Дорога Короля - Гринберг Мартин - Страница 82

Фокусник покачал головой.

— Это неважно. Важна ее суть. А суть у нее от рождения имбирная. Она пряничная собачка. — Он вырвал из спинки Джинджера шерстинку, и собака скорбно на него посмотрела. Шерстинку он протянул Венди, предложив: — Попробуйте-ка.

— Да нет, не стоит, — поморщилась Венди.

— Ну как хотите, — пожал плечами фокусник и, сунув шерстинку в рот, тут же ее съел, с наслаждением причмокивая.

«Господи», — подумала Венди.

— А как вы думаете, откуда берется имбирь? — спросил ее фокусник.

— Что? Вы имеете в виду вашу собаку?

— Нет, приправу.

Венди пожала плечами.

— Не знаю. По-моему, это какое-то растение.

— Вот тут-то вы и ошибаетесь! Имбирь делают так: таких вот пряничных собачек, как наш Джинджер, бреют наголо и перетирают шерсть в ступке, пока не получится порошок. Затем этот порошок выставляют на солнце суток на полтора-двое, и он вскоре приобретает свой знаменитый рыжеватый оттенок.

Венди слушала, развесив уши и широко раскрыв от удивления глаза. Лишь с огромным трудом она заставила себя встряхнуться.

«Нет, пора уходить! — подумала она. — Давно пора!»

В конце концов, она сделала, что могла: убедилась, что со стариком все в порядке. И он явно не страдает от последствий своего падения…

— Послушайте! — возмутилась она, увидев, что он взял ее дневник и начал его перелистывать. — Это очень личное!

Она попыталась отобрать у него дневник, но он отстранил ее руку, продолжая читать.

— Поэзия… — задумчиво промолвил он. — И к тому же стихи просто прелестные!

— Прошу вас…

— Вы их когда-нибудь публиковали?

Венди бессильно уронила руку и с тяжким вздохом откинулась на спинку скамьи.

— Две подборки, — сказала она, помолчав. — И несколько отдельных стихотворений удалось продать в литературные журналы.

Впрочем, поправила она себя, слово «продать» здесь не годится: ведь в журналах платят только потиражные. И хотя у нее действительно были опубликованы две подборки, но опубликовало их маленькое местное издательство «Ист-стрит Пресс», а потому книжные лавчонки в Ньюфорде были, наверное, единственным местом в мире, где продавались обе ее книжки.

— Романтично. И с этакой оптимистической ноткой… — заметил фокусник, продолжая читать дневник, где перед ним как на ладони были все ее наброски, все незаконченные стихотворения, все черновые варианты. — Но никакой «бури и натиска», столь свойственных ранним романтикам; скорее похоже на «Сумерки» Йитса или… как это называл Честертон? «Мавританством»? Когда обычные вещи кажутся необычными, если посмотреть на них немного иначе…

Венди просто ушам своим поверить не могла! Да кто он такой? Профессор, некогда преподававший английскую филологию и ныне живущий на улице, словно какой-то подзаборный философ из Древнего мира? Нет, это же полный абсурд — то, что она продолжает сидеть здесь и слушать его речи!

Фокусник посмотрел на нее, ласково улыбаясь.

— Собственно, в этом и заключается наша надежда на будущее, верно? Когда мы позволяем своему воображению забегать далеко вперед и просто видеть, не вдаваясь особо в смысл и значение того, что мы видим вокруг. Вы со мной согласны?

— Я… не знаю, что вам и сказать, — пролепетала Венди.

Джинджер спал, свернувшись клубочком у фокусника на коленях. А он, закрыв дневник Венди, пристально смотрел на девушку невероятно синими ясными глазами из-под полей своей дурацкой шляпы.

— А теперь Джон хотел бы кое-что вам показать, — сказал он.

Венди изумленно уставилась на него.

— Джон? — спросила она, озираясь.

Фокусник ударил себя в грудь.

— Ну да, Джон Уиндл! Так те, кто знает мое имя, меня кличут.

— Ах вот оно что!

Ей показалось странным, как легко он переходит с речи образованного человека к просторечию. Даже себя в третьем лице именует! С другой стороны, если на минутку задуматься, в нем странно не только это… Все в нем очень странно!

— И что же вы хотели мне показать? — осторожно спросила Венди.

— Это недалеко.

Венди посмотрела на часы. Ее смена начиналась в четыре. У нее есть еще почти два часа, куча времени. Однако же она прекрасно понимала: каким бы интересным ни был ее новый знакомец, это совсем не тот человек, с которым ей хотелось бы общаться и впредь. Она чувствовала себя не в своей тарелке из-за той постоянной дихотомии смысла и бессмыслицы, что придавала такую остроту и яркость его высказываниям. Хотя ей вовсе не казалось, что он опасен. Просто ее преследовало ощущение, будто она ступила на весьма зыбкую почву, которая в любую минуту, при любом неосторожном движении может у нее под ногами превратиться в бездонную трясину или зыбучие пески. И, несмотря на то что она едва была с ним знакома, она знала: если продолжать его слушать, то это грозит ей множеством таких вот неосторожных движений.

— Извините, — сказала она, — но у меня совершенно нет времени.

— Видите ли, это нечто такое, что, по-моему, только вы и сможете если не понять, то по крайней мере оценить по достоинству.

— Я уверена, что это в любом случае очень интересно, но мне…

— Ну так идемте! — сказал фокусник, протягивая ей дневник, и встал, стряхнув с колен собаку, которая тут же разразилась протестующим лаем. Он поднял ее, сунул в корзинку и взялся за руль велосипеда, вопросительно глядя на Венди.

Она открыла было рот, чтобы возразить, потом пожала плечами и тоже встала. А почему бы и нет? Опасным он действительно не выглядит, и можно постараться все время быть на людях…

Венди сунула дневник в рюкзачок и последовала за чародеем. Он вел ее, шагая рядом со своим велосипедом, в южную часть города, где газоны Городской управы уступали место лужайкам перед зданиями университета Батлера. Венди хотела было спросить, не трудно ли ему идти (ведь сперва он сильно хромал), но он шел так быстро и легко — кстати, по походке ему нельзя было дать и половины тех лет, на какие он выглядел, — что она решила: значит, не так уж сильно он и ушибся.

Они пересекли заросший травой пустырь перед университетом, направляясь прямо к библиотеке имени Г. Смитерса и огибая островки студентов, сидевших на траве и занятых чем угодно, только не учебой. Стены библиотеки были увиты густым плющом. Они обогнули здание и оказались на заднем дворе, где фокусник наконец и остановился.

— Вон там. — И он широко повел рукой, словно обнимая весь двор. — Ну что, видите?

Перед ней было довольно большое открытое пространство, на заднем плане которого высились какие-то строения. Венди и сама когда-то училась в этом университете и тут же узнала все три здания: студенческий центр, научный корпус и общежитие. И сразу вспомнила, что где находится. Двор, обрамленный стенами этих одинаково громоздких зданий, был страшно захламлен строительным мусором. Кусты сирени и боярышника, росшие здесь когда-то, были уничтожены, остатки лужайки были в проплешинах, а изрытая техникой земля вокруг заросла сорняками, особенно там, где из земли были с корнями выдраны деревья. Прямо посредине двора торчал невероятной величины пень.

Лет пятнадцать, наверное, прошло с тех пор, как у Венди имелись хоть какие-то причины заглядывать на задний двор библиотеки. И теперь она его просто не узнавала и чувствовала, что смотрит вокруг с выражением «угадай, что неправильно на этой картинке?» Когда она поступила в университет, здесь был маленький островок дикой природы, которая словно спряталась на задах библиотеки от аккуратно подстриженных лужаек и декоративных кустарников, придававших остальной территории университета такой живописный и причесанный вид. И она еще помнила, как пробиралась сюда с дневником в руках и сидела под огромным…

— Как же здесь все изменилось! — медленно проговорила она. — Они выкорчевали все кусты и большой дуб срубили…

Кто-то сказал ей тогда, что это дерево — настоящий раритет и принадлежит к редкому виду дубов, которые обычно не растут в Северной Америке. Назывался он, впрочем, Quercus robur, «дуб обыкновенный» или «европейский». Полагали, что ему более четырех веков, то есть он старше и самого университета, и самого Ньюфорда.