Посейдон (ЛП) - Бэнкс Анна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/62
• Следующая

— Да, — отзывается он, материализуясь прямо передо мной.

Я задыхаюсь, мой пульс дрожит.

— ОБожеТыМой! Как ты это сделал?

— Это называется смешением, — он наклоняет голову. — Не могу не заметить, что ты еще не умерла. Еще один факт в пользу нечеловеческих генов в тебе.

Я киваю. Мое состояние как будто коктейль облегчения и гнева, бурлящий у меня в желудке.

— Надеюсь, ты заметил и то, что у меня не болтается на заднице огроменный рыбий хвост.

— Но у тебя фиолетовые глаза, такие же, как у меня.

— Ага. Так... Рейна и Тораф?

Он кивает

— Ага. А как насчет твоей мамы? У нее ведь глаза не такие?

— Она не моя настоящая мама. Она — моя помощница, Рейчел. И она человек.

— Конечно. Твоя помощница. Прекрасно придумано, — задавшись вопросом, почему человек-рыба нуждается в помощи ассистентки, я забываю плавать и начинаю тонуть. Гален с легкостью подхватывает меня и поддерживает за локоть.

— Но я не могу превращаться в водяной шар. То есть, "смешиваться".

Он закатывает глаза.

— Я не становлюсь водой, моя кожа меняется, чтобы я мог скрыть себя. Ты тоже сможешь так однажды, как только научишься надевать плавник.

— С чего ты так решил? Я не выгляжу так, как ты. Ну, кроме глаз.

— Я все еще пытаюсь понять, почему.

— И я напоминаю, у меня нет такого большого плавника...

— Но у тебя же есть все остальное, — он скрещивает руки на груди.

— Вроде чего?

— Ну, вроде дурного характера.

— Нет!

Это у Хлои был дурной характер. На второй год школы мне даже дали прозвище "Сладкая", потому что только я могла уболтать ее не лезть в драку. — Кроме того, мне даже пророчили работу в Холлмарке* в нашем школьном ежегоднике в средней школе, — бросаю я как бы к слову. (* — Hallmark — сеть кабельного телевидения, ориентированная на фильмы и передачи для семейного просмотра)

— Ты ведь осознаешь, что я ничего не понимаю из сказанного тобой.

— По большому счету, каждый считает, — знает, — что я очень милая.

— Эмма, ты швырнула мою сестру сквозь ветроустойчивое стекло.

— Она первая начала! Постой, ты сказал "ветроустойчивое стекло"?

Он кивает.

— Это означает, что у тебя такие же твердые кости и толстая кожа, как и у нас. В противном случае, ты бы могла погибнуть. Что нам и следует обсудить. Ты швырнула себя — и мою сестру за компанию, — сквозь стеклянную стену, еще когда считала, что вы обе являетесь людьми. О чем ты вообще думала?

Я не осмеливаюсь встретиться с ним взглядом.

— Кажется, мне было все равно.

Скажи я ему, что собиралась прикончить его сестру, и благоприятного исхода разговора можно было бы не ждать. Это определенно свело бы на нет номинацию в школьном ежегоднике.

— Уму не постижимо. Не вздумай снова рисковать так своей жизнью, поняла меня?

Я фыркаю, посылая маленькие пузырьки воздуха наверх.

— Эй, а знаешь, насчет чего еще мне все равно? Насчет твоих указаний в мой адрес. Я поступила глупо, но...

— На самом деле, сейчас самое подходящее время заметить, что я из королевской семьи, — говорит он, указывая на небольшую татуировку в виде вилки на животе, чуть выше границы, где его тело переходит в рыбий хвост. — А так как ты, очевидно, Сирена, ты должна меня слушаться.

— Я, очевидно, что? — переспрашиваю я, пытаясь понять, каким образом столовый прибор может служить претензией на благородное происхождение. И уж тем более, на право мной помыкать.

— Сирена. Сирены — так мы, включая тебя, — называемся.

— Сирены? Не русалки?

Гален поперхается.

— Э, русалки?

— Правда? Ты это серьезно? Хорошо, русал... , — и вот как назвать русалку мужского пола? Да и что я вообще понимаю в различии полов у рыб? Ну, кроме того, что Гален, безусловно, мужчина, в независимости от того, к какому виду он принадлежит.

— Просто для заметки — мы терпеть не можем это слово. А под "мы", я подразумеваю и тебя тоже.

Я закатываю глаза.

— Ладно. Но я не Сирена. Разве не заметно, что у меня нет здоровенного плавника...

— Ты недостаточно стараешься.

— Недостаточно стараюсь сделать что? Отрастить плавник?

Он кивает.

— Для тебя это пока неестественно. Ты была в человеческом облике слишком долго. Но тебя начнет беспокоить пребывание подолгу в воде с ногами. У тебя возникнет непреодолимое желание ... потянуться.

— А это больно?

Он смеется.

— Нет. Это приятное ощущение, вроде того, как бывает приятно растянуться после долгого сидения. Твой хвост — это один большой мускул. После того, как ты разделяешь его на две человеческие ноги, он становится не такими уж и сильным. При изменении в форму Сирены, мускулы ног снова стягиваются и образуют вместе один целый мускул. Ты чувствуешь что-то подобное прямо сейчас?

Я мотаю головой, широко раскрыв глаза.

— Это всего лишь вопрос времени, — кивает он. — Мы с этим разберемся.

— Гален, я не...

— Эмма, то, что ты разговариваешь со мной в полумиле под водой — более, чем достаточное доказательство того, кем ты являешься. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Честно говоря, в моих легких я чувствую тугость. Что это означает?

Еще не успевают исчезнуть пузырьки воздуха, как он обхватывает меня руками и мы устремляемся вверх.

— Это означает, что у тебя заканчивается воздух, — шепчет он мне в ухо. Моя дрожь точно не из-за холода.

Погодите-ка. Разве в Атлантическом океане на глубине в полмили не должно быть холодно? В смысле, я же жуткая мерзлячка — никто так зимой не кутается, как я. Так почему же мои зубы все еще не выбивают дробь? Холодок чувствуется, но всего лишь как естественная прохлада в плавательном бассейне, а не холод из серии "у-меня-в-носу-сосульки". Это все благодаря толстой коже, о которой упомянул Гален? Работает ли она вроде изоляции? И если да, то почему только в воде?

Мы всплываем на поверхность. Гален одобрительно кивает, когда я выдыхаю и делаю глоток свежего воздуха. Вдохнув полной грудью, я начинаю погружаться, но Гален выталкивает меня обратно на поверхность.

— Не спеши. Мы еще не знаем, как долго ты можешь задерживать дыхание. Придется следить за этим, по крайне мере, до тех пор, пока ты не научишься превращаться.

Он переворачивает меня и ловко подталкивает себе под мышку, где я себя ощущаю маленьким домашним питомцем. Луна выглядывает вниз на нас, пока мы скользим какое-то время по волнам. Вдали мы можем разглядеть едва заметные, редкие отблески молнии, но уж точно не берег.

Когда мое терпение лопается и я не желаю больше оставаться в позиции чихуахуа, я свободно выскальзываю. Он ловит меня, прежде чем я уйду под воду, и притягивает меня к себе так, что мой нос слегка касается его. Над водой, такое чувство, что мы обмениваемся киловаттами энергии с каждым прикосновением. Внизу же, все, что я чувствую, — это " импульс " Галена, но он больше напоминает магнитное притяжение между нами. Когда его плавник касается моих ног, он ощущается, как бархат, и напоминает крылья ската, а не чешую, как у рыбы.

Он позволяет мне увильнуть и немного увеличить расстояние между нами, но не отпускает.

— Как же так получилось, что я Сирена? — спрашиваю я. — У моей мамы цвет глаз не фиолетовый.

Он кивает.

— Я знаю. Обратил на это внимание.

— К тому же, она терпеть не может воду. Единственная причина, почему мы живем на берегу — папа очень любил океан.

На самом деле, с момента смерти папы, мама все время настаивала на переезде поглубже в город. Я еле уговорила ее подождать, пока я не уеду в колледж.

— А твой отец?

— Блондин с голубыми глазами. Правда, не такой бледный, как я.

— Хмм, — но его голос не звучит удивленным. Такое впечатление, словно я подтвердила то, что он уже знал.

— Что?

— Единственное, что я могу сказать — это то, что они не твои настоящие родители. Они не могут ими быть .

• Предыдущая
• 22/62
• Следующая