Армагеддон - Злотников Роман Валерьевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/75
• Следующая

Впрочем, это еще как посмотреть. При проведении обыска в помещении клуба «Русский дух» милиция была встречена выстрелами. Причем огонь велся прицельно. Двое сотрудников милиции были убиты и шестеро ранены. По глухим намекам, которые, хотя и не получили особого развития, но гуляли довольно долго, некие лица, заинтересованные в скандале, настоятельно рекомендовали руководителю клуба отставному прапорщику Зарбузу, как позже выяснилось, уволенному из Таманской дивизии как раз по «психической» статье, устроить кровавое шоу, обещая, с одной стороны, полную безопасность и бездействие со стороны правоохранительных органов, а с другой — широкую рекламу в прессе. Но то ли они чего-то не подрассчитали, то ли оказались не столь влиятельными, как представлялось им самим, во всяком случае, для Зарбуза и его боевиков все закончилось более чем плачевно.

Через три часа после первого выстрела на тихую улочку, где в отдельно стоявшем ветхом домике располагался клуб, въехал, шлепая гусеницами, старенький, но вполне исправный огнеметный танк и, не вступая в переговоры с «героями», залил дом тонной напалма. Из двух десятков боевиков, забаррикадировавшихся в помещении клуба, выскочить из полыхающего здания успели только семеро, а выжило лишь трое, причем наименее пострадавший навсегда остался инвалидом второй группы. Впрочем, те, кто толкнул Зарбуза на этот самоубийственный поступок, попытались отыграться позже, развернув настоящую истерию в газетах по поводу жестокого убийства неразумных детей. Причем скандалом дирижировал кто-то очень умелый и не стеснявшийся в тратах. Газеты наперебой публиковали фотографии субтильных юнцов в траурной рамке (а если юнец не производил впечатления субтильного, то его безутешной матери), неуклюжих поделок, сделанных ими в детском саду, слезливые истории о помощи бабушке на огороде, походе в магазин в пять лет, снятых с дерева кошках и перевязанных лапках у бездомных собачек. А попытки некоторых изданий опубликовать факты пьяных дебошей, кровавого «наказания» провинившихся, массовых драк и изнасилований, которыми также оказалась богата биография погибших, привели к тому, что эти издания подверглись настоящей травле.

Апогея скандал достиг тогда, когда один из корреспондентов, из числа тех, кто оседлал эту тему наиболее плотно, прорвался к Императору на каком-то протокольном мероприятии и, сунув ему под нос микрофон, попросил высказать свое отношение «к чудовищной жестокости и произволу преступников в погонах». Этот кадр был потом растиражирован всеми новостными каналами мира. Виктор и сам помнил, как вся их семья, тогда только собиравшаяся подавать прошение на получение подданства и иммиграцию, собралась у телевизора, чтобы своими глазами увидеть то, о чем дядя Иосиф (он целыми днями торчал у телевизора, перещелкивая имперские каналы и то и дело оглашая воздух возгласами типа: «Руфочка, посмотри, как интересно, показывают такой же генератор, как у нашего Леви!»), уже успевший посмотреть все это в дневной программе новостей, рассказывал буквально взахлеб. Виктор навсегда запомнил, как Император остановился, окинул подскочившего корреспондента неожиданно тяжелым взглядом (отчего тот сразу же как-то скукожился) и, протянув руку, взял микрофон. Причем этот жест вышел у него каким-то небрежно величественным. Он поднял голову и обвел глазами остальных журналистов, повисших на ограждении и спинах дюжих телохранителей, затем едва заметно скривил губы в слабом намеке на ироничную улыбку и поднес микрофон ко рту.

— По интересующему вас случаю сейчас идет серьезное расследование, причем и по служебной, и по судебной линии. Поэтому я намеревался до окончания следствия воздерживаться от любых заявлений, чтобы не повлиять, пусть даже косвенно, на его результаты… — Тут Его Величество сделал паузу, от которой у всех, кто стоял рядом с ним или сидел у экранов телевизоров, мурашки пошли по коже. — Но вопрос задан, и не ответить на него я считал бы трусостью. — Император упер взгляд прямо в объектив телекамеры. — Я считаю, что преступник, стреляющий в милиционера, не достоин права жить! — Он помолчал, будто давая возможность остальным осознать его слова, и заговорил снова: — Поэтому каждый, кому придет в голову шальная мысль просто попробовать взглянуть на моего милиционера или солдата, сержанта, офицера, короче, любого, кто принес мне присягу, через прорезь прицела или попытаться любым иным способом нанести ему вред, должен знать, что с этого момента он становится моим личным врагом. — Император вновь обвел взглядом присутствующих, сказал: — Спасибо, — и отдал микрофон.

В течение последующих семи месяцев в Империи было ликвидировано (жестко или не очень) более двухсот националистических организаций различного толка…

— И чего?

Израель пожал плечами.

— Да так…

Они снова помолчали. Потом Израель спросил:

— Завтра уезжаете?

Виктор кивнул. За дверью раздался дробный стук каблучков, и в комнату влетела возбужденная Ракель.

— Виктор, привет, мама сказала, что ты пошел гулять. Я так и знала, что ты у Израеля. Привет, Израель!

Израель, который и сам неровно дышал к Ракель (настолько неровно, что Виктору казалось, что он сменил гнев на милость именно после того как сообразил, что, если уедет Виктор, у него самого появится шанс сблизиться с Ракелью), слегка зарделся и приветственно кивнул.

— Привет, Ракель.

Но той было не до формального обмена любезностями.

— У меня потрясающая новость! Мы тоже уезжаем в Империю.

— Что-о-о-о?!

У обоих мальчишек округлились глаза.

Ракель победно усмехнулась:

— Папа уже давно разослал резюме в разные фирмы, и вчера ему пришли ответы одновременно из «Локхида» и с русского Хруничева. Американцы предлагают большую зарплату, но папа склоняется к предложению русских. Он говорит, что у них интересней и больше возможностей для роста. Так что если все будет нормально, то на следующей неделе папа уезжает в Москву. А нас собирается забрать, как устроится, но не раньше, чем у меня закончится школа. — Ракель перестала тараторить и окинула мальчишек победным взглядом. Оба были обескуражены, но по-разному. На Израеля жалко было смотреть, зато Виктору хотелось орать от восторга.

— Ой, я забыла сказать, Виктор, тетя Руфа просила тебя скорее идти домой. Все уже собираются ужинать и ложиться спать. Ведь вам завтра рано вставать.

Виктор чуть не скривился, но даже эта фраза теперь не смогла испортить ему настроения. В конце концов, как оказалось, уезжая, он оставлял не так уж и много. Впрочем, кто его знает, может быть, он когда-нибудь сюда и вернется.

Отец встретил его в аэропорту когда Дэймонд, преодолев наконец паспортный контроль и дождавшись, пока не слишком расторопный мулат подкатит ему тележку с его багажом (бог ты мой, как разительно все это отличалось от русских аэропортов), выбрался из прохладного здания аэропорта в палящее пекло, с момента посадки самолета прошел уже почти час.

Отец, как обычно, ждал на стоянке. У них с отцом еще много лет назад сама по себе сложилась такая негласная традиция. Если отец по каким-то причинам встречал его в аэропорту, то не маячил у стойки, а ждал в машине, которая всегда стояла на одном и том же месте (ну на пару машин дальше или ближе). Когда Деймонд, сопровождаемый чемоданом, катящимся за ним, будто щенок на поводке, подошел к машине, отец вылез наружу, церемонно пожал ему руку и несколько недовольно поморщился.

— И стоило тратить такие деньги на эту игрушку…

Дэймонд сначала не понял, в чем дело, и недоуменно посмотрел по сторонам, потом до него дошло, что отец имел в виду чемодан, и он рассмеялся.

— Деньги? А сколько это стоит здесь, папа?

Отец сварливо нахмурился:

— Ну да уж не дороже, чем в твоей Империи. На той неделе, когда мама приценивалась к такому же для Нормы — мы же тебе писали, что она в этом году собирается в Нью-Йорк, поступать в колледж театрального искусства, — так вот, на такой игрушке стоял ценник в семьсот долларов.

• Предыдущая
• 54/75
• Следующая