Побег в Секвойю (ЛП) - Любительский перевод - Страница 36

• Предыдущая
• 36/51
• Следующая

Комната заполнена кроватками для младенцев и манежами. В кресле-качалке спит медсестра с младенцем на руках.

Дети плачут, пыхтят и апатично лежать. Никто из них не подключен к шлангам, но большинство из них усеяны приклеенными пластырями и синими пятнами.

Св изгом ребенок садится в кроватке, глаза полны слез. Медсестра открывает только один глаз.

— Тссс, — шипит она.

— Они начинают с пятнадцати процентов кислорода в воздухе, — шепчет Абель, — а затем опускаются все ниже, пока дети не подают признаков удушья. Затем их подключают к кислородному ящику. Тренировка.

Я снова смотрю в комнату. Все младенцы пристегнуты к кроваткам.

— Где же матери? — спрашиваю я. Младенец той девочки из памяти тоже здесь?

— Ваня верит, что все эти дети принадлежат ей. Матери остаются в главном здании. Более взрослые дети живут этажом выше. Если они доживают до двенадцати лет, они тоже переходят в главное здание. Ваня занимается этим уже восемь лет. Она верит, что выращивает более превосходящую человеческую расу.

— Она безумна.

Тень внутри направляет на нас свет.

— Нам нужно было оставить шторы, — говорит грубый голос. Свет становится тусклее. Я вжимаюсь в стену.

— Ты привел Джо сюда и уговорил нас остаться, несмотря на то, что ты знал об этом, — шиплю я.

— Джо нужно было где-то родить младенца. И весь размах не был до конца мне ясен, пока Джо не рассказала мне обо всем несколько дней назад.

— Она знала?

— Макс поведал ей об этом, после ее возвращения, с огромным удовольствием, — с отвращением рассказывает он.

— И что теперь? — спрашиваю я. Окна слишком узкие, чтобы попасть в здание, и нам вряд ли удастся просто так прогуляться через дверь.

— У Макса есть ключи, — говорит он. — Если бы могли их получить... — он не успевает договорить.

— Это должно быть шутка? — Макс не тот тип, который оставляет ключи лежать на открытом месте.

— Это единственная возможность, Алина, — говорит он. Он звучит решительно, однако ему легко говорить, так как его жизнь не поставлена на кон.

— Итак, если мы делаем это, мы не оставляем никого из основателей. А детей тем более.

Абель таращит на меня глаза.

— Что? Нет. Мы вряд ли сможем вынести их всех. Тогда нас определенно схватят.

Я останавливаюсь, так как младенец начинает плакать. Крик становится громче и громче, пока не стихает совсем, а затем и ночь снова успокаивается.

— Ты веришь, что мы поможем тебе спасти Джо и больше никого? — Абель качает головой, осознавая свою вину.

— Ты все это время был влюблен в нее? — спрашиваю я.

Он вздыхает.

— Это совсем не так. Джо — моя лучшая подруга. Я знаю ее всю жизнь. У нас с тобой никогда не было времени познакомиться поближе. Если бы мы это сделали...

Мне хочется сказать Абелю, чтобы он шел к черту. Если он думает завлечь меня таким обещанием, то он действительно меня не знает.

— Давай вернемся назад, пока кто-нибудь не заметил, что нас нет, — говорю я. — Завтра я скажу всем, что нужно делать.

Мы спешим через дверь, обратно в главное здание. Абель крепко держит меня за руку. Его прикосновение заставляет мое сердце биться быстрее, и я готова сама себе дать пощечину за это.

— Почему ты все время строишь из себя человека, прошедшего огонь и воду? Тебя нелегко любить.

Поначалу мне стало смешно, но затем я пришла в бешенство и так грубо его оттолкнула, что он отшатнулся назад. Он не имеет никакого представления, что мне из-за него пришлось пройти, потому что он лгал и дал себя схватить.

— Мне уже не хватает сил, — раздраженно говорю я. — Сейчас я буду концентрироваться только на одном этом деле, а потом уйду из этого бизнеса по спасению мира. После этого мы, может быть, поговорим о том, достойна ли я любви. Понял?

Мастерская Оскара на чердаке утопает в картинах и рисунках. На полу и стенах разбрызганы краски всех цветов радуги. На мольберте лежит большой лист, на котором намазаны толстые, беспорядочные линии красного и серого цветов.

— Что они означают? — спрашиваю я и подхожу к мольберту.

— Если бы я знал, то мог бы сэкономить на терапевте, — улыбается он.

— Мне нравится, — говорю я. Может быть, я тоже могла бы рисовать. Когда-нибудь в будущем. Если оно у меня будет.

— Я использую только цвета неба. — Он указывает на верхнее освещение. Не видно ничего, кроме стеклянного потолка Купола и солнца. Здесь он действительно может побыть в одиночестве. Это его пристанище. На месте Оскара меня бы и силком отсюда не вытащили. Но сейчас, когда мы знаем, что министерство хочет перекрыть кислород во всех пустующих квартирах, Оскар жертвует своей мастерской, чтобы спрятать Харриет, Гидеона и других повстанцев, стоящих у министерства в списке смерти. Невозможно иметь под рукой достаточно баллонов с кислородом, чтобы поддерживать жизнь прячущихся в пустых квартирах мятежников.

— Ты хороший человек, — говорю я ему, в случае, если он сам этого еще не знает.

— От случая к случаю, — отвечает он.

Он убирает с пола банки с краской, гипс и клей, и складывает все это в углу, затем вешает прислоненные к стене картины на кривые гвозди. В это время раздается еле слышимый стук в дверь. Оскар прислушивается и отодвигает засов, чтобы впустить Венди с ворохом простыней и одеял.

— Больше у меня нет, — говорит она и бросает постельное белье на пол. — Я посмотрю еще раз в твоей комнате. Но нам нужно поторопиться, Ниам должна скоро вернуться. А как быть с едой? Как мне объяснить перерасход еды?

— Я это улажу, — говорит Оскар. Если задуматься, что он сейчас делает, то он ведет себя на удивление спокойно. У меня самой сердце бешено бьется, при этом это даже не мой дом.

— А что, если им понадобится в туалет? — спрашивает Венди. Она морщит лицо, и я инстинктивно делаю то же самое. Оскар по-прежнему расслаблен.

Он поднимает с пола брезент и насаживает один угол на гвоздь в потолке, а другой на выступающий болт на стене.

— Кроме ведра с крышкой ничего не будет, и я не могу обещать, что мне удастся его ежечасно опустошать, если Ниам будет красться вокруг. Но это должно сработать, — говорит он.

— Сколько их будет? — спрашивает Венди. Она пинает пальцем ноги постельное белье. Оба смотрят на меня.

— Около пятнадцати.

— Как только Ниам уйдет спать, мы проведем их наверх. Но я все еще считаю слишком рискованным прятать их здесь, — говорит Венди. Прятать меня одну в ее домике было уже стрессом для нее, а теперь она должна прятать в доме целую толпу мятежников, прямо над головами Ниам и каких-нибудь посетителей из министерства. Все это приводит ее в отчаяние.

Оскар берет одеяло и расстилает его.

— Сюда, наверх, никто не будет заглядывать, — говорит он. — Или тебе придет такое в голову?

Венди качает головой. И все-таки, содержать всех чистыми, сытыми и спокойными будет нелегко.

— Мои вещи вы тоже принесли наверх? — спрашиваю я Венди.

Она моргает и смотрит на Оскара.

— Нет причин, чтобы ты ночевала здесь со всеми остальными, — говорит она. — После того, что ты пережила, тебе нужно немного личного пространства.

Оскар покашливает и Венди замолкает, прикусив нижнюю губу. Оскар видимо рассказал ей историю с Извергнутыми.

— Такое особое отношение ко мне было бы несправедливым, — бормочу я.

Я бы хотела, чтобы он не рассказывал об этом. Квинн бы не сделал этого. Он умеет хранить секреты.

— Пойду, посмотрю, может, найду еще пару простыней, — говорит Венди, открывает дверь и крадется из комнаты. Оскар закрывает засов.

— Знаешь, ты не должна тут изображать святую мученицу.

Он это серьезно?

— Я изображаю мученицу?

— Беа... я не это имею в виду. Пожалуйста, останься внизу у Венди.

Он кладет набок голову и смотрит на меня большими глазами.

Я отворачиваюсь и иду к одной из его картин: целый ряд колец с маленькими, вероятно без разбора распределенными бирюзовыми точками.

• Предыдущая
• 36/51
• Следующая