На берегу Севана (др. изд.) - Ананян Вахтанг Степанович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/71
• Следующая

И в самом деле, след куницы обрывался у неширокого отверстия в скалах.

Мальчики еле сдерживали свой восторг. Да и как им было не радоваться: ведь они впервые охотились на куницу!

— Теперь ты, милая, у нас в руках. Теперь тебе от деда Асатура не уйти, — говорил старик, вынимая из сумки старые газеты.

— Что нам надо делать? — спросил Грикор. *

— Ты ничего не будешь делать. Все, что надо, сделаю я. Дымом придушу куницу в ее логове, а потом разрою его киркой и вытащу зверюшку. Так полагается.

Старик скомкал несколько газет, положил их в отверстие в скале, поджег и начал раздувать огонь, стараясь, чтобы дым шел внутрь.

Но в скале были щели, и дым, не задерживаясь в норе, повалил со всех сторон.

— Скорее, скорее затыкайте щели! — всполошился старик.

Мальчики бросились ему на помощь, но тут из норы послышался хрип, кашель. Куница, не вынеся дыма, разметала горящие газеты, выскочила и убежала…,

— Чамбар, держи, лови ее, Чамбар! — растерянно размахивая руками, кричал дед. — Врешь, не уйдешь, я еще сдеру с тебя шкуру!

Чамбар не нагнал куницу. Она успела добежать до дуба и нашла приют на одной из самых верхних его веток. Прижавшись к дереву, зверек затих.

— Ах, проклятая, бороду мне опалила! — сердито ворчал дед, стряхивая с себя искры. — Чтоб твоя родительница подохла!… Вы что зевали? Надо было за хвост схватить… Будь я молод, я бы ее не.упустил.

«Болт… бо-олт… болт!…» — взревел на Гилли «водяной», словно смеялся над неудачей деда.

— И этот туда же! — рассердился дед. — Вот я ему сейчас покажу, чего стоит охотник Асатур.

В те дни в окрестностях появились волки, и старый охотник на всякий случай взял у председателя его боевую винтовку.

— Дробью ее не достанешь, — сказал старик, — высоко забралась. Придется из винтовки. — Дед вздохнул. — Эх, жаль, старый стал я… Надо выстрелить в голову, тогда шкурку не попортишь. Но куда уж мне!… На-ка ты попробуй, — протянул старик винтовку Грикору.

Грикор обрадованно потянулся было за нею, но дед, удивленно подняв брови, язвительно засмеялся и отдернул ружье:

— Ты что думаешь — я уж и на самом деле никуда не годен, что ты меня заменить можешь?…

Грикор опешил. Рука его так и повисла в воздухе. Ребята, поняв, что дед шутит, рассмеялись.

— Умри верблюд, все одно — не снести ослу его шкуры, — загадочно сказал дед и, подняв винтовку, прицелился.

Раздался выстрел, и куница, соскальзывая с ветки на ветку, упала на снег так бесшумно, как мог бы упасть брошенный на ветер серо-коричневый комок ваты.

Камо подбежал и поднял зверька. Он был поражен: пуля выбила у куницы только два передних зуба. Шкурка, мягкая, нежная, бархатистая, осталась неповрежденной.

— Вот как стрелять надо! — хвастался дед, самодовольно поглаживая прикрепленный к архалуку значок «Ворошиловский стрелок». — Даром, что ли, меня, охотника Асатура, во время войны район командиром ополчения в селе Личк назначил? Так, зря, наугад?… И в районе знают, какой стрелок дед Асатур!

Зверек был красивый — каменная куница-белодушка. Шкурка ее была темно-каштанового цвета, на брюшке — более светлого оттенка, на шее — большое белое пятно, хвост пушистый, пышный. Но по мере того как жизнь покидала куницу, мех ее терял ту красоту, которая свойственна ему только у живого существа.

— Погодите-ка, у нее вся мордочка в меду, да и на голову сколько налипло!… Дай слизну, — шутил Грикор.

— Фу, довольно тебе! Кто тебя не знает, подумает, что ты и на самом деле обжора! — возмущался Камо.

— Ну, а если мне не даете, дайте Чамбару, пусть полакомится, — предложил Грикор.

Услышав свое имя, Чамбар начал повизгивать. Было ясно — предложение Грикора пришлось ему по сердцу.

— Это можно, — согласился старик и достал нож.

Он не вспорол шкурку, а вытащил из нее через пасть все тельце зверька и отдал Чамбару. Шкурка же осталась целехонькой, и, когда дед набил ее сухими дубовыми листьями, куница, казалось, ожила.

По дороге в село Камо спросил:

— Дедушка, а что ты сделаешь со шкуркой?

— Вы что, думаете, отняли у моей внучки камень на кольцо, отправили в Ереван — я так это и оставлю?

Ответ деда обрадовал мальчиков: Асмик была у них у всех на уме, когда они думали о шкурке.

Когда они пришли в село и остановились у дома, где жила Асмик, дед вызвал девочку и накинул ей куницу на шею:

— Возьми, доченька. Наденешь в день свадьбы и вспомнишь старого охотника Асатура.

Асмик покраснела, но меху — шелковистому, нежному — необычайно обрадовалась. Прижималась к нему лицом и все повторяла:

— Какой же он красивый, мягкий…

Камо готов был отдать полжизни, чтобы этот мех подарил девочке он, а не дед…

С подснежниками, фиалками, стаями птиц с юга пришла и, пройдя по долине Аракса, поднялась к вершинам Дали-дага новая весна. Природа проснулась после зимнего сна, скинула белое покрывало и надела красочные одежды. В камышах озера Гилли снова закопошились, зашумели, заговорили на все лады птицы.

С наступлением весны ребята привели в порядок инкубаторы, добыли аккумуляторы. Неузнаваемо изменилось все здесь за зиму. Маленький, детскими руками созданный птичник превратился трудами колхозников в большую ферму. Птицы были помещены в новые клетки и питание получали по особым рационам: по одному — несушки, по другому — птенцы, по третьему — селезни и петухи водяной курочки*

В один из солнечных дней Асмик широко раскрыла ворота фермы, и ее питомцы — водяные птицы разных пород и раскрасок — неудержимо двинулись к пруду. Солидно переваливаясь с боку на бок, шли гуси нуия. Перья у них блестели так, как это и должно быть у здоровых и жирных птиц.

Асмик не могла нарадоваться, глядя на своих питомцев.

— Вы поглядите только, как они уже выросли!… И птица в птицу: недаром в один день родились! — в восторге повторяла она.

— Да, все от одной железной матери, — с обычным смехом в глазах сказал Грикор. — Все выросли… Да ведь и ты выросла, Асмик. Джейран ты, а не девочка!

Асмик больно ухватила Грикора за вихор.

— Нет, нет, — вопил Грикор, — не выросла, не выросла! Пусти, больно!

Но Грикор был прав: Асмик за год расцвела. Не отстали от нее и товарищи. Камо еще более возмужал. На верхней губе у него уже пробивались усы, голос погрубел. Армен тоже повзрослел, но стал еще тоньше и застенчивее. Только Грикор остался как будто таким же: то же детски-наивное лицо, такой же подвижной, бойкий, тот же смех в черных глазах…

Дикие птицы на ферме начали нестись. А так как несушек было до ста двадцати, ребятам больше не было нужды собирать яйца для инкубаторов на озере.

Из отделения, где содержались лысухи, выбежала радостная Асмик. В руках у нее было продолговатое, покрытое мелкими крапинками яйцо.

— Первое яйцо! — закричала она. — Первое яйцо домашней лысухи! Поглядите, какое красивое!

— А ну, дай мне… Дай на зубах попробую. Ты знаешь, какие крепкие первые яйца у молоденькой курицы! — И Грикор протянул руку.

— Не дам! — испугалась Асмик. — Раздавишь. — Она нежно прижала яйцо к щеке.

— Давайте взвесим, — предложил Армен.

Грикор принес маленькие аптечные весы, висевшие на гвозде в одном из углов фермы.

— Ну, такое же, как и куриное, — сказал Армен, взвесив яйцо. — Тридцать семь граммов. А через год, через два, когда птицы подрастут, они и яйца будут нести крупнее. Нам теперь нужно получить помесь между дикой и домашней птицей, понимаешь, Асмик?

— Но у нас ни гусей, ни уток домашних нет.

— Давай обменяем часть наших диких на домашних, — предложил Камо.

По распоряжению Баграта ребятам разрешили взять с колхозной фермы десять птиц — пять уток и пять гусынь.

• Предыдущая
• 35/71
• Следующая