Реквием - Оливер Лорен - Страница 20
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая
— Что мы?.. — начинаю я, но Фред прерывает меня.
— Помнишь, как я объяснял тебе правила гольфа? — спрашивает он.
Настойчивость, звучащая в его голосе, и внезапность вопроса настолько поражают меня, что я лишь киваю в ответ.
— Я тебе говорил, — продолжает Фред, — насколько важна роль кадди, мальчишки, который подносит игрокам клюшки. Тот, кто всегда стоит у тебя за спиной. Невидимый союзник, тайное оружие. Без хорошего кадди даже лучшему игроку в гольф придется нелегко.
Хорошо.
В машине тесно и слишком жарко. От Фреда неприятно пахнет перегаром. Я пытаюсь открыть окно, но у меня, конечно же, ничего не получается. Двигатель выключен, и окна заблокированы.
Фред возбужденно проводит рукой по волосам.
— Я что хочу сказать: ты — мой кадди. Понимаешь? Я жду от тебя... мне нужно, чтобы ты стояла у меня за спиной всегда.
— Я стою, — отвечаю я, потом, кашлянув, повторяю: — Я стою.
— Ты уверена? — Фред подается вперед еще на дюйм и кладет руку мне на ногу. — Ты будешь поддерживать меня всегда, что бы ни случилось?
— Да. — Я ощущаю вспышку неуверенности — а за нею следом и страха. Я никогда прежде не видела, чтобы Фред был столь настойчив. Он с такой силой сжимает мое бедро, что я боюсь, как бы там не остались синяки. Ведь для этого и придуманы пары.
Фред смотрит на меня еще секунду, потом внезапно отпускает.
— Хорошо, произносит он. — Он небрежно стучит но стеклу между нами и водителем, и Том воспринимает это как сигнал ехать дальше. Фред откидывается на спинку сиденья, словно ничего и не произошло. — Я рад, что мы понимаем друг друга. Касси никогда меня не понимала. Она меня не слушала. В этом в значительной мере и заключалась проблема.
Машина трогается.
— Касси? - Мое сердце с силой бьется об грудную клетку.
— Кассандра. Моя первая пара. — Фред натянуто улыбается.
— Я не понимаю, — признаюсь я.
Несколько мгновений Фред молчит. Потом вдруг говорит:
— Ты знаешь, в чем заключалась проблема моего отца?
Я вижу, что он не ждет ответа, но все равно качаю головой.
— Он верил в людей. Он верил, что, если только показать людям верный путь, путь к здоровью и порядку, способ быть свободными от несчастья, — они сделают правильный выбор. Они послушаются. Он был наивен.
Фред снова поворачивается ко мне. Его лицо тонет в темноте.
— Он не понимал. Люди упрямы и глупы. Они иррациональны. Они деструктивны. В том-то и суть, верно? Именно поэтому потребовалось исцеление. Чтобы люди перестали разрушать собственные жизни. Чтобы стали неспособны к этому. Понимаешь?
— Да. — Я думаю о Лине и кадрах с Дикими землями в огне. Интересно, что бы сейчас делала Лина, если бы осталась? Сопела бы в какой-нибудь пристойной кровати и встала бы завтра утром, когда солнце поднялось бы над заливом.
Фред отворачивается к окну, и в его голосе звучит сталь:
— Мы проявили слабость. Мы дали слишком много свободы и слишком много возможностей для мятежа. Это необходимо прекратить. Я не стану смотреть, как мой город, мою страну уничтожают изнутри. С этим будет покончено.
Хотя теперь между мною и Фредом с полметра, я боюсь его так же, как в тот момент, когда он схватил меня за бедро. Я никогда не видела его таким — жестким и чужим.
— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я.
— Нам нужна система, — отвечает Фред. — Мы вознаградим тех, кто будет следовать правилам. По сути, это тог же самый принцип, что и при дрессировке собак.
Мне вспоминается та женщина на вечеринке. «Судя по ее виду, она способна нарожать целый выводок».
— И мы накажем тех, кто не подчинится. Не физически, конечно. У нас цивилизованная страна. Я намерен назначить Дугласа Финча новым министром энергии.
— Министром энергии? — переспрашиваю я. Я никогда не слышала этого термина.
Мы останавливаемся у светофора, одного из немногих, все еще работающих в центре. Фред взмахом руки указывает на него.
— Энергия не дается даром. Ее надо заслужить. Электричество тепло, свет — будет предоставлено тем, кто его заслужит.
Сперва я даже не могу сообразить, что тут можно сказать. Да, по ночам проводилось принудительное отключение электроэнергии, а в бедных районах — особенно теперь многие семьи предпочитали обходиться без посудомоечных и стиральных машин. Они слишком дороги в использовании.
Но право на электроэнергию всегда имели все.
— Но как? - в конце концов, спрашиваю я.
Фред понимает мой вопрос буквально.
— На самом деле это несложно. Электросеть уже существует, и в наше время она компьютеризирована. Все сводится к сбору информации и нескольким нажатиям кнопок. Один щелчок мышкой, чтобы включить электроэнергию, один — чтобы выключить. Финч этим всем займется. Примерно раз в полгода можно проводить пересмотр данных. Мы хотим быть справедливыми в этом вопросе. Как я уже сказал, у нас цивилизованная страна.
— Но будут бунты, — говорю я.
Фред пожимает плечами.
— Я полагаю, поначалу можно ждать некоторого сопротивления. Потому так важно, чтобы ты была на моей стороне. Послушай, как только мы привлечем нужных людей — важных людей, — все остальные подчинятся. Им придется. - Фред берет меня за руку и сжимает ее. — Они поймут, что от бунтов и сопротивления им же хуже. Нам нужна политика полной нетерпимости.
У меня голова идет кругом. Нет электричества — это значит: нет света, нет холодильников, нет электроплит. Нет обогревателей.
— А как же люди будут греться? — вырывается у меня.
Фред снисходительно смеется, словно я — щенок, только что выучивший новый трюк.
— Лето уже скоро, — говорит он. — Думаю, никто не замерзнет.
— Но что будет, когда начнутся холода? — не унимаюсь я. В Мэне зимы часто тянутся с сентября по май. В прошлом году у нас было восемьдесят дюймов снега. Я думаю про тощую Грейс с ее острыми локтями и лопатками, выпирающими, словно крылья. — Что людям делать тогда?
— Полагаю, они поймут, что свобода никого не может согреть, — произносит Фред, и я слышу в его голосе усмешку. Он снова стучит в стекло. — Как насчет музыки? Я сейчас не прочь послушать музыку. Что-нибудь жизнерадостное — как ты думаешь, Хана?
Лина
Ночь наступает быстро, и смело приходит холод.
Мы заблудились.
Мы ищем старое шоссе, которое должно привести нас к Уотербери. Пайк уверен, что мы чересчур сильно отклонились к северу. Рэйвен думает, что мы слишком далеко ушли на юг.
Мы идем по большей части наугад, используя компас и несколько старых схематических рисунков, много раз переходивших из рук в руки среди торговцев и заразных, постоянно дополнявшихся, с разбросанными то там, то сям обозначениями ориентиров: рек, раздолбанных дорог, старых разбомбленных городов, оврагов и непроходимых мест. Отравление, как и время, вещи всеобщие, не имеющие границ. Идет бесконечный процесс интерпретации схем, возвращение по собственным следам и внесении поправок.
Мы решаем остановиться, хотя Тэк и Рэйвен возражают. У меня болят плечи. Я снимаю рюкзак и сажусь, делаю большой глоток из бутылки, болтающейся у меня на поясе. Раскрасневшийся Джулиан торчит за спиной у Рэйвен, его темные волосы слиплись от пота, а куртка повязана вокруг пояса. Он заглядывает через плечо Рэйвен в карту, которую держит Тэк. Он заметно похудел.
На краю группы на рюкзаке, как и я, сидит Алекс. Корал последовала сто примеру и устроилась так, чтобы их колени соприкасались. За каких-нибудь несколько дней они сделались практически неразлучны.
Вопреки желанию, я не могу отвести взгляд от Алекса. Я не понимаю, о чем они говорят с Корал. Они говорят в пути и говорят, когда разбивают лагерь. Говорят за едой, устроившись в сторонке. При этом Алекс почти не разговаривает со всеми остальными и не обменялся ни единым словом со мной после той встречи с медведем.
Должно быть, Корал о чем-то его спросила, потому что я вижу, как Алекс кивает.
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая