Преступления инженера Зоркина - Акимов Виталий Владимирович - Страница 28

Старик вежливо поздоровался с офицером, приложив руку к сердцу. Назвал себя:

— Махмуд Алиев, пенсионер.

На пороге дома показалась молоденькая женщина в пестром платье с малышом на руках.

— Жена моего сына, Саноат, — Махмуд-ата повернулся к невестке, произнес ласково: — Дочка, приготовь дастархан, угости гостя чаем.

Агзам Ходжаев молча опустился на покрытое одеялом сури. Он сердцем почувствовал, что убитый — сын старика. Но как сказать об этом отцу, поведать ему о гибели родного человека!

Отец тяжко вздохнул. Зажав в кулак бороду, он опустил глаза, заговорил глухо:

— Да! — старик с удивлением взглянул на офицера, и тут же лицо его заострилось. — С ним что-нибудь случилось?

Не отвечая на вопрос аксакала, Ходжаев спросил снова:

— Курбан ночевал сегодня дома?

Услышав в ответ «не ночевал», он потребовал рассказать все, что делал Курбан вчера и когда ушел из дома. Отец тяжко вздохнул. Зажав в кулак бороду, он опустил глаза, заговорил глухо:

— Курбан в последнее время сильно стал пить. Когда после армии пришел, золотой был парень; женился, с женой жил дружно. На завод поступил, хорошо зарабатывал, о нем даже в газете писали. А потом друга себе завел. Семеном зовут, высокий, худой, где работает — не знаю. Раз пять у нас бывал, все время пьяный, и еще вместе с Курбаном дома пили.

Гость — святой человек, гостя из дома не выгонишь. Со слезами на глазах подавала закуски Саноат пьяным вдребезги Курбану и Семену. А те сквернословили, бахвалились, что могут пить, как «сапожники», судачили о какой-то Машке. Семен подливал водку Курбану, а сам, глядя масляными глазами на жену друга, хватал ее то за кисть руки, то за локоть. Все видел и слышал старый отец, но сдерживал себя, дожидаясь, когда гость, наконец, уйдет.

И когда Семен уходил, отец пытался убедить Курбана, что его друг нехороший человек. Курбан бесился, площадно ругался, а когда Саноат пожаловалась, что Семен ведет себя непристойно, то чуть не задохся от пьяной ярости, обвинив во всем жену: она-де сама развратница, сама глядит на друга двусмысленно. Курбан бросился с кулаками на жену, отец закричал, пытался остановить сына, но, отброшенный к стене дома, упал на землю, больно ударившись головой.

Часто Курбан домой возвращался чуть ли не ползком. Говорит, что его Семен угощает. А в получку он вроде бы ему долги выплачивает, чуть ли не всю зарплату в пивной оставляет. Нередко дома не ночует, где бывает, не говорит. Вот и вчера, пришли вместе с Семеном уже выпившие. Сели за дастархан, еще бутылку водки осушили. Семен опять, осклабившись, стал глядеть на Саноат, обнаглел до того, что схватил женщину за грудь. Не выдержала она, закричала.

— Что вы делаете, оставьте меня! Курбан, как ты позволяешь, чтобы над твоей женой надругались!

Курбан вместо того, чтобы Семена проучить, жену побил. Хрипел, за косы дергал, на одеяло свалил и ногой несколько раз ударил. А потом, как был в майке выскочил на улицу, догонять Семена, просить у него прощения за то, что друга жена обидела. Выскочил, и не вернулся. Дома не ночевал и днем не приходил. Может быть, скоро вернется: ему сегодня во вторую смену на работу идти.

Обо всем рассказал старик, ничего не утаил. И хотя стыдно о таком людям говорить, но раз уж милиция сыном заинтересовалась, пусть офицер знает, может поможет.

Тяжело вздохнул Агзам Ходжаев, потер пальцами бугристый лоб:

— У вас есть фотография сына?

Убедившись, что убитый и человек на фотокарточке, которую принесла Саноат, одно и то же лицо, старший лейтенант сказал:

— Курбан Алиев в больнице. Вам Махмуд-ата надо со мной поехать.

— А вы оставайтесь, — старший лейтенант повернулся к Саноат, глядевшей на него вопросительно, с тревогой. — С ребенком ехать не стоит.

Женщина не посмела ослушаться, хотя всем сердцем рвалась туда, где лежит сейчас ее Курбан. Ее любимый муж и отец маленького сына! Она забыла обо всем плохом: о пьянках, о диких скандалах; сейчас, когда Курбан в беде, он был снова ей дорог, снова любим, как прежде.

Когда Ходжаев вернулся, сходив к ближайшему телефону-автомату, чтобы вызвать машину, Махмуд-ата уже стоял в ожидании, в сером длинном халате и узелком с фруктами для больного сына.

— Этого не нужно, — произнес как можно мягче Агзам Ходжаев, взяв узелок из рук старика и положив на сури. — Пошли, машина сейчас подойдет.

По дороге старший лейтенант сказал Алиеву, что его сын убит. Охнул аксакал, схватился за сердце и застонал:

— Как это случилось? Кто этот злодей, лишивший жизни моего сына!?

Ходжаев сидел на заднем сидении, рядом со стариком, нахмурившись, больно переживая в душе несчастье, которое постигло доброго и честного человека. Ответил:

— Пока мы этого не знаем. Но убийцу найдем обязательно!

Махмуд Алиев опознал труп. Он точно споткнулся, подходя к столу, на котором лежало тело Курбана. Палка выпала из его рук, с грохотом покатилась по кафельным плитам пола. Старик пошатнулся, Агзам Ходжаев подхватил его под руки. Но Махмуд-ата отвел его руку. Аксакал упал на мертвого Курбана и, обхватив его руками, зарыдал, покрывая лихорадочными поцелуями застывшее, ставшее теперь важно спокойным восковое лицо сына.

Сенявский курил, слушая доклад своего помощника. На листе бумаги, лежавшем перед ним, было написано:

После того, как Ходжаев закончил, Петр Петрович, четко вывел внизу:

Пока группы занимались установлением личности убитого, капитан не терял времени даром. После беседы с начальником райотдела, он поехал в кинотеатр и выяснил у кассира, что тот вчера вечером, часов около одиннадцати видел парня в майке.

— Он был сильно пьян, — рассказал кассир. — Требовал билет на последний сеанс. Но я заявил, что билеты кончились. Разве можно пьяного пускать в зрительный зал?

Больше ничего кассир добавить не мог. Ответив Курбану отказом, он захлопнул окошко, а потом пошел в зал, смотрел кинокартину.

Сенявский вышел из кинотеатра, остановился около подъезда. Его серые глаза внимательно оглядели площадь, трамвайную остановку, задержались на несколько секунд на том месте, где произошло убийство. Взгляд капитана скользнул дальше. Небольшой продуктовый магазин, недалеко от остановки. Петр Петрович перешел улицу, вошел в магазин.

Заведующий и два продавца в один голос заявили, что вчера они как всегда ушли ровно в десять вечера и ничего подозрительного не заметили. Заведующий, выслушав капитана, высказал предположение:

— Свидетелем того, о чем вы говорите мог оказаться человек, который торгует солеными огурцами. Он обычно располагается рядом с нашим магазином, сидит здесь с утра до позднего вечера. Только сегодня его почему-то нет.

Заведующий вопросительно посмотрел на офицера:

— Вы хотите знать, кто он и где живет?

— Да! Это очень важно!

— К сожалению, я не знаю, кто он. И точного адреса не могу назвать. Кажется, его дом во втором переулке от нас. Я видел, как он выходил оттуда со стульчиком и ведром, наполненным огурцами.

— Итак, возникают две версии, — заключил капитан, легонько постучав по крышке стола обратным концом карандаша. Глаза его, обычно бесстрастные, в этот миг сверкнули, лицо просветлело. Петр Петрович коротко и ясно прокомментировал сложившуюся обстановку.

— Намечаются два свидетеля преступления: торговец огурцами и Семен. Первый — ненадежен, он мог и не быть в тот вечер около магазина, а вот второй должен знать, что произошло с его другом. Отбросим первую версию, займемся Семеном.

Вася сидел, точно на иголках, слова так и рвались с языка: «Почему Петр Петрович медлит, не делает вывода? Ведь картина ясна: разъяренный Курбан, догнав Семена около кинотеатра «Звезда», не помирился с ним, а поссорился. Ну а потом собутыльник ударил ножом Алиева».

Капитан оглядел поочередно каждого из сотрудников оперативной группы, остановился на Рябчикове.