Три романа Синди Блэка - "Графит" - Страница 66

• Предыдущая
• 66/130
• Следующая

Квентин появился внезапно, словно он возник из воздуха или мгновенно перетек из-за кулис на сцену. Зал грянул аплодисментами, а Синди замер, жадно всматриваясь в лицо своего примера для подражания.

Квентину было около сорока лет, но он уже начал седеть, и его волосы по иронии судьбы стали напоминать цветом волчью шерсть. Костюм сидел на нем идеально, что делало честь как искусству портного, так и умению Квентина носить подобные вещи.

— Добрый день, — говорил он негромко и спокойно, но слышно было всем.

К своему стыду, Синди не мог потом вспомнить почти ничего из того, что Квентин рассказывал. Синди попросту не слышал. Он только смотрел, и впечатлений от того, что он видел, было слишком много, чтобы оставались силы еще и на восприятие речи.

Квентин был живым воплощением красоты танца и демонстрацией возможностей человеческого тела. Все, что он делал: перемещался по сцене, подносил к губам стакан с водой, отводил со лба выбивающуюся из прически прядь — было изящно и в то же время не манерно, как будто все эти жесты были деталями какого-то отточенного танца. Синди, который в повседневности оббивал локтями косяки, спотыкался, терял туфли и поскальзывался на ровном месте, не мог оторвать от него глаз. Когда-то ему хотелось стать таким же, как Квентин. Теперь, стоя напротив него, Синди понял, что ему таким никогда не стать, даже если вывернуться наизнанку и пытаться контролировать каждое свое движение. Это было попросту невозможно. Как ни странно, открытие не принесло боли, только легкую зависть к человеку, который жил, как танцевал. Квентин что-то говорил, жестикулировал, зал иногда отзывался смехом, но Синди не слышал ничего, а смотрел, застыв, как статуя, и даже моргая реже обычного. В какой-то момент Квентин заметил его сосредоточенный взгляд и приподнял брови, и это немного привело Синди в чувство.

Он очнулся вовремя — оказывается, Квентин предлагал перейти от сухой теории к практике.

— Я устроил все это, чтобы потанцевать в приятной компании — с улыбкой заметил он.

К своей досаде, Синди совсем забыл, что Квентин выступал в парных танцах, а о том, что семинар тоже посвящен танцам для двоих, даже и не знал, и теперь в некоторой растерянности смотрел, как кавалеры приглашают дам. Он был уверен, что при желании смог бы составить достойную пару любой из присутствующих здесь женщин, если она умела двигаться хотя бы немного, но не хотел этого. Память тела никуда не делась, но те танцы остались в его детстве, вместе со сценическим костюмом, блестящими ботинками и запахом духов Эмили и матери. И Синди вовсе не тянуло возвращать прежние ощущения, тем более что следом за детскими воспоминаниями приходили другие, которые вытягивать на поверхность не хотелось. Тогда он отошел в сторону, глядя, как мужчины выводят в центр зала своих ярких партнерш. На месте ведущего ему быть не хотелось, на место ведомого никто не звал — получалось, что он оставался за бортом. Обида на мир подкатила к горлу, Синди нервно поправил волосы.

— Несколько странно прийти на семинар по танцам и не танцевать, в чем же дело? — раздалось у самого его уха, и Синди от неожиданности чуть не заехал локтем под дых говорившему, прежде чем разглядел, кто это.

Квентин возник рядом с ним так же неожиданно, как при своем появлении на сцене. На лице у маэстро читался дружелюбный интерес, и Синди понял, что соврать не сможет.

— Вести не хочу. А меня вести некому, — признался он.

Квентин пожал плечами, изящно, как и все, что он делал. Этим жестом он напомнил Синди Саймона, но в изяществе Саймона всегда была некая нарочитость, даже если никто, кроме Синди, не мог его видеть. Для Саймона жизнь была сценой, а для Квентина сцена — жизнью, и наблюдать за естественной грацией его движений было восхитительно. Синди понимал, что ведет себя неприлично, когда смотрит во все глаза, но ничего не мог с собой поделать.

— Если дело только в этом, то беда невелика и легко поправима, — Квентин протянул руку, и Синди понял, что умрет прямо сейчас, если только не вцепится в эту руку. Он не рискнул переспрашивать, чтобы не спугнуть удачу случайно. Кумирам детства не отказывают. Разумом Синди понимал, что опытный преподаватель не мог поступить иначе и бросить участника скучать в углу, но то, что Квентин! сам! пригласил его, лишало молодого танцора чувства реальности.

Это оказалось одновременно и знакомым, и совершенно новым чувством. Квентин умел вести, несомненно, но это все, что Синди смог почувствовать с первых движений. А потом они начали постепенно узнавать друг друга, как любовники, впервые оказавшиеся в постели, притираться друг к другу, словно супруги, и то, на что у семейной пары уходят годы, здесь должно было уложиться во время струящейся из-под потолка мелодии. Синди еще удивился, насколько разными у них оказались стили, несмотря на то, что Квентин был когда-то для него примером для подражания. Сравнения оказались бессмысленны, можно было только знакомиться друг с другом, чувствовать, как партнер привыкает к тебе, а ты — к нему. Синди впервые узнал, что значит растворяться в музыке не в одиночестве, а с кем-то похожим на тебя самого. Квентин был таким же, одержимым, Синди понимал это так же ясно, как если бы мог читать мысли маэстро как свои собственные. Только человек, страстно влюбленный в музыку, мог так танцевать, и только прирожденный лидер мог так вести. Отдавать контроль было приятно и так естественно, словно Синди пробыл в роли ведомого с начала своей карьеры. Он невольно снова вспомнил Саймона — тот так же властно вел во время секса, но на сцене они были порознь. Здесь же все было наоборот. Синди вовсе не хотелось после окончания танца затащить Квентина в постель. Ничего более интимного, чем происходящее в тот момент, для них двоих не могло существовать.

Танец закончился, и Синди замер, словно отлитый из бронзы — нога на носке, лопатки сведены, губы сжаты. Квентин выпустил его и только и сказал:

— Хорошо.

Маэстро ушел к другим своим сегодняшним ученикам, а Синди так и стоял неподвижно, и только сердце у него бешено колотилось. «Хорошо» от Квентина стоило трех лет жизни. На следующий танец он не пошел, предпочел отсидеться у бара со стаканом минеральной воды. На этот раз никто ему не мешал. Первый танец с мужчиной он перенес бы, но этим мужчиной был Квентин Вульф — и это было уже чересчур. Потягивая через трубочку воду с лимонным привкусом, Синди чувствовал, как его спину сверлят взгляды: любопытные, возмущенные, завистливые, — разные! Ему было все равно. С ним было тихо оброненное «хорошо», и Синди был всесилен.

Потом, успокоившись, он еще не раз танцевал — взяв пример с Квентина, его стали приглашать. С ними у Синди не вышло того поразительного единения, но все же теперь, избавившись от нерешительности, танцор двигался легко, подхваченный очередным партнером. Теперь он готов был учиться: перенимать не отдельные жесты мастера, но общее понимание его искусства, которое — Синди чувствовал — у них было схожим. Семинар дал ему больше, чем он даже рассчитывал — он думал о встрече с кумиром, а увидел человека, с которым мог бы обсудить свое искусство. До сих пор ему не попадался никто, с кем бы Синди по-настоящему был готов поговорить об этом, будучи уверенным, что его поймут.

«Обсудить», разумеется, было невысказанным желанием, поэтому Синди очень удивился, когда после семинара к нему, уставшему, но счастливому, подошел мужчина, гибкий и высокий, напоминающий угря в человеческом облике, и тихо попросил его проследовать за сцену — Квентин хотел с ним поговорить.

Синди шел за «угрем» и ломал голову, зачем он мог понадобиться Квентину. Их известность и заработки были несопоставимы (признать, что и уровень мастерства — тоже, Синди не позволяла гордость). И Синди был не настолько наивен, чтобы решить, будто за один танец вскружил голову маэстро, который за время своей карьеры успел перевидать немало партнерш и партнеров и еще больше — учеников. Так ничего и не придумав, он шагнул в комнату, где Квентин ждал его. Ждал. Его. В этом сочетании было что-то фантастическое, не имеющее отношение к повседневности.

• Предыдущая
• 66/130
• Следующая