Что забыла Алиса - Мориарти Лиана - Страница 91

• Предыдущая
• 91/93
• Следующая

Включился радиобудильник. В утренней тишине загромыхала известная в восьмидесятые годы песня.

Она заворочалась, так что с плеч соскользнуло одеяло.

– Извини…

Радио опять замолчало.

Она перевернулась и накрылась одеялом.

Джина приснилась… Давно она не видела во сне свою подругу. Ей нравились такие сны, похожие на реальность, когда она как будто еще раз встречалась с ней, как будто они провели еще один день вместе. Только Доминику не нужно было появляться так неожиданно. Как будто она предала Ника тем, что позволила Доминику появиться в этом ее воспоминании об отдыхе на воде. Нику тогда очень понравилось. Она так и видела, как он стоит на верхней палубе и, словно пират, озирается по сторонам. Он хватал Тома, говорил ему: «Пора учиться ходить по доске, мальчик!» – и подбрасывал его высоко-высоко в воздух. Она ясно видела взволнованное лицо сына, его загорелое тело на фоне ярко-голубого неба.

Том…

Она открыла глаза.

Пришел ли Том вчера вечером домой?

Он пообещал быть к двенадцати часам, а они рано легли спать. Она хотела встать и проверить, дома ли он, но заснула быстро и очень глубоко.

Это его ключ поворачивался в двери? Машина прошуршала по дорожке, музыка оборвалась, мальчишки, стараясь говорить тихо, все-таки не сдерживались. Огромные ноги тяжело протопали по лестнице.

Или это было не вчера?

Лучше, конечно, встать и проверить, но еще очень рано, ей страшно хочется спать, и вообще – воскресенье. Единственный день недели, когда она может выспаться как следует. Надо подняться наверх, распахнуть дверь его комнаты и убедиться, что он, не раздетый, спит на заправленной постели. В комнате стоит спертый дух от лосьона после бриться и грязных носков. После этого она уже окончательно проснется и ни за что не заснет снова. Два следующих часа ей придется просидеть в кухне, ожидая, когда кто-нибудь появится.

А ведь сегодня как-никак День матери! По идее, они должны принести ей в постель завтрак и подарки. Если только вспомнят. В прошлом году никто и не удосужился. Они были подростками, переживали собственные драмы и трагедии, им было просто не до нее.

Но что, если Том не пришел? И до десяти утра она не заявила о том, что он пропал? «Я спала», – скажет она полицейским, когда те спросят, почему она так долго не заявляла об исчезновении восемнадцатилетнего сына. Полицейские удивленно переглянутся. Плохая мать, лентяйка. Плохая мать, лентяйка, которой так и надо, чтобы сына убили в День матери.

Она откинула одеяло.

«Том дома, – твердо сказал ей внутренний голос. – Я уже проверила».

И она натянула одеяло на себя.

Том всегда возвращался домой. За него можно было не беспокоиться. У него было так: сказано – сделано. Он не любил, когда к нему приставали с расспросами о жизни. Как правило, он выдерживал не больше трех вопросов подряд. Но он был хорошим мальчиком. В школе тянул на приличный аттестат. Неплохо играл в футбол, заводил много друзей, приводил домой хорошеньких девушек с горящими взорами, которые, казалось, думали, что если сумеют угодить Алисе, то у них появится шанс. Как они заблуждались! Если Алиса давала понять, что девушка ее заинтересовала, больше та в доме не появлялась.

Вот Оливия разок домой не пришла.

Она не переставала удивляться, как из Оливии, этого ангелочка, получилась такая мрачная, сердитая и скрытная девушка-подросток. Свои красивые белые локоны она выкрасила в жгуче-черный цвет, мало того – выпрямила их и стала походить на Мортисию из «Семейки Адамс». На это Оливия заорала бы: «Кого-кого?» С ней стало совершенно невозможно разговаривать. На любое слово у нее тут же был готов отпор. Дом то и дело сотрясался от того, как она захлопывала дверь в свою комнату. «Ненавижу свою жизнь!» – вопила она, и Алиса опрометью кидалась к Интернету читать про подростковые самоубийства, но тут же дочь принималась хихикать с подружками по телефону. Наркотики. Ранняя беременность. Татуировки. От Оливии можно было ждать любого фортеля. Алиса уже почти решила, что Оливии срочно нужен курс интенсивной терапии, когда дочь за два года прошла весь курс старшей школы. Совершенно самостоятельно.

– Это временно, – повторяла ей Мадисон. – Мама, это надо просто пережить.

Мадисон все подростковые страсти-мордасти благополучно успела преодолеть к четырнадцати годам. Теперь она приносила только радость. На нее можно было просто любоваться, когда она спускалась к завтраку, потряхивая гривой волос, лучась свежестью кожи. Она училась на экономическом факультете университета и дружила со своим обожаемым Питом, которого Алиса мало-помалу привыкала считать еще одним сыном. К несчастью, она предчувствовала: не за горами тот день, когда Мадисон разобьет бедняге сердце. Все произошло как-то уж слишком быстро. Вот как будто только что они ехали из роддома с крошечным сморщенным, верещавшим младенцем. А сейчас при ней было все – и длинные ноги, и высокие скулы, и собственное мнение.

– Время летит, – часто повторяла она Элизабет, но та ей не очень-то верила.

Во всем, что касалось вопросов материнства, сестра заделалась настоящим экспертом. Пусть пока у нее в семье не было подростков, все равно она всегда все знала лучше всех. Алисе иногда хотелось сказать: «Сначала доживи до того дня, когда твоя маленькая красавица Франческа станет дрыхнуть до полудня, слоняться по дому в ночной рубашке и рычать на тебя, когда ты напомнишь, что пора бы и переодеться, а то скоро снова вечер».

Но Элизабет было недосуг это слушать. Недосуг, недосуг, недосуг…

После рождения Франчески они с Беном усыновили троих мальчиков из Вьетнама.

Двое из них были родными братьями. У младшего оказалась серьезная астма, и он не вылезал из больницы. Другой сильно заикался, так что ему требовалась помощь логопеда. Франческа серьезно занималась плаванием, а это означало ежедневные тренировки. Элизабет связалась с землячеством вьетнамцев, прошла учебный курс для приемных родителей и, само собой, стала казначеем комитета родителей и друзей школы. Она снова занялась греблей и сделалась тонкой как спичка.

А еще они с Беном завели двух собак, кошку, трех морских свинок и огромный аквариум. Тот тихий, аккуратный особнячок, куда много лет назад приезжала Алиса и где Элизабет по целым дням могла не вылезать из постели, превратился в сумасшедший дом. Через пять минут у Алисы просто раскалывалась голова.

К счастью, сегодня, в День матери, все собирались здесь, а не в бедламе у Элизабет, и Мадисон, незаменимая помощница, собиралась готовить сама.

Спи, Алиса, спи. Несколько часов – и твой дом загудит от людей…

Мама с Роджером объявятся раньше всех. Тут же начнут показывать фотографии с последней встречи на Конвенте исполнителей латиноамериканских танцев, которая прошла в Лас-Вегасе. Как сказала Фрэнни за год до смерти: «У них вся жизнь строится вокруг сальсы». А Ксавьер добавил: «А вот у нас по-другому! У нас вся жизнь строится вокруг секса». После такого заявления Фрэнни не разговаривала с ним целую неделю – она сильно оскорбилась, что он позволяет себе так выражаться при внуках.

Год назад Фрэнни не стало – она ушла тихо, спокойно, во сне. В последние годы жизни она сделалась рьяной поборницей эвтаназии, без конца спорила и мирилась с Ксавьером и писала свой блог. Сотни его читателей со всего мира прислали на похороны цветы и открытки.

Ксавьер тоже сегодня будет. Он заметно сдал после ухода Фрэнни. Устроится в удобном кресле где-нибудь на солнышке и, почти ничего не говоря, будет себе подремывать.

Алиса могла не то что неделями – месяцами не слишком думать о Фрэнни, но сегодня, на семейном торжестве, она знала это точно, представится хотя бы один случай, когда отсутствие Фрэнни больно кольнет ее.

Ох, Фрэнни, нам бы хотелось, чтобы ты жила себе и жила.

Засыпай ты… Ну засыпай же…

Она заснула и снова увидела Джину.

Джина, она, Ник и Майк сидели за большим столом после бурно проведенной ночи.

– Вот интересно, что со всеми нами будет через десять лет, – сказала Джина.

• Предыдущая
• 91/93
• Следующая