Реквием - Оливер Лорен - Страница 19

• Предыдущая
• 19/66
• Следующая

— Конечно-конечно. Когда это было? Два года на­зад?

— Три.

Другой голос:

— Знаете, моя сестра училась с ней в одной школе. Тогда ее звали по среднему имени, Меланея. Не прав да ли, дурацкое имя? Сестра говорит, она была закон­ченной сучкой. Но я думаю, в конце концов, она полу­чила свое.

— Мельницы Господни...

Шаги, приближающиеся ко мне. Я отступаю вбок, но недостаточно быстро. Дверь распахивается. В двер­ном проеме появляется женщина. Она, вероятно, на несколько лет старше меня и глубоко беременна. Она испуганно отступает, давая мне дорогу.

— Вы заходите? — любезно интересуется женщи­на. Она не выказывает ни замешательства, ни смуще­ния, хотя наверняка подозревает, что я подслушала их разговор. Ее взгляд прикован к пятну на моем платье.

За ее спиной, у зеркала стоят еще две женщины и смотрят на меня с любопытством и весельем.

— Нет! — выпаливаю я, разворачиваюсь и иду прочь по коридору. Мне так и представляется, как эти женщины переглядываются, ухмыляясь.

Я сворачиваю за угол и безрассудно несусь по дру­гому коридору. В нем даже тише и прохладнее, чем в первом. Не надо мне было пить то шампанское, от него теперь голова кружится. Приходится держаться за стену.

Я никогда особо не думала про Касси О'Доннел, первую пару Фреда. Все, что мне известно, — это что они были женаты семь лет. Должно быть, случилось что-то ужасное. Ведь разводов больше нет. Они просто не нужны. Они практически вне закона.

Возможно,  Кассия не могла иметь детей. Биоло­гический дефект может стать основанием для развода.

Мне вспоминаются слова Фреда: «Боюсь, мне под­сунули брак». В коридоре прохладно, и меня бьет дрожь.

Табличка указывает на дорогу к дополнительной уборной вниз, по лестнице, застланной ковром. Здесь совершенно тихо, если не считать негромкого электрического жужжания. Я держусь за перила, что­бы не упасть из-за каблуков.

У подножия лестницы я останавливаюсь. Здесь ковров нет, и пол почти тонет в темноте. Я прежде бы­вала в Харбор-клубе всего дважды, оба раза с Фредом и его матерью. Мои родители никогда не были его чле­нами, хотя теперь отец подумывает о вступлении. По словам Фреда, половина бизнеса страны сосредоточе­на в гольф-клубах наподобие этого. Именно потому Консорциум тридцать лет назад сделал гольф нацио­нальным спортом, так он говорит.

В идеальной партии в гольф нет ни единого впу­стую потраченного мгновения. Ее отличительные чер­ты порядок, стиль и эффективность. Все это я узна­ла от Фреда.

Я прохожу мимо нескольких банкетных залов, со­вершенно темных, наверное, их используют для частных торжеств, - и, наконец, узнаю клубное кафе, где мы с Фредом однажды обедали. Наконец, я нахо­жу женскую уборную: розовая комната, напоминаю­щая гигантскую надушенную подушечку для була­вок.

Я подбираю волосы наверх и быстро промакиваю лицо бумажным полотенцем. С пятном я ничего поде­лать не могу, потому снимаю с пояса кушак и набрасы­ваю его на плечи, как шарф, завязав узлом на груди. Не самый лучший вид, но хоть какое-то подобие прили­чия.

Теперь, когда я привела себя в порядок, до меня до­ходит, что мне вовсе не обязательно идти отсюда к лифту: если повернуть налево, можно возвратиться в бальный зал коротким путем. По пути я слышу не­громкие голоса и шум телевизора.

Полуоткрытая дверь ведет в предбанник кухни. Несколько официантов — узлы галстуков ослаблены, верхние пуговицы рубашек расстегнуты, фартуки сня­ты и, скомканные, валяются в углу — собрались вокруг маленького телевизора. Один из официантов закинул ноги на блестящую металлическую стойку.

— Сделай погромче, — говорит девушка из кухон­ной прислуги. Официант с ворчанием подается впе­ред, сбросив ноги со стойки, и тычет в кнопку «гром­кость». Когда он усаживается обратно, я замечаю картинку на экране: колеблющаяся масса зелени, про­низанная струйками темного дыма. Меня пробирает нервная дрожь, и я невольно застываю.

Дикие земли. Наверняка это они.

Диктор новостей говорит:

— Стремясь уничтожить последний очаг болезни, регуляторы и правительственные войска вступили в Дикие земли.

Смена кадра: солдаты в камуфляжной форме под­прыгивают на обочине автомагистрали, связывающей два штата, машут руками и улыбаются в камеру.

— В то время как Консорциум собрался, дабы обсу­дить будущее этих неизученных районов, президент выступил перед прессой с внеплановой речью, в кото­рой поклялся отыскать всех оставшихся заразных и проследить, чтобы они были излечены или понесли наказание.

Смена кадра: президент Собел упирается руками в трибуну оратора — его печально знаменитая мане­ра,  — словно едва сдерживается, чтобы не обрушить ее на публику за камерами.

— Для этого понадобятся время и войска. Потре­буются бесстрашие и терпение. Но мы выиграем эту войну...

Смена кадра: сложенная из кусочков картина — зе­леное и серое, растительность, и дым и крохотные, остренькие язычки пламени.

Новый кадр: раститель­ность, речушка вьется между сосен и ив.

Еще один: де­ревья сожжены, красная почва обнажилась.

— Вы видите кадры аэрофотосъемки, сделанные по всей стране, в тех местах, где наши войска разворачи­вают охоту на последних носителей болезни...

И только сейчас до меня доходит, что Лина, скорее всего, мертва. Как только я не понимала этого раньше? Я смотрю на дым, поднимающийся над деревьями, и мне представляется, что с ним улетают в небо частички Лины - ногти, волосы, ресницы, превращен­ные в пепел.

— Выключите! — распоряжаюсь я, сама не знаю по­чему.

Все четыре официанта тут же оборачиваются. Они проворно вскакивают со стульев, подтягивают галсту­ки и начинают заправлять рубашки в черные брюки.

— Чем мы можем быть полезны, мисс? — вежливо спрашивает один из них, постарше. Другой выключает телевизор. Неожиданно воцаряется тишина.

— Нет, я... — Я качаю головой. — Я просто ищу до­рогу обратно в бальный зал.

Официант лишь моргает, сохраняя невозмутимое выражение лица. Он выходит в коридор и указывает в сторону лифтов. До них меньше десяти футов.

— Вам нужно всего лишь подняться на один этаж, выше. Бальный зал будет в конце коридора. — Он, должно быть, считает меня идиоткой, но тем не менее любезно улыбается. — Если желаете, я провожу вас на­верх.

— Нет! — излишне энергично отзываюсь я. — Нет, я доберусь сама.

И я практически пускаюсь наутек, чувствуя на себе взгляд официанта. К моему облегчению, лифт прихо­дит быстро, и, когда дверцы закрываются за мной, я перевожу дух. На мгновение прижимаюсь лбом к хо­лодящей кожу стене лифта и делаю глубокий вдох.

Что со мной такое?

Когда двери лифта разъезжаются, на меня накаты­вает гул голосов и грохот аплодисментов. Я сворачи­ваю за угол и вступаю под ослепительный свет люстр бального зала в тот самый миг, когда тысячи голосов эхом повторяют: «За вашу будущую жену!»

Я вижу Фреда на сцене, он поднимает бокал с шам­панским цвета жидкого золота. Я вижу, как тысяча на­стороженных и надменных лиц поворачиваются ко мне, словно множество чванливых лун. Я вижу еще шампанское, более прозрачное, еще больше кружащее голову.

Я поднимаю руку. Машу. Улыбаюсь.

Новый взрыв аплодисментов.

В машине по дороге домой с вечеринки Фред мол­чит. Он заявил, что хочет побыть со мной наедине, и отослал свою мать и моих родителей первыми, с дру­гим водителем. Я предположила, что он хочет что-то сказать мне, но нет. Фред сидит, скрестив руки и низко опустив голову. Со стороны может показаться, что он спит. Но я узнаю эту позу — он унаследовал ее от отца. Она означает, что Фред думает.

— Мне кажется, это был успех, — произношу я, ког­да тишина становится нестерпимой.

Фред отвечает невнятным мычанием и трет глаза.

— Устал? — спрашиваю я.

— Нет, ничего. — Фред поднимает голову. Потом вдруг подается вперед и стучит по стеклу, отделяюще­му нас от водителя. — Том, будьте любезны, останови­те на минуту.

Том немедленно прижимается к обочине и заглу­шает двигатель. Уже темно, и я толком не вижу, где мы находимся. С другой стороны машины виднеется тем­ная стена деревьев. Как только фары выключаются, темнота становится угольно-черной. Единственный источник света — уличный фонарь футах в пятидеся­ти от нас.

• Предыдущая
• 19/66
• Следующая