Санта-Хрякус - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 66

• Предыдущая
• 66/93
• Следующая

И тут Сьюзен поняла, где оказалась. Последний кусочек мозаики встал на место, и знание пышным цветом расцвело в ее голове. Она знала, как будут расположены окна, когда она увидит дом, и как будет подниматься в небо дым из печной трубы.

А на деревьях обязательно будут расти яблоки. И они будут красными, потому что любой знает: яблоки должны быть красными. А солнце — желтым. Небо — голубым. Трава — зеленой.

Но существовал другой мир, «реальный» (так называли его люди, которые в него верили), и небо там могло быть любым — от грязно-белого до закатно-красного и дождливо-серого. И деревья могли выглядеть как угодно — могли быть голыми кривыми сучьями на фоне пасмурного неба или ярко-красными кострами перед наступлением холодов. Солнце было белым, желтым или оранжевым. А вода могла быть коричневой, серой или зеленой.

Здесь цвета были весенними, и весна эта не относилась к реальному миру. То были цвета, порожденные весной взгляда.

— Это детский рисунок, — прошептала она. О боже устало опустился на зелень.

— Каждый раз, когда я смотрю на ту пустоту, у меня начинают слезиться глаза, — пробормотал он. — Я отвратительно себя чувствую.

— Это детский рисунок, — повторила Сьюзен уже громче.

— О боже… кажется, снадобье волшебников перестает действовать…

— Я видела сотни таких, — продолжала Сьюзен, не обращая внимания на его слова. — Ты рисуешь небо наверху, потому что видишь его над своей головой; кроме того, с твоей высоты, с высоты двух футов, не больно-то много неба видать. Тебе все твердят, что трава — зеленая, а вода — синяя. Такой пейзаж ты и рисуешь. Твила так рисует. Я так рисовала. У дедушки сохранилось несколько…

Она замолчала.

— Все дети так рисуют, — наконец сказала она. — Пошли, нужно найти дом.

— Какой дом? — простонал о боже. — Ты не можешь говорить потише?

— Должен быть дом, — решительно произнесла Сьюзен. — Всегда есть дом. С четырьмя окнами. И дым, похожий на пружину, поднимается из трубы. Послушай, это место похоже на деду… на владения Смерти. С реальной географией оно не имеет ничего общего.

О боже подошел к ближайшему дереву и постучал по нему головой, словно проверяя.

— А ощущение как от самой что ни на есть географии, — пробормотал он.

— Ты когда-нибудь видел такие деревья? Похожие на большой зеленый шар на коричневой палочке? — Сьюзен потащила его за собой.

— Не знаю. Впервые вижу деревья. Ой. Что-то упало мне на голову. — Он, вытаращив глаза, посмотрел под ноги. — Оно красное.

— Это яблоко, — пояснила Сьюзен и вздохнула. — Всем известно: яблоки — красные.

Кустов не было, зато были цветы, каждый — с парой зеленых листочков. Они росли отдельно от травы.

А потом деревья кончились и за изгибом реки они увидели дом.

Он не был большим. У него были четыре окна и дверь. Из трубы в небо поднимался штопор дыма.

— Знаешь, что самое смешное, — промолвила Сьюзен, глядя на дом. — Твила тоже рисует такие дома. А сама живет в особняке. Я рисовала такие дома, а родилась во дворце. Почему?

— Возможно, все рисуют этот дом, — дрожащим голосом произнес о боже.

— Что? Ты действительно так думаешь? Все дети рисуют это место. Оно что, заложено им в головы?

— Не спрашивай меня, я просто пытаюсь поддерживать разговор.

Сьюзен задумалась. Ее терзал крайне насущный вопрос: «Что дальше?» Просто подойти и постучаться в дверь?

И она вдруг поняла, что мыслит как всякий нормальный человек…

Все вокруг сверкало, звенело и щебетало, и метрдотель чувствовал себя явно неуютно. Посетителей было много, и все служащие должны были работать не покладая рук: добавлять соду в белое вино, чтобы получить дорогостоящие пузырьки, и мелко-мелко шинковать овощи, чтобы приготовить побольше дорогих блюд.

Но вместо этого все толпились на кухне.

— Где мои запасы? Мои блюда?! — орал директор. — Кто-то прошелся и по подвалу тоже!

— Уильям говорит, что он вдруг почувствовал холодный ветер, а потом… — развел руками метрдотель. — Потом ничего не стало.

Он только что случайно прижался задней частью к раскаленной сковородке и теперь очень сочувствовал тому ужу, который некогда туда случайно угодил. Однако метрдотель был вынужден стоять по стойке «смирно».

— Я ему покажу холодный ветер! У нас осталось хоть что-нибудь?

— Только остатки…

— Это не остатки, а «дю потрошки», — поправил его директор.

— Да-да, сэр, вы правы. Э-э… и, э-э…

— И больше ничего?

— Э-э… старые башмаки. Грязные старые башмаки.

— Старые…

— Башмаки. Очень много, — сказал метрдотель.

Начинало попахивать паленым.

— И как у нас оказалась вся эта… выдержанная обувь?

— Понятия не имею. Просто откуда-то появилась, сэр. Духовка битком набита старыми башмаками, кладовая — тоже.

— Больше сотни человек заказали столики! Все магазины будут закрыты! Где шеф-повар?

— Уильям пытается вытащить его из уборной, сэр. Он там заперся, и у него начался один из приступов.

— А что это готовится? Чем пахнет?

— Мной, сэр.

— Старые башмаки… — пробормотал директор. — Старые башмаки… Старые башмаки… Они кожаные? Не деревянные, не резиновые?

— Обычные башмаки, сэр. Только очень грязные.

Директор снял пиджак.

— Так, сметана есть? Лук? Чеснок? Масло? Старые кости? Немного теста?

— Э… да.

Директор потер руки.

— Отлично, — сказал он, снимая с крючка передник. — Ты, вскипяти воду! Много воды! И найди очень, очень большой молоток. А ты нарежь лук! Остальные, рассортируйте башмаки. Языки достать, подошвы отрезать. Мы сделаем из них… сейчас подумаю… а, вот. «Мусс де ла буа дан ун панье да ла пате де шоссюре»!

— Что-что, сэр?

— Это грязевой мусс в корзиночке из башмачного теста. Понял мою мысль? Не наша вина в том, что даже коренные шеботанцы не понимают ресторанный шеботанский. В конце концов, мы же не собираемся никого обманывать.

— Ну, это немного похоже… — начал было метрдотель.

Еще в раннем возрасте он много страдал из-за своей честности.

— А потом мы подадим «бродекуи роти факон омбре»… — Директор глубоко вздохнул, увидев выражение паники на лице метрдотеля. — Солдатский ботинок а ля Тени, выражаясь проще, — перевел он.

• Предыдущая
• 66/93
• Следующая