых. На долгом пути с севера на юг за ними все время гналась зима. Они знали об этом и потому вылетали пораньше, чтобы по дороге отдохнуть. Всю ночь они спали на воде, как на мягкой постели, а с рассветом взмывали в небо и на своих сильных крыльях плыли дальше на юг.

Однажды папа принес с охоты огромную белоснежную птицу.

— Мне очень жаль, Каролина, — огорченно сказал он. — Если б я знал, что это лебедь, я не стал бы в него стрелять. Я не знал, что лебеди летают.

— Теперь уж ничего не поделаешь, Чарльз, — сказала мама.

Все с сожалением рассматривали прекрасную, белую как снег птицу, которая никогда больше не будет летать.

— Пойдемте, — сказала мама. — Я ощиплю перья, а ты, Чарльз, сними кожу, и мы высушим ее вместе с лебединым пухом.

— Этот лебедь больше меня, — сказала Кэрри.

Когда папа измерил убитого лебедя, оказалось, что между концами его белых крыльев целых восемь футов[3].

В другой раз папа подстрелил пеликана и принес показать маме. Он открыл его длинный клюв, и из кожаного мешка под клювом вывалилась куча дохлой рыбы. Мама сразу прижала к носу фартук, Кэрри с Грейс тоже быстро заткнули себе носы.

Некоторые рыбы были еще свежие, а другие уже давным-давно издохли. Пеликаны для еды не годятся, а их перья так пахнут гнилой рыбой, что ими нельзя набивать подушки.

Папа подстреливал столько гусей и уток, сколько семья могла съесть, и лишь иногда убивал ястреба, потому что ястребы охотятся на других птиц. Каждый день мама и Лора ощипывали уток и гусей, которых папа приносил на обед.

— У нас наберется скоро достаточно перьев на вторую перину, — сказала как-то мама Лоре. — Вы с Мэри этой зимой тоже будете укрываться периной.

Все эти золотые осенние дни в небе было полно птичьих крыльев: и внизу, над голубой водой Серебряного озера, и высоко в голубом воздухе. Крылья уносили казарок, уток, гусей, пеликанов, журавлей, чирков, лебедей и чаек на зеленые поля далекого юга.

И улетающие птицы, и золотая осень, и утренние заморозки — всё это вызывало у Лоры желание куда-нибудь уехать. Она не знала куда, ей просто хотелось уехать.

— Поедем на Запад, — сказала она однажды вечером после ужина. — Почему мы не можем уехать вместе с дядей Генри?

Дядя Генри, Луиза и Чарли заработали достаточно денег, чтобы уехать на Запад. Но они собирались вернуться в Большие Леса, продать там свою ферму, а весной забрать тетю Полли и уже тогда всей семьей ехать на Запад, в Монтану.

— А мы почему не можем уехать? — спросила Лора. — Ты ведь заработал триста долларов, папа. И у нас есть лошади и фургон. Поедем на Запад!

— Что ты говоришь, Лора! Почему… — продолжать мама не могла.

— Да, я понимаю, Бочоночек, — ласково сказал папа. — Мы с тобой хотим летать свободно, как птицы. Но я уже давно обещал вашей маме, что вы, девочки, будете учиться в школе. Нельзя одновременно ходить в школу и ехать на Запад. Когда здесь построят город, в нем будет школа. Я возьму участок, а вы пойдете в школу.

Лора посмотрела на маму, потом снова на папу и поняла, что именно так оно и будет — папа останется на участке, а она пойдет в школу.

— Когда-нибудь ты будешь мне благодарна, Лора. И ты тоже, Чарльз, — мягко сказала мама.

— Я на все согласен, лишь бы ты была довольна, Каролина, — сказал папа. Это была правда, но он все равно хотел уехать на Запад.

Лора принялась мыть посуду, а папа продолжал:

— Ты ведь знаешь, Лора, что мама была учительницей, и ее мама тоже была учительницей. Мама мечтает о том, чтобы одна из вас стала учительницей в школе, и я думаю, что это будешь ты. Поэтому тебе нужно получить образование.

У Лоры защемило сердце. Она ничего не сказала. Она знала: папа с мамой мечтали, что учительницей будет Мэри, и Мэри тоже об этом мечтала. Но теперь Мэри не сможет учить детей. «А я… я не хочу! Я не хочу! Я не могу!» — в отчаянии думала Лора. Но потом она твердо сказала себе: «Ты должна».

Она не может огорчить маму. Она должна слушаться папу. Значит, когда она вырастет, ей придется стать учительницей. Другого способа зарабатывать деньги для нее нет.

Под бледным осенним небом переливалась мягкими оттенками коричневых тонов вся огромная прерия. Стебли трав стали золотистыми, а их листья окутали землю светло-коричневым, рыжеватым, теплым коричневато-серым покровом. И только болота еще темнели зеленью. Птиц осталось совсем мало, и они очень торопились. Когда садилось солнце, высоко в небе над Серебряным озером нередко замедляла свой полет какая-нибудь длинная стая. Птицы озабоченно перекликались, но вместо того, чтобы спуститься отдохнуть и поесть на воде, усталый вожак уступал свое место другому, и вся стая устремлялась дальше на юг. Зимняя стужа их уже нагоняла, и на отдых времени не оставалось.

Морозными утрами и зябкими вечерами Лора и Лина, отправляясь доить коров, плотно укутывали головы платками и закалывали их булавками под подбородком. Голые ноги мерзли, ветер щипал девочек за нос, но когда они, усевшись на корточки, начинали доить теплых коров, прикрыв платками ноги, то быстро согревались и заводили песню:

— Мы теперь, наверно, долго не увидимся, — сказала однажды вечером Лина.

Работы по прокладке насыпи у Серебряного озера подходили к концу. Завтра утром Лина, Джин и тетя Дора уезжают. Они двинутся в путь еще до рассвета, потому что едут в трех больших фургонах, доверху нагруженных товарами из лавки. Они не скажут никому, куда едут, чтобы хозяева не могли их поймать.

— Жаль, что у нас не осталось времени покататься на черных лошадках, — сказала Лора.

— Наплевать! — бесстрашно произнесла нехорошее слово Лина. — Я рада, что лето кончилось! Терпеть не могу жить в домах. — Размахивая молочным ведром, она нараспев проговорила: — Прощай стряпня, прощай грязная посуда, прощай уборка! Тра-ля-ля! — а напоследок добавила: — До свидания. Вы тут небось на всю жизнь останетесь.

— Наверно, да, — грустно отвечала Лора. Лина, конечно, едет на Запад. Может, даже в Орегон. — Ну что ж, до свидания!

На следующее утро оставшаяся в одиночестве Лора доила свою одинокую корову. Тетя Дора уехала на фургоне с овсом из фуражного склада. В фургоне Лины были сложены товары из лавки, а фургон Джина был нагружен плугами и волокушами. Дядя Хайрем поедет вслед за ними, как только рассчитается с хозяевами.

• Предыдущая
• 17/39
• Следующая