После любви - Платова Виктория - Страница 40
- Предыдущая
- 40/112
- Следующая
Разве что его кошельку.
А кошелька-то у меня как раз и нет.
Мы располагаемся под навесом, устланном коврами; место, где гостей пичкают кус-кусом, бараниной и еще двумя десятками блюд, если исходить из традиционного марокканского гостеприимства. Сейчас, по всем законам жанра, должны появиться люди, играющие подчиненную роль в жизни дядюшки Исы. Бесплотные, словно тени, они займутся столом, приволокут миски с водой для омовения рук (уже затем наступит очередь кус-куса) – такое происходило не раз в домах арабов и берберов, которые мы с Домиником иногда посещали. Дом Джумы, брата Фатимы; дом автослесаря, который время от времени чинит наш многострадальный автобус, дом техника, которого я вызываю всякий раз, когда ломается очередной кондиционер.
Но дом дядюшки Исы не похож ни на один другой дом.
В нем никого нет.
Дядюшка сам приносит чай и расставляет тарелки со сластями и плетеные корзинки с фруктами. Я готова предложить ему помощь, но это вступит в явное противоречие с законами традиционного марокканского гостеприимства. Пока дядюшка хлопочет по хозяйству и греет чай на маленькой спиртовке, ничто не мешает мне присмотреться к нему повнимательнее. При свете дня сходство с Ясином не выглядит таким пугающим и он моложе, чем казался мне вчера.
Во всяком случае, стариком его не назовешь.
Крепкий мужчина слегка за пятьдесят, так будет вернее.
– Вы живете один, дядюшка Иса?
– Много лет…
Смутные подозрения снова – помимо воли – начинают терзать меня: Ясин так и не женился.
– Много лет, с тех пор, как погибла моя семья.
Я – полная идиотка, пора бы уж к этому привыкнуть.
– Сочувствую…
– Жена и маленький сын. Автокатастрофа. Лобовое столкновение с грузовиком. Шансов выжить у них не было.
Так мог бы сказать европеец, а никак не араб, гладкий и вычурный французский дядюшки Исы сбивает меня с толку.
– Ужасно.
– Да. Я с трудом это пережил.
– Понимаю ваше горе.
– Вы загрустили. Плохо, очень плохо, когда молодая девушка грустит. Нет ничего хуже…
Есть. Автокатастрофа. Лобовое столкновение с грузовиком. Алекс Гринблат, исчезнувший в неизвестном направлении. Мертвец Фрэнки, он до сих пор лежит у стены старого форта. Кстати, почему дядюшка не поинтересовался небывалым скоплением народа – практически у дверей его жилища?
– Вы помирились со своим другом?
– Другом?
– Вчера вы сказали мне, что у вас с вашим другом произошла ссора. Как видите, дядюшка Иса ничего не забывает.
– Да-да… Недоразумение разрешилось, и теперь все в порядке.
– Рад за вас. В следующий раз приходите с ним.
– Непременно придем.
Фрэнки мертв, Алекс -
отчалил;
отвалил;
слился;
сделал ноги;
навострил лыжи – и вообще убрался к чертовой матери. С концами. Остается только Доминик. Кусок трусливого дерьма! Трехлетнее недоразумение по имени Доминик можно считать решенным – тут я не погрешила против истины.
А Фрэнки – мертв, его не предъявишь, сложность лишь в том… В ТОМ, ЧТО ДЯДЮШКА ИСА ВИДЕЛ ИМЕННО ФРЭНКИ!.. Как я могла забыть об этом? Вчера вечером он наблюдал, как мы с молодым «beaugarqon» совершали променад в сторону лестницы. ИМЕННО ФРЭНКИ, ИМЕННО ФРЭНКИ – бегущая строка на фоне изъеденной временем стены, отличное дополнение к
Нужно отвлечь дядюшку от опасного разговора о моих несуществующих друзьях.
– Вы прекрасно говорите по-французски, дядюшка Иса.
– А вы – не очень. У вас чувствуется акцент. Надо же, какие тонкости!
– Это не мой родной язык. Я изучала его здесь, в Эс-Суэйре, и, как видно, не очень преуспела. Я – русская.
– Русская? – Дядюшка морщит губы в улыбке. – О-о! Калашников. Пельмени. Горбачев.
– А еще – водка и Путин.
– Да-да, Путин! Это ваш нынешний президент, знаю. Россия – это страшно далеко.
– Гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.
Мало того что я щебечу с дядюшкой, как щебетала бы с любым европейцем моложе сорока, – я еще употребляю достаточно многозначительные, если не сказать – рискованные словесные конструкции.
– Верно, – подхватывает дядюшка. – Все в этой жизни гораздо ближе, чем может показаться на первый взгляд.
Мне только пригрезилось или в его голосе действительно прозвучала угроза? А сласти и фрукты, расставленные на столе, призваны лишь завуалировать, скрыть ее. Я могу проглотить апельсиновую косточку угрозы, а могу выплюнуть ее, а могу и вовсе не заметить. Это будет самым правильным, возьми себя в руки, Сашa!
Вдох-выдох.
Нет-нет, конечно же никакой угрозы от дядюшки не исходит, он – сама любезность. А я – истеричка, которую добили неприятности с Фрэнки.
– Что касается меня, милая Сашa, – я много лет прожил во Франции. И вернулся только теперь.
– Вы родом из Эс-Суэйры?
– Из Танжера.
Танжер. В возвышенных мечтах Доминика о Марракеше, Касабланке, Рабате место Танжеру не нашлось. Там полно контрабандистов и мошенников и процветает торговля гашишем – вот и все, что я знаю о Танжере.
На контрабандиста, а тем более на наркодилера, сбывающего гашиш, дядюшка Иса не похож.
– Во Франции вы тоже торговали пряностями?
– У меня была маленькая лавочка в двадцатом округе Парижа. Но торговля в последнее время не шла, и воспоминания о семье не давали спать по ночам…
– И вы решили вернуться в Марокко?
– Что еще оставалось бедному дядюшке Исе? Вот, купил здесь дом. Конечно, он слишком велик для одного. Но скоро должны приехать племянники из Танжера, и дядюшка Иса снова будет окружен людьми.
Витиеватое обращение к себе в третьем лице режет мне слух, оно никак не монтируется с беглым и не лишенным кокетства французским дядюшки. Две несовпадающие по рисунки роли, которую дядюшка Иса тщетно пытается свести к общему знаменателю. Но и этому может быть логическое объяснение: долгое пребывание в постмодернистской Франции наложило на торговца пряностями свой неизгладимый отпечаток.
– А что вы делаете в Эс-Суэйре, русская Сашa? Что вы делаете в Марокко?
И правда, что я здесь забыла? Мое место совсем не на севере Африки – а там, где ковбой Мальборо выпускает дым из ноздрей, где шестикрылый серафим выщелкивает блох из перьев. Быть может, сочувствующему французу Исе я и рассказала бы свою новейшую историю, но сочувствующему арабу Исе – никогда.
– Мне нравится Марокко. Мне нравится Магриб. А вообще, я помогаю своему другу. У него отель неподалеку.
– «Сулесьельде Пари»? – Да.
– Вот видите, дядюшка Иса ничего не забывает!
– Хоть отель и маленький, но дел все равно много.
– Моя жена тоже мечтала об отеле. Пусть и маленьком. Крошечном. Она была родом с севера Франции и мы прожили счастливую жизнь. Это большое искусство – прожить с кем-то счастливую жизнь.
Конечно. Торговать пряностями – искусство попроще. Гонять в футбол на пляже, ловить волну в океане – искусство попроще. Торговать рыбой с катера «MENARA» – это и искусством не назовешь. А вот прожить с кем-то счастливую жизнь – по плечу только виртуозам.
Мастерам экстра-класса.
Воздух риады разрезает мелодичный звон: как будто где-то поблизости звякает скрытый от глаз колокольчик.
– Что это? – спрашиваю я.
– Кто-то хочет навестить дядюшку Ису.
– Вы ждете гостей?
– Марокканец всегда ждет гостей.
Еще один свежеиспеченный афоризм от дядюшки. Когда-то натурализовавшегося в Париже и прожившего счастливую жизнь с женщиной с севера Франции.
– Простите, Сашa. Я отлучусь на минуту, узнаю, кто пришел.
– Я, пожалуй, пойду.
– Нет-нет, оставайтесь. Если бы вы знали, как мне приятно ваше общество… Вы чем-то похожи на мою жену.
Примерно так же, как Фрэнки похож на бесчувственный, безжизненный овощ.
Дядюшка Иса оставляет меня и, пройдя дворик наискосок, скрывается за дверью той самой комнаты, через которую мы попали сюда. Я остаюсь в одиночестве, которое длится дольше, чем я думала. По моим подсчетам прошло не меньше пяти минут, а дядюшка Иса все не возвращается. Чтобы занять себя, я рассматриваю неработающий фонтан и мозаичную кладку вокруг него. Затем принимаюсь шарить глазами по галерее второго этажа: на нее выходят четыре плотно закрытые двери голубого цвета. Краска на дверях облупилась от времени.
- Предыдущая
- 40/112
- Следующая
