Черный Янгар - Демина Карина - Страница 45

• Предыдущая
• 45/88
• Следующая

– Должен.

Вилхо не желал думать о Янгаре.

И вообще думать.

Он хотел и дальше наслаждаться покоем. И упал бы на подушки, забывшись нервным сном, когда б не тяжесть чаши в руках и гнев, что вяло шевельнулся от слов жены.

– Значит… – Пиркко на мгновение прикусила губу, и брови ее сошлись над переносицей. – Значит, верно говорят, что Янгхаар Каапо проявил неуважение к тебе?

Она укоризненно покачала головой, и зазвенели золотые цепочки, скреплявшие темные волосы Пиркко. Гневно сверкнули алмазы ее ожерелья.

Вилхо вздохнул и чашу сунул в руки раба.

– Я сам позволил ему уйти, – сказал кёниг, приподнимаясь на локте. Собственное тело за последние дни отяжелело. Ноги стали опухать, и кровяные жилы выползли под самую кожу. Они сделались темны, и даже ежедневные кровопускания, от которых оставались длинные саднящие раны, не помогали.

И эта боль смешалась с раздражением.

Снова Янгар.

Ушел? Пускай. Но зачем вернулся? Что ему, сбежавшему от своего кёнига, понадобилось в Оленьем городе? И отчего – права Пиркко-птичка – не появился он во дворце? Не поклонился, не прислал подарка, словно и вправду презрение выражал.

А ведь так и подумают.

Решат, что ослабели руки Вилхо, не способны более удерживать собственный меч.

Осадить надобно Янгара.

– Ты должен поговорить с ним. – Пиркко прижала руки к груди. Тоненькие пальчики, унизанные драгоценными перстнями, легли на ожерелье, золото с золотом слилось. – Объяснить, что неправильно поступать так, как поступает он, что Янгар подает дурной пример…

Сегодня он отвернулся от кёнига, а что будет завтра?

Не дремлют Золотые рода и, только покажи слабину, ударят по подножию трона, желая одного – избавиться от власти того, кого втайне презирают.

– Я не желаю ему зла, – коснувшись поредевших волос мужа, сказала Пиркко. От нее хорошо пахло, и кёниг смежил веки, позволяя себе насладиться недолгой этой лаской. – Но я беспокоюсь о том, что скажут про тебя, мой муж.

Сам поднялся Вилхо с постели. И новый кубок, поданный супругой, одним глотком осушил. Странная тревога грызла его изнутри.

Презирают.

И ненавидят.

Не обманет хитрое устройство золотого трона тех, кто видел изнанку дворцовой жизни. И сколько найдется их, кто поддержит Янгара, если вдруг решит он бунтовать? Не из любви к нему, но из желания пошатнуть власть Вилхо, а то и вовсе лишить его короны.

Не Янгару отдадут. Он глуп – думает, что сумеет удержаться наверху? Нет, используют, а после и от него избавятся.

Первым надо ударить. Кому нужен меч, который перестал разить и отказался от руки, его кормившей?

– Не волнуйся, мой дорогой супруг, – сказала Пиркко, глядя на мужа снизу вверх. И синие ее глаза были подобны омутам. Смотрел в них Вилхо и не находил сил взгляд отвести. – Есть рядом с тобой верные люди… мой отец…

Голос ее доносился словно бы издалека, и каждое произнесенное слово правильным казалось.

Тридуба ненавидит Янгара. Надо лишь позволить Ерхо Ину нанести удар.

Страх отступил, но вино вдруг показалось кислым, и желудок будто окаменел. Охнул Вилхо, пошатнулся, упал бы, если бы не расторопные рабы. Подхватив кёнига, бережно уложили его на меховые покрывала. И Пиркко вытерла пот, проступивший на лбу.

– Позволь, – она поцеловала унизанную перстнями руку, – позволь тебе помочь.

Смуглолицый лекарь, привезенный Ерхо Ину, пришел с медным тазом и острым ножом, который он, от заразы избавляя, прокалил над свечой. Ловко закатал лекарь рукав роскошного халата и, примерившись, провел по вене. Хлынула черная дурная кровь. Загудело в висках. И Вилхо благодарно вздохнул, когда на лоб легла мягкая, смоченная в душистом уксусе тряпка.

– Прости. – Пиркко-птичка поспешила подать банку, в которой дожидались своего часа крупные пиявки. Их лекарь ставил на грудь, чтобы облегчить дыхание. – Мне не следовало волновать тебя этими разговорами.

– Янгхаар…

– Никуда от тебя не денется, муж мой.

Лекарь вылавливал пиявок руками, и они вертелись, норовя высвободиться из цепких смуглых пальцев.

– Он за все ответит, – шепотом произнесла Пиркко, и кёниг благодарно смежил веки.

Хорошая у него жена.

Заботливая.

К Янгару вернулись сны.

В них извивались кольца Великого Полоза, и чешуя его сияла всеми оттенками черноты. Была она тверда, словно камень, а живое золото растекалось по ней удивительными узорами. Полоз поднимал ромбовидную голову, смотрел в глаза, и раздвоенный змеиный язык касался лица Янгара. Из приоткрытой пасти доносилось шипение.

И кольца обвивали Янгара.

Одно за другим.

Еще немного – и сдавят, ломая кости. Мертвые глаза Великого Полоза, подернутые пленкой третьего века, заглядывали в душу, пытаясь уловить хотя бы тень страха. Но не боялся Янгар.

И кольца разжимались.

– Подскажи, как мне быть? – спросил Янгар однажды. – Я должен отомстить, но я связан клятвой, которую сам же принес. И вряд ли у меня выйдет освободиться от нее.

Полоз отвернулся.

– Нарушить свое слово? От такого, как я, не ждут верности.

Кольца сжались, выдавливая дыхание.

– Невозможно. Как и невозможно простить. Я не смогу жить, зная, что и они живы.

Разжались. И Великий Полоз, коснувшись груди Янгара, легонько толкнул. Упасть же не позволил, поддержал. Пасть его была розовой, гладкой. И парой сабель в ней – белые зубы. Они выдвигались медленно, и Янгар зачарованно смотрел, как набухают на остриях этих сабель капли яда.

Полоз по-прежнему смотрел в душу.

Укус был стремителен. И боль пронзила все тело Янгара. Он пытался сдержать крик, но не сумел. И в бреду, в жару скатился с постели.

В крови бурлило пламя. Темное, подземное.

Дареное.

И на груди алело пятно.

Янгар прикоснулся к нему и скривился от боли. Краснота расползалась, но жар, странное дело, стихал. Пальцы дергало. Мучила жажда, и Янгар не без труда поднял кувшин с водой. Вкуса он не ощутил, выпил все, до капли, но жажда осталась.

Что произошло?

Великий Полоз признал своего потомка?

К утру краснота прошла. И боль тоже, на плече же осталось круглое черное пятно, похожее на свернувшуюся кольцом змею.

– Я сделаю то, что должен. – Янгар накрыл метку ладонью.

Полоз не отозвался.

– Не ходи. – Кейсо не знал покоя с того момента, как Янгар вернулся в Олений город. Каам чуял беду, отвести которую нельзя. И все же пытался остановить.

Судьба смеялась: давным-давно выпрядены нити. И не в силах переменить рисунок их человек, даже такой, который поднимался на вершину затерянной горы и, преклонив колени, смотрел в озеро, искал в слезах тумана истину.

Но все же остался он человеком.

А судьба – судьбой.

И тем же вечером она явилась за Янгаром.

Несли рабы яркий паланкин, и северные ветра, любуясь, трогали шелковые покровы, гладили меха, румянили щеки гостьи. Ночь набросила на волосы ее серебряную сеть, звездами горели в ней алмазы.

– Если у тебя есть хоть капля благоразумия, – произнес Кейсо, глядя, как рассыпается по двору охрана кейне и опускаются рабы на колени, – ты не станешь разговаривать с ней.

Белые меха скользили, заметая след кейне Пиркко. И каам добавил:

– Или хотя бы слушать не станешь.

И Янгхаар кивнул: эта женщина была хороша, но…

Но в лесу, в Белой башне, которая сменила имя, его ждала маленькая медведица.

Янгхаар Каапо вышел навстречу гостье, и та одарила его улыбкой.

– Я пришла говорить с тобой, – сказала кейне Пиркко и подала руку. – Пустишь ли меня в свой дом?

– Это не мой дом.

Янгар смотрел в лицо дочери Ину, которая должна была стать его женой.

Красива ли Пиркко?

Безусловно. Невысокая, гладкая, с шеей длинной и белой, прикрытой чешуей золотых ожерелий. Округло лицо. Нежен румянец на щеках. Губы подрисованы алой краской, и черным углем подведены узкие глаза.

• Предыдущая
• 45/88
• Следующая