Ритуал последней брачной ночи - Платова Виктория - Страница 80

• Предыдущая
• 80/124
• Следующая

— Мой коллега… С которым мы пришли в вашу галерею… — быстренько выкрутилась я. — Он как раз занимается этим делом. Он мне все и рассказал.

— Он ваш любовник?

— Нет. Он любовник всех самых громких преступлений в этом городе, — выложила я всю убийственную правду-матку о Сергуне. — Ни на что другое у него не хватает времени.

— Понятно.

— А убийцу виолончелиста так и не нашли?

— Надеюсь, что не найдут, — с искренним сочувствием произнес Чорбу. — Женщину должен наказывать бог. Или дьявол. Женщина выше человеческого суда. Так же, как и вино.

Выслушав эту сомнительную с правовой точки зрения тираду винодела, я подумала о Монтесуме: Аурэл Чорбу — вот кто нашел бы общий язык с идейной мужененавистницей! Да еще смочил бы этот язык коньяком «Дойна» двадцатипятилетней выдержки.

Чорбу подтолкнул меня к кустам жимолости, а после этого влез в них и сам. Некоторое время мы простояли в опасной близости друг от друга. Я даже приготовилась к поползновениям лукавых молдавских усов, но ничего подобного не произошло.

— Теперь-то что? — спросила я.

— А вот что.

Он нагнулся и, подсвечивая себе спичками, зашарил руками по траве.

— Здесь проходит кабель, — принялся объяснять он. — Нагнитесь и сами увидите.

Я присела рядом с Чорбу и заглянула в маленькую металлическую коробку, удачно замаскированную дерном. В коробке находился какой-то цилиндр с двумя довольно внушительного вида близко стоящими штырями. На штыри были наброшены тоненькие провода.

— Электрическая цепь, — пояснил мне Чорбу. — Понимаете что-нибудь в электрических цепях?

— Ни уха ни рыла, — честно созналась я.

— Я тоже. Но это неважно. А теперь смотрите. Он вытащил из кармана довольно длинную деревянную зубочистку, плашмя завел ее над обоими концами проводов, легонько приподнял их и освободил от штырей. А потом поджег еще одну спичку, положил ее прямо под зубочисткой — и закрыл электронный тайничок.

— А теперь бежим, — блестя влажными глазами, шепнул мне сорокапятилетний мальчишка.

— Куда?..

Но Чорбу не дал мне договорить. Мы перемахнули невысокий, по-европейски застенчивый заборчик, пробежали по слабо освещенным плитам двора и уткнулись в заднюю дверь гостиницы.

— Объясняйте, — переводя дыхание, потребовала я.

— Зубочистка горит ровно тринадцать секунд. Потом провода падают на штыри, становятся на место, цепь замыкается, и камера снова начинает работать. Но тринадцать секунд у нас всегда есть.

— Просто находка для домушников. — «И для убийц со стороны», — мысленно добавила я. — Кто вам открыл эту механику?

— Электрику, — поправил Чорбу, берясь за ручку двери. — Одна старая поклонница Ильи Слепцова. Актера. Знаете такого?

— Впервые слышу, — не моргнув глазом, соврала я.

— Странно… Все женщины должны знать Илью Слепцова… Но тем не менее он тоже живет в этой гостинице.

— А вы тоже поили ее вином из рук? — с неожиданной ревностью спросила я Чорбу. — Эту поклонницу?

— Нет. Только коньяком и только из рюмок. Мы просто как-то выпивали вместе — Илья, немец Гюнтер, еще какой-то иностранец и секретарь покойного виолончелиста. Тогда-то воздыхательница Ильи и показала нам, как влюбленная женщина может обвести вокруг пальца любую технику. Обожаю влюбленных женщин… — Чорбу со значением посмотрел на меня. — А вы, случайно, не влюблены?

— Нет. — Голос мой прозвучал довольно тускло.

— Жаль. Женщина всегда должна быть влюблена….

…Мы прошли через кухню, в которой не было никого, кроме спящей груды салата в миске, и вышли в пустой бар.

Пустой — так мне показалось сначала.

Но, присмотревшись, я обнаружила гнусного, пакостного, мерзостного, плохо говорящего по-русски Калью Куллемяэ!

При виде этого совсем не забытого песочного человека из приснопамятной Эстонской Республики у меня подкосились ноги. Вот кого я напрочь выкинула из головы — пресс-секретаря покойного маэстро! Но что он делает здесь до сих пор? Наверняка тело Олева Киви уже перевезено на историческую родину.

А Чорбу уже волок меня к столику с Калью, будь он трижды неладен.

— Тэрэ-тэрэ, — заплетающимся языком поздоровался секретарь в отставке и скользнул по мне равнодушным взглядом.

Еще бы! За последние несколько дней я кардинально изменила внешность и даже перетрясла внутренности. А Калью видел меня совсем недолго, чтобы теперь узнать.

— Водка? — укоризненно покачал головой Чорбу.

— Ваш коньяк, — возразил Калью и уставился на меня. — Это кто?

— Самая замечательная девушка этого города и этой ночи, — витиевато представил меня Чорбу.

Ну, конечно же, он не узнал меня! У меня были другая стрижка и другая одежда. И другое лицо, и другие глаза, совсем по-другому смотрящие на мир.

— Когда уезжаешь? — поинтересовался молдаванин.

— Еще не знаю… Дня через четыре. Выпьете со мной?

Чорбу отрицательно покачал головой и, подхватив меня под руку, направился к выходу из бара.

— Кто это? — шепотом спросила я.

— Пресс-секретарь покойного виолончелиста, — пояснил Чорбу.

— А почему он до сих пор здесь?

— Понятия не имею. Спросите его сами, если хотите. Последние несколько дней он вообще не вылезает из бара, бедолага. Я его двумя канистрами коньяка снабдил, но здесь и коньяк не поможет… Впечатлительный парнишка.

Я обернулась на «впечатлительного парнишку». Он, сгорбившись, сидел за столом в позе мальчика, вынимаюшего занозу. Фотографическое изображение этого злосчастного мальчика висело в таллинском полицейском департаменте и было не лишено аллегорического смысла. Мальчиком выступала свободная от пороков Эстония, а занозой, от которой необходимо избавиться, — все мы, антисоциальные элементы.

И, сама не зная почему, я впервые посочувствовала Калью и его покатым женственным плечам. Кто знает, может быть, он был тайно влюблен в своего патрона и теперь искренне страдал.

Так, размышляя о прихотливости человеческих отношений, я поднялась в номер Аурэла Чорбу. И даже задержалась на пороге, чтобы ощутить торжественность момента. За годы, проведенные на Крюках Любви всех форм и расцветок, я впервые входила в гостиничный номер не как какая-нибудь «изенбровая бикса» [32] .

• Предыдущая
• 80/124
• Следующая