«Як» – истребитель. Чужая судьба - Юров (Корд) Роман - Страница 38
- Предыдущая
- 38/61
- Следующая
– Вы извините, что так получилось. Мы думали, что вы старше.
– Да ничего, – равнодушно бросил Виктор, – привыкну.
Они долго молчали, но Нина все никак не уходила, переминалась с ноги на ногу, поеживалась от холода. Сейчас он рассмотрел ее получше: она была невысокая, темноволосая, более чем на голову ниже Виктора, кареглазая и очень изящная, хрупкая.
– Вы летчик, да? – наконец спросила она. – Ребята сказали. А скажите, вам страшно летать в небе?
– Страшно? – Виктор усмехнулся, он вспомнил, что уже говорил какой-то девушке про небо, вот только это было так давно. – Как может быть в небе страшно? Это же… там все другое… это… это голубая бездна, без краев. Это простор, это свобода. Это благодать. Только в нем понимаешь, насколько все на земле мелкое, неважное, суетное. Там, в небе, ты видишь перед собой вечность.
– Красиво, – тихо сказала Нина, – везет вам. У вас такая красивая и героическая профессия.
Виктор хмыкнул и машинально потер рубцы ожогов. Девушка смутилась, даже в полумраке было видно, как покраснело ее лицо.
– Извините, – сказала она, запинаясь, – я не подумала…
– Да ладно вам извиняться, – улыбнулся Виктор, – к тому же я считаю, что профессия доктора не менее героическая, но гораздо более важная.
– Я вообще-то на детского врача учусь, – несмело улыбнулась Нина, – что уж тут героического?
Они незаметно разговорились. Нина оказалась хорошим рассказчиком и слушателем. Общаться с ней приносило Виктору удовольствие.
В вагон они вернулись закоченевшие, поздно ночью. Здесь давно утих гомон голосов, народ сладко спал, заняв все что можно было занять, кто-то спал даже на багажных полках. В вагоне витал теплый дух множества людей, портянок, гуталина, кисловатый запах хлеба. Размеренно перестукивались стыки рельсов, и поезд мчался сквозь ночь в Саратов…
…Привычно навалилась перегрузка, вдавила в сиденье, прикрыла «шторки» глаз. «Як» рванул в небо, рассекая его прозрачную синь боевым разворотом. Рядом промелькнул второй истребитель – командира их эскадрильи майора Товстолобова, он потянул влево вверх, заходя в хвост. Виктор тоже положил свой истребитель на крыло, потянул ручку, пытаясь перекрутить, но, как обычно, отстал и остался ниже. Товстолобов вышел на горку и, лихо развернувшись, начал заходить в атаку сверху. Виктор привычно увернулся, проводил взглядом уходящий на очередную горку истребитель командира и поморщился. Формально учебный бой был уже проигран, он даже знал, что будет дальше, – командир проведет еще одну атаку, а после только имитацию, а сам повиснет на хвосте. Можно, конечно, было бы с ним покрутиться на максимальных перегрузках, но в прошлый раз, это отозвалось сильной головной болью вечером. Повторения не хотелось, вдобавок начала ныть нога, предчувствуя непогоду. Боль в ноге неожиданно добавила злости. Он снова привычно уклонился от атаки, а когда командир попытался в наглую сесть на хвост, резко крутанул размазанную бочку – «кадушку». Не ожидавший такого поворота Товстолобов проскочил вперед, и Виктор загнал силуэт его истребителя в прицел. Если бы это был бой реальный, то в машину комэска уже прилетел бы добрый килограмм свинца и стали. Самолеты снова разошлись и неторопливо пошли на посадку.
– Ловко, ловко, – добродушно засмеялся Товстолобов, когда Виктор докладывал ему о выполнении задания, – провел старика. Вот что значит фронтовая закалка. Начало боя у тебя, как обычно, вялое, но потом удивил. Вот чую же, можешь, когда хочешь…
Виктор не стал говорить командиру, что у него старенький истребитель, самых первых серий, изношенный, битый-перебитый курсантами. И не на такой рухляди тягаться против новейшего командирского «Яка», с улучшенной аэродинамикой и более мощным мотором. В таких условиях, при боях на вертикали против хорошего пилота, у Виктора не было ни единого шанса. Товстолобов был хорошим пилотом.
– Ты в Саратове был? – неожиданно спросил майор. – Знакомые там есть?
– Был, – удивился Виктор, – весной оттуда «Яки» перегоняли. Есть… знакомая.
– Хорошо, – командир хлопнул его по плечу и широко улыбнулся, – завтра туда поедем, самолеты перегонять. Еще Васюков и Дронов. Ты тоже поедешь.
Эта новость обрадовала: за месяц, проведенный в резервной эскадрилье запасного авиаполка, ему тут все надоело. Отправка на фронт была не за горами, так что внеплановая поездка в город пришлась весьма кстати. Он там мог повидаться с Ниной, а это грело сердце. Не то чтобы он ждал от встречи с ней чего-то особенного, но она оказалась первой девушкой, которая не шарахалась, завидев его ожоги. Да и после ее писем…
Распорядок в ЗАПе оказался весьма насыщенным, много зачетов по матчасти, потом и полеты начались, в общем, он уже начал было забывать о коротком знакомстве в поезде. Тем неожиданней оказалось пришедшее исписанное мелким убористым почерком письмо от Нины. И ничего в этом письме не было особенного: интересовалась, как дела, сообщала о своих, но Виктор его перечитывал раз сто. Это было первое письмо, что он получил в своей новой жизни, но больше его взволновал и обрадовал тот момент, что на этом свете есть человек, который помнит о нем. Он сразу принялся писать ответ, написав громадный, сбивчивый опус, на шести листах. Отправил и испугался. Вдруг она, получив такое письмо, больше не захочет с ним общаться? Но через неделю снова получил от нее ответ. В этот день Виктор был самым счастливым человеком. Завязалась оживленная переписка, он почти каждый день получал от нее письма и слал свои. Благо соседом у Нины оказался водитель с авиазавода. По долгу службы ему приходилось бывать в Багай-Барановке почти каждый день, он и служил им почтальоном.
– Ты еще и думаешь? – спросил майор. – Совсем совести нет? Давай, беги документы оформляй, да заодно в финансовый отдел заскочи.
В Саратов они прибыли замерзшие как собаки. Сперва их не пускали на заводской аэродром, потом началась долгая канитель с приемкой самолетов. Товстолобов постоянно куда-то убегал, звонил из дежурки по телефону, жутко ругался. Наконец пришел, демонстративно хлопнул зажатыми в руке перчатками по планшету.
– Перелет отменяется, – буркнул он, хотя глаза при этом были довольные, – собираем вещички и дуем отсюда. Погоды нет, на завтра обещают.
С неба срывался мелкий снежок, облака были низко-низко. Лететь по такой погоде, когда облака сливаются со снегом, не хотелось.
– Ну что, – спросил майор, – в общагу?
Дронов демонстративно закашлялся, а Васюков состроил умилительное лицо:
– Товарищ майор, может, как в прошлый раз сделаем?
– Можно, как в прошлый, – ухмыльнулся Товстолобов. – Только Саблина тогда с собой забирайте, головой за него отвечаете. Чтобы завтра в семь утра были на этом самом месте. Трезвые, живые и здоровые. Ясно? – немного повысил голос майор. Он еще немного постращал и ушел. Они остались втроем.
– Ну вот, навязался нам, – недовольно протянул Дронов. Он вообще был все время чем-то недоволен, то обедом в столовой, то снегом, то боковым ветром.
– Я вам не навязывался, – огрызнулся Виктор, – надо было раньше рот открывать, пока майор не ушел.
Дронов плюху проглотил молча. Виктор был хоть и младше его по званию, но фронтовиком и орденоносцем, а это что-то да стоило.
– Слушай, но нельзя тебе с нами, – примиряюще сказал Васюков, – у меня тут… жена… ну сам понимаешь. А свободного места просто нет. Всем неудобно будет. Может, ты в общагу пойдешь, а? А с нас потом будет причитаться.
Виктор обрадовался. У него появился замечательный шанс прогуляться по городу. О такой самостоятельности он мог только мечтать.
– Разберемся, – сказал он, полагая, что прийти в летную общагу успеет всегда. – Завтра буду здесь, в семь.
Ему повезло. Попутная машина добросила от аэродрома до самого центра, так что не пришлось сбивать ноги. Гулять по городу оказалось очень приятно. И пусть на его пути не встречалось завлекательных огней реклам, веселых и пьянящих клубов, красиво одетых женщин и шикарных машин, пусть город был грязноватым, засыпанным снегом, и пусть смотреть тут толком было не на что, но все равно свобода манила. Он шел по заснеженным тротуарам, вглядывался в редких прохожих – в основном женщин, на старые дома центральных улиц и радовался. Он мог идти куда пожелает и делать что угодно. Свобода опьяняла, сейчас он даже пожалел, что когда-то отказался от отпуска.
- Предыдущая
- 38/61
- Следующая
