Сердце - Амичис Эдмондо - Страница 14
- Предыдущая
- 14/57
- Следующая
Прошло еще два месяца, и Джулио по-прежнему работал по ночам, с трудом занимался днем, выбивался из сил и выслушивал горькие упреки отца.
Но хуже всего было то, что отец начал как будто бы охладевать к сыну и почти перестал с ним разговаривать, как с неудачником, от которого нельзя ожидать ничего хорошего. Он избегал даже встречаться с ним взглядом.
Мальчик замечал это и страдал, а когда отец не обращал на него внимания, сын подолгу смотрел на него с глубокой и грустной нежностью.
От этих огорчений и от усталости Джулио похудел и побледнел и всё больше и больше забрасывал свои уроки.
Он хорошо понимал, что рано или поздно всё это должно будет кончиться, и каждый вечер говорил себе: «Сегодня ночью я не встану», — но как только часы били полночь и нужно было осуществить принятое решение, ему вдруг становилось стыдно; ему казалось, что, оставаясь в постели, он не выполняет своего долга и отнимает целую лиру у отца и у всей семьи. И таким образом его ночная переписка продолжалась.
Но однажды вечером отец произнес слова, которые оказались решающими.
Дело в том, что на этот раз мальчик показался матери еще более болезненным и бледным, чем обычно, и она спросила:
— Джулио, уж не заболел ли ты? — Потом, повернувшись к отцу, она с тревогой добавила: — Джулио болен, посмотри, как он бледен! Джулио, милый, что с тобой?
Но отец только мельком посмотрел на сына и. сказал:
— Это оттого, что его мучают угрызения совести. Он выглядел иначе, когда был прилежным учеником и любящим сыном.
— Но ведь он на самом деле болен! — воскликнула мать.
— Теперь это мне всё равно! — ответил отец.
Эти слова, как острый нож, поразили мальчика в самое сердце. Ах, так его отцу теперь всё равно! И это сказал отец, который раньше начинал волноваться, стоило Джулио разочек кашлянуть! Значит, он перестал любить своего сына, в этом теперь уже нет сомнения, значит, любовь к сыну умерла в сердце отца.
«Нет, нет, мой милый папа, — сказал сам себе Джулио, сердце которого сжалось от тоски, — теперь-то уж я взаправду покончу со своей ночной работой, ведь я не могу жить без твоей любви: я всё открою тебе, всё скажу, никогда больше не буду тебя обманывать и стану, как прежде, хорошо учиться. Будь что будет, только бы ты снова любил меня», — и он твердо решил кончить свою ночную переписку.
И однако в ту же самую ночь он снова встал с постели, скорее по привычке, чем из каких-либо других побуждений. А когда он встал, то ему захотелось в последний раз увидеть, в тишине ночи, тот кабинетик, где он потихоньку работал так много и с таким хорошим чувством на сердце. А когда он оказался за столом, перед зажженной лампой, и увидел чистые бандероли, на которых никогда уже больше не придется ему писать названия городов и фамилии адресатов (он уже успел выучить их наизусть), ему стало так грустно, что он не выдержал и резким движением схватил ручку, чтобы продолжать привычную работу. Но, протягивая руку, он задел книгу, которая упала на пол. Кровь бросилась в лицо мальчику: вдруг проснется отец. Правда, Джулио не делает ничего дурного, и сам решил во всем сознаться, но всё же, когда он представил себе, что вот сейчас во мраке раздадутся приближающиеся шаги, что его застанут в этот поздний час, в тишине ночи, что проснется и испугается его мать…
Впервые в голову Джулио пришла мысль, что его отец может почувствовать себя униженным перед сыном, когда узнает всю правду… Всё это привело мальчика в ужас. Затаив дыхание, он напряженно прислушался, но ничего не услышал.
Он приложил ухо к двери, которая была у него за спиной, — тихо. Весь дом спал. Отец не проснулся. Тогда Джулио успокоился и снова принялся за переписку. Стопка заполненных бандеролей росла. Внизу, на пустынной улице, прозвучали мирные шаги полицейских. Потом быстро проехала карета. Затем медленно прогрохотало несколько телег, и снова настала глубокая тишина; только время от времени где-то далеко принималась лаять собака.
Джулио всё писал и писал; а в это время отец уже стоял У него за спиной. Старик встал, услышав, как упала книга, и Ждал только подходящего момента: грохот проезжающих телег заглушил шум его шагов и легкий скрип отворяемой двери, и вот он склонил свою седую голову над черноволосой головкой Джулио.
Отец увидел бегающее по бандероли перо и в один миг обо всем догадался, всё понял.
Страшное раскаяние, безграничная нежность охватили его, и он остался стоять без слов, за спиной своего мальчика.
Вдруг Джулио громко вскрикнул: две руки судорожно обвили его голову.
— Папа, папочка, прости, прости меня! — закричал он, узнав своего отца.
— Нет, это ты прости меня! — ответил ему отец дрожащим от слёз голосом, покрывая поцелуями голову сына, — я всё понял, всё знаю и теперь сам прошу у тебя прощения, мой дорогой мальчик. Пойдем, пойдем со мной! — И отец повел Джулио к постели проснувшейся матери.
— Поцелуй хорошенько нашего чудесного сына, — сказал он. — Джулио четыре месяца не спал и работал вместо меня. А я-то еще так жестоко мучил мальчика, который зарабатывал нам на хлеб!
Мать обняла Джулио и прижала его к своей груди, не в силах вымолвить ни слова, потом она сказала:
— Теперь сейчас же спать, мой мальчик, ложись сейчас же в постель и отдохни хорошенько. Уведи его и уложи сейчас же!
Отец обнял Джулио, увел его, уложил на кровать и поправил ему одеяло и подушки.
— Спасибо, папочка, — повторял мальчик, — спасибо, но иди и сам ложись спать… Я теперь счастлив… иди же спать, папочка!
Но отец не хотел уходить, пока Джулио не заснет; он сел около постели, взял сына за руку и сказал:
— Спи, спи, сынок!
Тогда Джулио, успокоенный, заснул и спал много часов подряд… Впервые за четыре месяца его сон был спокойным и ему снились приятные вещи.
А когда он открыл глаза, уже ярко светило солнце и рядом: с собой, на краю постели, он увидел седую голову своего спящего отца, который так и провел всю ночь, не отходя от сына.
Сильная воля
Среда, 28 декабря
Во всем нашем классе один только Старди мог бы сделать то, что сделал маленький флорентиец.
Сегодня утром у нас случилось два происшествия: Гароффи чуть не сошел с ума от счастья, так как ему вернули его альбом да еще подарили три марки республики Гватемала,[22] за которыми он охотился целых три месяца, а Старди получил вторую награду.
Теперь Старди — лучший ученик в классе после Деросси Все были просто поражены! Кто бы мог это предвидеть, когда в октябре отец в первый раз привел его в школу! На нем было тогда смешное зеленое пальто, и его отец перед всем классом сказал учителю: «С моим сыном нужно много терпения, потом что он у меня туго соображает».
Сначала все дразнили Старди деревянной башкой, но он сказал: «Или я лопну, или добьюсь своего», — и начал отчаянно зубрить, днем и ночью, дома, в школе, на улице, стиснув зуб и сжав кулаки. Он был терпелив как вол, упрям как мул, и таким образом, упорно долбя уроки, не обращая внимания на шутки товарищей и отпихивая их ногой, чтобы они ему не мешали, перегнал всех других.
Сначала он плохо понимал арифметику, его сочинения были полны ошибок, он не мог запомнить ни одного предложения, а теперь он решает задачи, правильно пишет и без запинки отвечает уроки. Всё в нем — его коренастая фигура, квадратная голова, широкие плечи, короткие толстые руки и грубый голос, — всё говорит о железной воле. Он прочитывает всё, что ни попадается ему на глаза, вплоть до клочков газеты и театральных афиш, и если у него есть в кармане десять сольдо, та он покупает себе книгу; он уже собрал себе небольшую библиотечку и однажды, когда был в хорошем настроении, неожиданно даже сказал, что когда-нибудь сведет меня к себе домой и покажет ее. Он ни с кем не разговаривает, ни с кем не играет, всё время сидит на своей парте, подперев голову кулаками, неподвижный как скала, и слушает, что говорит учитель.
Бедный Старди, как ему, должно быть, много пришлось работать!
- Предыдущая
- 14/57
- Следующая
