Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 33

• Предыдущая
• 33/36
• Следующая

При виде Раньеро, сидевшего спиной к лошади с горящей свечой в руке, они начали кричать: «Безумный, безумный!»

Большинство из них были итальянцы, и Раньеро слышал крики на родном языке: «Pazzo, pazzo!» – что значит «безумный».

В течение целого дня Раньеро сдерживал себя, но эти непрерывно повторявшиеся крики раздражали его. Он внезапно соскочил с седла и стал усмирять крикунов увесистыми кулаками. Они скоро убедились в тяжеловесности его ударов и разбежались во все стороны, а он остался один.

Тут Раньеро опомнился. «Они правы, называя меня безумным», – подумал он, ища глазами свечу, так как он на мгновенье забыл о ней. Он увидел ее наконец в стороне от дороги, в яме, куда она скатилась. Свеча погасла, но вблизи нее, в сухой траве, он увидел огонь и понял, что счастье не оставило его, так как пламя зажгло траву раньше, чем погаснуть.

«Как печально могли кончиться все мои труды!» – подумал он, зажигая свечу и садясь в седло. Он чувствовал себя подавленным. Ему казалось теперь маловероятным, чтобы его путешествие кончилось благополучно.

К вечеру Раньеро прибыл в Рамле и подъехал к дому, где останавливаются на ночлег караваны. Это был большой застроенный двор. Вокруг него были устроены небольшие стойла, где путешественники на ночь привязывали лошадей. Комнат не было, и люди спали рядом с животными.

Народу набралось уже много, но хозяин все-таки очистил место для Раньеро и его лошади. Он дал ему поесть и задал корм лошади.

Заметив, как хорошо к нему относятся, Раньеро подумал: «Я готов верить, что разбойники оказали мне услугу, отняв у меня доспехи и коня. Несомненно, что с этой ношей мне легче будет путешествовать по стране, если меня будут принимать за юродивого».

Поставив лошадь в стойло, Раньеро сел на вязку соломы, держа свечу в руках. Он решил не спать, а бодрствовать всю ночь.

Но едва Раньеро присел, как в тот же миг задремал. Усталый, он вытянулся во время сна во весь свой рост и проспал так до утра.

Проснувшись утром, он не нашел возле себя ни огня, ни свечей. Он стал искать в соломе, но и там ничего не находил.

«Кто-нибудь отнял у меня свечу и погасил ее», – подумал он и попытался уверить себя, что он очень рад, так как этим все кончилось и он не обязан больше стремиться выполнить неразрешимую задачу.

Но вместе с тем он почувствовал какую-то внутреннюю пустоту и тоску. Ему казалось, что никогда он не желал так страстно исполнить задуманное, как теперь.

Он вывел лошадь и оседлал.

Когда Раньеро уже был готов, к нему подошел хозяин постоялого двора, держа горящую свечу, и сказал на франкском языке:

– Вчера я должен был взять у тебя эту свечу, так как ты заснул, а теперь можешь получить ее обратно.

Раньеро, притворяясь равнодушным, сказал безразличным тоном:

– Ты умно сделал, что погасил огонь.

– Нет, я не тушил, – возразил хозяин, – я видел, что ты пришел ко мне с горящей свечой, и думал, что для тебя важно, чтобы огонь продолжал гореть. Когда ты посмотришь, насколько уменьшилась свеча, ты поймешь, что она горела всю ночь.

Раньеро просиял от радости. Он поблагодарил хозяина и уехал в прекраснейшем настроении духа.

Отправляясь из Иерусалима, Раньеро хотел совершить свой путь морем из Яффы в Италию. Но он оставил этот план после того, как разбойники отняли у него деньги, и решил ехать сухим путем.

Это было длинное путешествие. Из Яффы он направился к северу вдоль берегов Сирии. Дальше путь шел на запад, вдоль Малоазиатского полуострова. И затем снова на север, вплоть до Константинополя. А отсюда ему предстоял долгий путь до Флоренции.

Все это время Раньеро питался подаянием. Большею частью пилигримы, массами направлявшиеся в Иерусалим, делились с ним пищей.

Хотя Раньеро ехал все время один, дни не казались ему ни длинными, ни однообразными. Он все время не переставал охранять пламя, благодаря чему никогда не мог чувствовать себя вполне спокойным. Достаточно было дунуть ветру, упасть капле дождя, чтобы оно погибло.

В то время как Раньеро ехал пустынными дорогами и думал только о том, чтобы поддержать священный огонь, ему пришло в голову, что когда-то раньше он видел нечто подобное. Он видал в былые времена в своей жизни человека, который оберегал что-то столь же непрочное, как пламя свечи.

Вначале это воспоминание мелькало так неясно, что он не вполне был уверен, действительно ли когда-нибудь случилось то, о чем ему грезится?

Но по мере того как он продолжал одиноко подвигаться вперед, ему все чаще и чаще приходила в голову мысль, что нечто подобное когда-то уже было с ним.

«Точно я никогда в жизни ни о чем другом не думал», – не раз мелькало в его голове.

Однажды вечером Раньеро въехал в какой-то город. Смеркалось, и женщины стояли в дверях своих домов, поджидая мужей. Одна из женщин привлекла внимание Раньеро: высокого роста, стройная, с печальными глазами, она напоминала ему Франческу дель Уберти.

В тот же миг Раньеро понял, о чем вспоминал все это время. Он подумал, что для Франчески ее любовь бесспорно была тем же, чем для него пламя свечи, которое он старается сохранить горящим, и она всегда боялась, что Раньеро погасит эту любовь. Он удивился этой мысли, но все более и более убеждался, что именно так и было. Впервые начал он понимать, почему Франческа оставила его и что не воинскими подвигами он может ее вернуть.

Путешествие Раньеро шло очень медленно в значительной степени потому, что в дурную погоду он не мог ехать. Тогда он сидел в какой-нибудь стоянке для караванов и охранял свое пламя. Это были очень тяжелые дни.

Однажды, переезжая гору Ливан, Раньеро заметил, что надвинулись тучи и скоро разразится гроза. Он находился высоко, между страшными пропастями и обрывами, вдали от всякого человеческого жилища. Наконец он увидел на скале могилу сарацинского святого. Это было небольшое четырехугольное каменное здание со сводчатой крышей. Раньеро решил, что там он прекрасно укроется от ливня и грозы.

Едва Раньеро успел туда войти, как разразилась снежная буря, бушевавшая целых два дня, а вместе с бурей наступил такой ужасный холод, что он едва не замерз.

Раньеро знал, что на горе легко найти ветви и хворост, так что нетрудно было бы набрать топлива для костра. Но он считал таким священным огонь, который он нес, что не хотел зажечь им ничего другого, кроме свечей перед алтарем Святой Девы во Флоренции.

Непогода становилась все ужаснее, наконец он услыхал сильный гром и увидал молнии, бороздившие небо.

Одна из них ударила близ могилы, на горе, и зажгла дерево. Раньеро имел теперь огонь, не прикасаясь к священному пламени.

Когда Раньеро проезжал по пустынной гористой части Киликии, свечка его стала догорать. Свечи, которые он взял с собою из Иерусалима, давно кончились, но все же он выходил все время из затруднения, так как на пути ему попадались христианские общины, где он мог достать свечи.

Но теперь запасу его пришел конец, и он уже думал, что это будет концом его путешествия.

Когда свеча почти совсем догорела, так что пламя обжигало ему руку, он соскочил с седла, набрал хворосту и сухой травы и зажег их последним остатком своей свечи. Но на горе было немного горючего материала, и огонь скоро должен был погаснуть.

Раньеро сидел и с печалью думал о том, что священное пламя должно погаснуть, как вдруг он услыхал на дороге пение, и по тропинке стала приближаться процессия паломников со свечами в руках. Они шли в пещеру, где жил святой человек, и Раньеро присоединился к ним. Между паломниками была старуха, едва передвигавшая ноги, и Раньеро помог ей взойти на гору.

Когда она стала его благодарить, он знаком попросил у нее свечу, она подарила ее ему, и многие другие подарили Раньеро свечи, которые несли.

Он погасил все эти свечи, поспешно сбежал по той же тропинке вниз и зажег одну из них уже потухавшим было огнем священного пламени.

• Предыдущая
• 33/36
• Следующая