Двуллер. Книга о ненависти - Тепляков Сергей Александрович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/41
• Следующая

– Да откачали вроде. Или щас откачивают… – ответил Бесчетнов, глядя на мчащиеся по встречной полосе машины. – О, смотри, все краевое начальство рвануло в поселок. Вот они сейчас почешут свои репы… Посмотрят друг на друга новыми глазами!

И все – Бесчетнов, водитель, фотограф – захохотали. Только Наташа не смеялась, но никто не заметил этого.

Хотя подробности о том, в каком виде нашли Хоркина и Протопопова, милицейскими и прокурорскими начальниками решено было держать в строжайшем секрете, но тайны не вышло. Местные газеты хоть и не писали прямо, но намекали на то, что двое сотрудников краевого УВД убили друг друга по причине пламенной страсти. Федеральные каналы говорили о нетрадиционной сексуальной ориентации прямым текстом. «Комсомолка» вышла с набранным аршинными буквами заголовком «Люби меня как я тебя!» и фотографиями Хоркина и Протопопова. Московские журналисты, прознав откуда-то, что Наташа была чуть ли не последней, кто виделся с Протопоповым и Хоркиным, звонили ей на сотовый и обещали озолотить за эксклюзив. Наташа отказалась.

Петрушкин, попавший в понятые по случаю (какое-то время назад он работал в пресс-службе краевого УВД, с тех пор его знали в лицо многие менты, а спросить о его нынешнем месте работы никому и в голову не пришло), рассказал Бесчетнову то, о чем другие не знали. Бесчетнов написал убойный материал и уже второй день ходил гордый тем, что их газета уделала остальных.

Марков выписывал «Правду края» еще с советских времен. Номер, где было написано о смерти Хоркина и Протопопова, прихлопнул его, словно молотком. Марков смотрел на их фотографии (для газеты Бесчетнов достал снимки, где они были в мундирах), на снимки дома, где они умерли, и чувствовал, как тягостно становится на душе. Он был единственный, кто понимал все. Впрочем, поправил себя Марков, нет, есть еще один – тот кто все это затеял…

«Предупреждал же я дураков… – думал Марков. – Предупреждал». Он откладывал газету, потом читал ее снова. Он вспомнил, как тогда, десять лет назад, он пытался оттащить их от летчика, и Протопопов кричал ему: «Уйди, дед!»…

«Паленку ты на меня повесишь… И притон… – вспомнил Марков. – Ну-ну… Повесил?».

Протопопов смотрел на него с газетного листа своими пустыми глазами. Снимок был явно из личного дела. Марков поднял газету и снова принялся читать ее. «А ведь так и за мной скоро придет…» – подумал он о том, кто убивал их всех. Хоть и решил он тогда, после Уткиной, встречать свою судьбу в полный рост, но теперь Маркову стало страшно, так страшно, что прошиб холодный пот. Он посидел еще, подумал, что делать, и решил ехать в краевое УВД.

«Ишь ты, двери железные! – удивленно думал он, приехав в краевое УВД, и с трудом открывая огромную металлическую дверь с глазком. – В советские времена все было нараспашку, да и забора перед УВД не было, а сейчас это от кого же они прячутся? Если уж они жулья и бандюганов боятся, то простому-то народу и подавно как жить?»

Марков показал дежурному свою пенсионное удостоверение, сказал, что он старшина милиции, пояснил, что у него есть разговор к руководителю следственной бригады по делу Хоркина и Протопопова. Тут Маркову пришло в голову, что тот, кто убивает их всех, может в сущности быть кем угодно – вот хотя бы этим же дежурным. «По годам вроде подходит… – соображал Марков, глядя на молодого милиционера, который принялся куда-то звонить. – Если у летчика была модель самолета, то сколько могло быть тогда его сыну?»…

Дежурный выписал пропуск. Марков прошел. Он пошел к первому заму, бывшему своему начальнику, тому самому, который сбил велосипедиста, и от которого было Маркову потом столько неприятностей. Однако именно этот начальник надзирал за следствием, в том числе – за делом Хоркина и Протопопова. Да к самому главному, думал Марков, и не пустили бы его. «Совсем от народа отгородились, дураки… – думал Марков. – И захочет народ помочь милиции, а не докричится».

В приемной первого зама секретарша, сделав неприятное лицо, сказала, что принять его не могут. Вид ее ясно говорил: «Ходят тут маразматики всякие». Марков понял, что это начальник велел его послать подальше.

– Вы скажите ему, у меня очень важные сведения есть по делу Хоркина и Протопопова… – заговорил он.

– Ой, а это дело вообще не вашего ума! – отмахнулась она. – Без вас разберутся… Да и было бы там с чем разбираться…

Она явно хотела еще добавить что-то, но подавилась какими-то словами. Марков, не знавший самых интересных подробностей, не понял, о чем это она.

– Вот, к старшему следователю Канину идите… – сказала ему секретарша. – Ему все и расскажете…

«Ну хоть так…» – подумал Марков.

Старший следователь Канин оказался молодым человеком, таким молодым, что Марков по первости думал, что сейчас в этот кабинет придет кто-то другой, его настоящий хозяин, а этот мальчишка окажется, например, стажером. Но нет – это и был сам старший следователь, да еще и по особо важным делам, следственной части краевого УВД. «Это за какие же заслуги тебя так подняли?» – гадал старик, глядя на Канина. Тот, напротив, на старика почти не глядел, не сводя глаз с экрана компьютера (товарищ скинул ему новую «стрелялку», и Канин как раз пытался убить одного крайне живучего монстра).

– Ну, что у вас? – спросил он.

«Это ж кто их так учил с людьми разговаривать? – подумал Марков, помнивший совсем других следователей – те даже с преступником разговаривали часами, влазили в чужую душу, не жалея своей. – Я ему выигрышный билет принес и еще должен его уговорить, чтобы он его взял».

– Да вот… – начал Марков, не зная, как начать, чтобы этот мальчик все же отвлекся от компьютера, выслушал его и поверил ему.

Тут в дверь стукнули, Канин оторвал глаза от монитора, кому-то махнул и, буркнув, «Извините, вопрос крайней важности», вышел. Дверь была прикрыта неплотно, и Марков слышал, как Канин негромко говорит кому-то: «Две бери. И пива, пива побольше».

«Так мне одному это надо что ли? А мне это зачем? – вдруг подумал Марков. – Ходит по городу человек, убивает подлецов – зачем я буду ему мешать? А если это и моя судьба – ну значит так тому и быть. Так тому и быть…».

Тут Канин вернулся. Уходил он на две минуты, но когда пришел, Марков был уже другим.

– Вы уж извините меня, – сказал Марков, глядя на Канина с усмешкой, – но совсем из головы выпало, что я вам хотел сказать. Склероз, сами понимаете…

Канин покосился на него (но уж больно не хотелось отрывать глаз от монитора), и нравоучительно сказал:

– Вот видите. Ладно вы у меня рабочего время, хоть немного, а отняли. А если бы у генерала?

– Уж извините… – проговорил Марков, немного даже и кланяясь этому офицерику. Он вышел из кабинета, потом – из здания. Апрельский день был теплый, и он решил пройтись по главному проспекту города, которого, живя на окраине, не видел уже давно. «А то может и не доведется уже?» – подумал он и эти мысли не напугали его.

Он шел, глядя налево, направо, замечая, как изменился город: где был кинотеатр, там магазин, а вот здесь было кафе, а теперь банк. И непонятно было, то ли это хорошо, то ли нет. Он помнил этот город с тех пор, как он заканчивался на Молодежной, и на месте того здания, где он только что разговаривал с офицериком, был пустырь.

«Давно живу… – пытался уговорить он себя. – Пора и честь знать»…

Тут он понял, что лицо мужика, сосредоточенно загружающего продуктами из тележки багажник большого джипа, ему знакомо. Марков остановился и начал пристально смотреть на мужика. Однако тот узнал его первым: зацепился взглядом, пригляделся, и вдруг воскликнул:

– Николай Степаныч! Вот не ожидал!

Марков усмехнулся – это был Котенко.

– А я вас поначалу не признал, Константин Палыч! Богатым будете! – сказал Марков. – Хотя, смотрю, вы и так не бедный…

– Да какие ж мы богатеи… – напустил скромности Котенко. – Так, небольшой охранный бизнес. «Нат Пинкертон» – может, слышали?

• Предыдущая
• 28/41
• Следующая