Капитан полевой артиллерии - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/72
- Следующая
Кирилл Владимирович, довольный своей фразой, громко рассмеялся и взял обеих великих княгинь под руки, собираясь увести.
– Вот так всегда! – вздохнула Виктория Федоровна и, уже уходя, бросила Лихунову: – До свиданья, господин капитан. За вашими записками придут завтра.
Сопровождаемые свитой их высочества прошли за колонны, к выходу, а Лихунов остался стоять на месте, провожая их взглядом. Концерт скоро кончился, и музыканты стали прятать инструменты в футляры. Тяжело, с помощью сестер, поднимались со своих мест раненые и, держа раскрытые пакеты с подарками, неуклюже ковыляли к палатам. Лихунов видел, что санитары, подойдя к койке одного тяжелораненого, ненадолго наклонились над лежащим, а потом набросили ему на лицо одеяло. Эта кровать так и осталась стоять у мраморной колонны опустевшего, холодного зала.
Лихунов прошел в палату, бывшую когда-то классной комнатой будущих правоведов, и стал раздеваться. Он слышал, как рядом с ним вели негромкий разговор двое раненых, как кто-то из них вдруг стал передразнивать одного артиста. Тихо смеялись. Скоро их голоса замолкли, только из другого угла палаты доносилось:
– …да святится имя Твое… да будет воля Твоя…
Потом, когда молитва смолкла и в палате ничего, кроме храпа, тихого стона и кряхтенья спящих, не было слышно, Лихунов, порывшись в тумбочке, достал несколько тетрадей в коленкоровых обложках и, повернувшись в сторону тусклого света, падавшего от висящего под потолком ночника, стал читать…
ГЛАВА 1
Конец июня 1915 года в Западной Польше выдался жарким и на редкость сухим. Дорожная пыль плотным коричневым облаком окутывала артиллерийский дивизион, толстым слоем садилась на спины лошадей, взмокших от жары, сваливалась на шерсти грязными комками. Животные, шестерками тянувшие орудия, мотали головой, прядали ушами, забитыми пылью, фыркали, коротко ржали. Передки, зарядные ящики, орудия стали серыми. Прислуга кашляла, обматывала лица платками. Все ехали молча, и не слышно было обычного для походной колонны балагурства – всегдашнего спутника нижних чинов. Весь дивизион полевой артиллерии, с подпрыгивающими на рытвинах плохой дороги зарядными ящиками, телефонными двуколками, походными кузницами, кухнями, лазаретными линейками, обозными фурами, казался длинной, хмурой и усталой похоронной процессией, где всем на редкость скверно, хочется пить и спать и совсем не хочется говорить.
Командир третьей батареи капитан Лихунов ехал на лошади в стороне от колонны, стараясь держаться как можно дальше от поднимавших клубы пыли орудий. Фуражку он надвинул пониже, а низ лица закрыл повязанным клетчатым платком, почти что черным от пыли. Слева от него на чубаром, норовистом коне трясся старший офицер батареи, молодой, – совсем еще мальчик, – поручик Кривицкий. В распоряжение Лихунова этот выпускник училища, не обстрелянный еще, попал совсем недавно, когда доукомплектовывался дивизион, изрядно потрепанный, потерявший до двух третей орудий и людей в карпатских боях. Кривицкий правил лошадью неумело, вздернув локти и совсем не по-кавалерийски обвиснув всем телом в новеньком английском седле. Поручик то и дело дергал поводья, лошадь, роняя пену, хрипела, а всадник вдобавок нещадно хлестал ее гиппопотамовым стеком и смачно ругал животное.
– Да оставьте вы хлыст в покое! – не выдержал Лихунов и сдернул с лица платок. – Только мучаете лошадь.
– А что же делать? – с виноватой заносчивостью отозвался Кривицкий. – Хотите, чтобы я шел рядом, держась за хвост? Я же не виноват, что мне такой черт достался!
– Вначале отпустите удила, успокойте своего Крепыша, а потом на шенкелях езжайте. Этого довольно будет.- И прибавил: – Чему вас только учили…
Кривицкий промолчал, но Лихунов заметил, что поручик остался недоволен его выговором.
– А далеко ли до станции? – спросил юноша после долгого молчания, привстав на стременах и щурясь на покатые холмы, жавшиеся к дороге, по которой двигался дивизион.
– Если верить карте, – ответил Лихунов, – то верст пятнадцать осталось. Проедем Вымбухов, местечко совсем небольшое, а там и до Юрова рукой подать.
Кривицкий фатовато сдвинул фуражку на затылок.
– Если верить карте! По карте противник должен находиться отсюда верстах в тридцати, но вчера, как нам передали, через наши позиции прорвались два батальона и заняли тот самый Вымбухов, в который мы скоро войдем. Их скоро выбили оттуда, правда, но все равно в условиях войны карта – вещь чрезвычайно ненадежная.
Лихунов хотел было возразить, но, взглянув на колонну, увидел, что все смотрят куда-то в сторону: словно в доказательство слов Кривицкого о том, что противник гораздо ближе, чем показывала карта. Из-за дальнего холма медленно выплывала черная сигара цеппелина, который, постояв на месте, так же неожиданно, как и появился, скрылся за холмом.
– Ну, видели? – спросил Кривицкий, но Лихунов не ответил и только снова натянул на лицо свой запыленный платок.
От начала колонны отделилась фигура всадника, который, повернувшись лицом к двигавшимся ему навстречу офицерам, остался неподвижным, словно поджидая их.
– А вот и их благородие штабс-капитан Васильев собственной персоной! – смешливо заметил поручик, указывая рукой на всадника.- П… старый! Поди по винту соскучился или денег на водку занять хочет!
Лихунов вспылил:
– Что вы себе позволяете, поручик?! Впредь при мне извольте в должной форме отзываться о старших по чину!
– Слушаюсь, – давя смешок, пробурчал Кривицкий и надвинул фуражку на глаза.
Они подъехали к Васильеву. Пожилой штабс-капитан, с седыми усами, переходящими в бакенбарды, измученный верховой ездой, всем своим видом выражал досаду и недоумение.
– Господи, ну кто, кроме Аллаха, знает, куда нас гонят? Ведь это, в конце концов, невозможным становится! Почему бы не сделать привал? Ведь так и задохнуться можно, упасть с лошади…
Его фразу весело поддержал Кривицкий:
– Потом вас занесет пылью, песком, и только лет через сто какой-нибудь проезжающий мимо еврей увидит торчащий на обочине дороги нос. Вас, иссохшего как мумия, отроют и поставят под стекло в каком-нибудь сельском паноптикуме рядом с глиняным горшком и желтым ребром мамонта!
– Приятная перспектива, – тяжело дышал Васильев, а поручик продолжал, увлекшись:
– С вами случится то, что происходит с умершими на Сицилии. Там такой сухой климат и почва, что покойника зарывают в землю всего лишь на год, а потом выкапывают и подвешивают в специальных усыпальницах, где на них могут любоваться все, кому угодно. Я сам видел.
– Вы что, были на Сицилии? – неожиданно резко спросил Лихунов.
– Да, был.
– Зачем вы говорите неправду, Кривицкий? Ведь вы не были там!
– Как это не был, позвольте! – попытался возмутиться нахохлившийся поручик, но осекся и только буркнул: – Ну, положим, не был, так что ж с того? Это дела не меняет. Я о сицилийских мумиях в книге читал…
Лихунов видел, как покраснело под слоем пыли хорошо выбритое лицо поручика, и ему стало стыдно за своего помощника, но в то же время и за себя самого, не способного смолчать, когда дело и без того было понятным и ясным. «Ну зачем я так? Что мне до того, был он на Сицилии или нет? Вечно сунусь!» Но тут же родилась мысль: «А так и надо! Пусть не врет офицер! Пусть не врет!»
Они некоторое время ехали молча, но потом Васильев, сердито сплюнув на землю, сказал, обращаясь неизвестно к кому:
– И чего нас к этому Новогеоргиевску проклятому гонят? Неужели полевой артиллерии на открытой позиции делать нечего? Знаю! Соберется там нас рать несметная и будет трепыхаться в этой крепости, как караси в мереже. И захочется уйти, да не уйдешь! Тьфу, прости в бога душу мать!
Лихунов был согласен с Васильевым, но в разговоре участия решил не принимать, боясь, что снова скажет сгоряча то, о чем станет позже сожалеть, зато штабс-капитан разговорился:
– В наше-то время, при столь мощной осадной артиллерии, при сорокадвухметровых бомбах, которые яму вырывают в три метра глубиной да диаметром одиннадцать, – адское оружие! – крепость давно уж прежнюю роль потеряла. В лучшем случае она может иметь значение в данное время, в данной операции, а после того…
- Предыдущая
- 3/72
- Следующая
