Черный принц - Демина Карина - Страница 18
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая
— Чтобы сладким заесть можно было.
Опьянения Кэри не ощущала, только странную холодную злость.
И еще обиду.
— Мама говорит, что она себя погубила…
— Мама? — Голова стала легкой-легкой.
— Лэрдис. Отправилась в полет одна… без мужа… без компаньонки… там ведь только мужчины.
— И Брокк, — почему-то Кэри сказала это вслух.
Но Грай, кажется, не услышала.
— Ее теперь ни в одном приличном доме не примут… а хочешь, я тебе яду дам?
— Зачем?
— У меня есть. — Грай вытряхнула содержимое ридикюля на стол и подцепила темный фиал. — Вот… хороший, я сама делала…
— Яд?
— Бабушка научила… я вообще-то больше люблю духи составлять, хочешь, сделаю тебе? На розовом масле… и еще иланг-иланг. Каплю мускуса, даже полкапли… и пачули. Нет, розовое масло не пойдет, слишком сладкое…
— Яд зачем? — Кэри катала меж пальцев фиал, тонкое хрупкое стекло.
— Отравишь ее. — Грай тоже потянулась за пирожным. — Или его… лучше ее, если мужа любишь. Его тебе будет жалко травить.
Определенно в ее словах имелся резон.
Нет, не будет Кэри никого травить, но это же подарок… а от подарков отказываться неприлично.
Грай же, облизав пальцы, сказала:
— Я убегу.
— Куда?
— Не знаю… куда-нибудь убегу.
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы он за мной погнался…
— Ты про…
— Тэри, — со вздохом произнесла Грай, отправляя в рот следующее пирожное. Коньяк странно на нее подействовал, она совершенно забыла о манерах и теперь говорила с набитым ртом. — Он за мной погонится и догонит. Спасет. А затем скомпр… пром… он обязан будет на мне жениться. Вот.
— Он и так собирается на тебе жениться.
На словах остался коньячный привкус, и сами они, как и Кэри, сделались легкими, воздушными. А фиал она в рукав спрятала. Потом придумает, что с ним делать.
— Да, — Грай мотнула головой, — но с побегом романтичней. Согласись.
Кэри подумала и согласилась, что определенно с побегом романтичней. Наверное, она все-таки опьянела, иначе почему идея Грай выглядит настолько гениальной? Почему сама Кэри до нее не додумалась?
— Тогда я тоже сбегу, и… мы вдвоем сбежим. Вместе.
Грай задумалась и нахмурилась, отчего на лбу ее появилась вертикальная складка.
— Нет, — наконец сказала она. — Вместе нельзя. Что ты будешь делать, когда Тэри нас догонит? Сбегать надо или одной, или с любовником. У тебя есть любовник?
— Нету, — вынуждена была признать Кэри.
И снова едва не расплакалась.
Надо было завести. А лучше двух… или трех… нет, на трех у нее бы времени свободного не хватило, да и запуталась бы она, вот два любовника — совсем другое дело. Один приходит по четным дням, другой — по нечетным. Кэри озвучила мысль, и Грай немедленно признала, что та диво до чего разумна.
— Главное, — она сама потянулась к бутылке, — календарь хороший купить. А то я вечно забываю, какое сегодня число…
И это тоже была хорошая идея.
Календарь у Кэри имелся, дело осталось за малым — найти любовников. Кэри плохо представляла себе, где именно они водятся… почему-то вдруг вспомнилось заведение мадам Лекшиц, и воспоминание это вызвало приступ дурноты.
Или дурнота от коньяка?
Кэри хотела встать, но обнаружила, что пол опасно шатается.
— У меня голова кружится, — пожаловалась Грай, сжимая виски ладонями. — И бухает что-то… знаешь, но, по-моему, коньяк и вправду помогает от расстроенных нервов. Мне вот уже не хочется плакать. А тебе?
— Не знаю, — призналась Кэри, все-таки поднявшись. Она стояла, вцепившись в спинку диванчика, снедаемая желанием немедленно сделать что-то если не великое — на это, Кэри подозревала, ее сил не хватит, — то хотя бы значимое. Но слезы и вправду закончились. И даже вид желтоватых клочков бумаги, которые прицепились и к обивке диванчика, и к ковру, и к льняным юбкам Кэри, не вызывал раздражения.
Лэрдис…
— И все-таки мужчины странные. — Грай попыталась встать, но рухнула в кресло.
— Странные…
Глупые.
И жестокие…
…но в жестокости обвинять несправедливо. Брокк ведь с самого начала предупредил, что Кэри… друзьями… что ж, пусть друзьями, но… если Брокк думает, что Кэри останется в Долине… что она, подобно прочим женщинам, притворится, будто бы ее вовсе не трогают досужие сплетни… что о похождениях дорогого супруга она знать не знает…
Диванчик покачнулся, а шум в голове усилился, и мысль, очень-очень важная, почти гениальная мысль, исчезла, вызвав новый приступ дурноты.
— Наверное, мне пора, да? — Грай расплывалась, превращаясь в багряно-золотое пятно… — А то мама ругать станет… она и так ругать станет… знаешь почему?
— Нет.
Голос Грай доносился издалека. Каким-то он очень громким был, въедливым, и от этого голоса голова Кэри начинала гудеть. А может, и сама по себе…
Не следовало пить…
…но ради нервов…
— И я не знаю. — Грай протянула руку. — Она все время ругает… и без причины.
…Грай ушла.
И Кэри добралась до спальни и, кажется, сумела высвободиться из платья, которое раздражало самим своим видом. Морская тема… полоска белая, полоска синяя… от полосок в глазах рябило, и рябь вызывала головокружение. Стоило закрыть глаза, как кровать под Кэри расползалась, покачивалась, словно и не кровать вовсе, но гондола «Янтарной леди»…
…Лэрдис пришла в желтом.
…совпадение?
…всегда любила и… если так, то что станет с Кэри?
Нельзя плакать, пусть бы в комнате никого нет… раз-два-три-четыре-пять…
…Сверр говорил, что любит… и любил, пусть его любовь была извращенной, но настоящей… а Брокк не говорил… и не скажет никогда. У него Лэрдис имеется. И ему все равно, что станет с ее репутацией… и ей все равно. Всем все равно, и никому-то нет дела до Кэри… она останется одна.
Она уже привыкла одна…
…и мраморная роза в вазе из белого стекла — слабое утешение. Каменный цветок не оживет, а механическое сердце на самом деле — всего-навсего часы.
Глупая, глупая Кэри.
Она все-таки забылась тяжелым, беспокойным сном, в котором то пряталась, то искала, но и то и другое было лишено смысла. В конце концов Кэри заблудилась в лабиринте старого сада. И шут в ярком свежевыкрашенном колпаке строил ей рожицы.
Он выплясывал на постаменте, а потом сказал голосом Сверра:
— Никто не будет любить тебя так, как любил я.
Кэри очнулась до рассвета. Болела голова. И горло тоже. И зеркало показало лицо ее, опухшее от слез, с покрасневшими глазами, с носом, который странно блестел, и пятнами лихорадочного румянца на щеках.
Хотелось пить.
И лечь в постель, забраться под одеяло с головой, притворившись, что ее нет, ни в доме, ни вообще… и лежать, жалея себя.
…выпить яд, чтобы умереть по-настоящему.
…дать свободу.
…им ведь нужна будет свобода, но чтобы умереть, придется подняться и найти фиал, если он, конечно, не примерещился.
Глупые мысли.
Кэри стянула мокрую рубашку и отерла лицо.
Жалостью она не спасется. И смерть не выход. Следует взять себя в руки. Умыться. Одеться. Расчесать волосы, которые за ночь успели сбиться колтунами. И Кэри, сидя перед зеркалом, мстительно драла их расческой. Эта боль была мимолетна и отвлекала, ненадолго, но…
Кэри выбрала простое дорожное платье из шерстяного батиста.[5]
— Леди, вы… — Горничная, до того момента благоразумно державшаяся в стороне, подала голос.
— Уезжаю. — Кэри открыла банку с пудрой, купленную скорее из любопытства, нежели по необходимости. Коснулась пуховкой щек, скрывая предательскую красноту, и чихнула. Пудра пахла ландышами, как-то едко, назойливо. — Проследите, чтобы мои вещи упаковали…
— Но…
Странноватая получилась у Кэри улыбка, безумная, как у Сверра…
…Сверр бы понял ее.
— Упаковали, — жестче повторила она, закрывая коробку. — И переслали в город…
Как бы там ни было, но Кэри не собирается играть ту роль, которую для нее отвели.
5
Шерстяной батист широко использовался для изготовления амазонок, поскольку вследствие особой обработки ткани и изначального плотного плетения обладал водоотталкивающими свойствами.
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая