Трудный Роман - Марчик Георгий - Страница 39
- Предыдущая
- 39/47
- Следующая
Сегодня в полуфинале с Костей встречался его одноклубник Адик Круглов. Вон он эффектно разминается, выпячивает колесом грудь, пружинит ногами, картинно приседает, прыгает. Ну тебе заслуженный артист из цирка… Где он только успел этого нахвататься?
Костя не торопясь сделал несколько силовых упражнений на дыхание, повторил с уклонами и нырками любимые приемы.
Из включенного динамика раздалось торжественное:
«Победа за явным преимуществом присуждается Петру Иконникову — «Наука». (Послышались аплодисменты.) На ринг вызываются…»
Информатор назвал фамилии.
«Ах, черт возьми, выходит, Толя Беляев проиграл», — с сожалением подумал Костя о парне из своей секции, к которому относился с симпатией.
— Ничего, Толик, не унывай, — сказал он ему, когда тот проходил мимо с понурым видом. — Бывает…
— Да понимаешь, — поднял тот голову, — в первом же раунде вывихнул палец. Не повезло. Не могу бить правой — как молниями в руке шурует. Еле дотянул до конца.
Он пошел дальше. А Костя сел отдохнуть на скамью и случайно оказался по соседству с группой отработавших ребят веса «перо», «мухачей», «петухов». Сбоку стоял полутяж с наивным детским лицом, которому выходить на ринг было еще не скоро.
— Собрались мы недавно, — говорил щупленький незнакомый Косте паренек. — Ну, дерябнули по махонькой. Покалякали о том о сем. — На бледном лице паренька заиграла усмешка. — И вдруг кому-то в голову пришла дикая идея: пройдет ли кто из нас босиком по Садовой?
— Это зимой-то, по снегу, так, что ли? — уточнил для ясности полутяж.
— Ну да. По снегу. Просто так всякий дурак пройдет. А меня одна девчонка подначивала: ты же трус первого разряда, говорит. У тебя смелости ни на копейку. И так далее. Тогда я во всеуслышание заявляю: «Я пройду…» Снял ботинки, засунул в них носки, связал шнурки, перебросил обувку через плечо, закатал брюки до колен и зашагал по Садовой. А они сзади горлопанят, хохочут. Вечерело. Воздух был уже сизый, дымчатый. Вдруг вижу, марширует за мной какой-то полувоенный дядя в папахе. Я быстрей. Он — за мной. Я перепугался. Думаю, сейчас заберет за нарушение общественного порядка. Сел скоренько за бордюр. Оглядываюсь — мать честная! — стоит надо мной, как Каменный гость. У меня все поджилки затряслись. И тут он зарокотал: «Этого, молодой человек, может быть, кто-нибудь и не поймет. Но я оценил хорошую студенческую шутку. Я-де дважды герой, генерал в отставке. Дайте вашу руку». И не улыбнется. У меня, конечно, отлегло. А он повернулся и зашагал дальше.
— А холодно ногам-то было? — любопытствовал полутяж.
— Да нет, ничего. Оледенели и не давали никаких ощущений.
Костя настолько заинтересовался рассказом, что даже на минуту забыл о предстоящем бое.
— Привет, Кот, — раздался над ухом веселый голос. (Оглянулся — рядом незаметно присел Роман.) — Ну, как настроение? Ты, я вижу, мрачен. Неужели мандражируешь?
— Нет, — ответил Костя, поворачивая во все стороны крепко перебинтованный кулак. Ему не хотелось, чтобы Роман заметил сухость, натянутость, того, что он последние дни сторонится, избегает его.
— Ты когда дерешься? — бодро спросил Роман.
— Я работаю через одну пару, — ответил Костя.
— Ни пуха тебе… — Роман похлопал Костю по коленке и как-то соболезнующе взглянул. — Противник у тебя крепкий. Соберись, старина. И побей его, нахала. Кстати, я сдержал слово. Никому ничего, кроме Жени. Она здесь, в зрительном зале. Надеюсь, ее присутствие тебя вдохновит. Ну, еще раз успеха. Будем болеть за тебя. — Прежде чем ретироваться, он, улыбаясь, приветственно поднял Руку.
Костя как-то безразлично кивнул ему вслед. «Вот чудак. Зачем привел Женю?» — вяло подумал он и стал беспричинно оглядываться. А это было первым признаком, что он нервничает.
На ринг вызвали последнюю пару легковесов, и голос по радио объявил:
«Приготовиться боксерам первого полусреднего веса Круглову и Табакову».
Костя стал надевать перчатки. Ведь бой на ринге мог кончиться до времени, в любую минуту, и надо было быть готовым к выходу на сцену, под свет прожекторов и взгляды сотен глаз.
— Завяжи, — попросил Костя полутяжа.
Тот затянул шнуровку и машинально завязывал перчатки, а сам повернул голову к разговору «мухачей», который, как видно, его совершенно увлек. Он закончил, мельком проверил шнуровку и дружелюбно подтолкнул Костю в спину:
— Желаю успеха.
Костя отошел от него, и в этот момент к нему приблизился Адик Круглов. Он тоже был уже готов к выходу.
— Отойдем в сторону, есть разговор, — сказал он, болезненно морщась.
Они подошли к шведской стенке.
— Ну вот что, — сказал Адик каким-то не своим обычным, самонадеянным, а искательным, слегка хрипловатым голосом, — хочу предупредить откровенно: твой первый же удар сюда, — он коснулся перчаткой левой надбровной дуги, где Костя заметил белую наклейку из пластыря, — рассечет мне бровь, — продолжал Круглов. — Это сразу же даст тебе победу. Но давай решим спор по-честному. Если не хочешь, скажи сразу. Я хоть буду знать, что ты за человек.
Костя смотрел на Круглова, соображая. Тот ждал ответа, и через его приоткрывшиеся губы просвечивала желтая коронка.
— Что ты предлагаешь? — переспросил он. Казалось, само собой разумеется, что если у тебя повреждение, то нечего и выходить на ринг. Стоит только обратиться к врачу…
— Не хочу уступать без боя, — наконец зло выдавил из себя Круглов. — Но все должно быть по-честному. Ты не думай — буду драться в любом случае.
— Хорошо, — сказал Костя, — я постараюсь не бить сюда. — Это условие Круглова ставило его в крайне невыгодное положение.
Они выходили на ярко освещенную сцену с разных сторон кулис: Костя — с одной, Круглов — с другой. По дороге к рингу Костя успел пожать руки победителя предыдущей пары. Он легко скользнул через канаты на брезентовый настил ринга, ступил боксерками в низкий ящик с канифолью, который ему подтолкнул его секундант Мельников, крутнулся в нем ногами несколько раз, вытолкнул ящик.
В его угол подошел высокий суровый рефери — бегло осмотрел перчатки, дернул за резинку трусов, направился в угол Круглова. Мельников достал из стакана с водой белую каучуковую капу и одел ее на зубы Косте. Рефери жестом пригласил боксеров к центру ринга. Здесь он сказал им несколько обычных фраз о том, что надо строго соблюдать правила и безоговорочно слушать его команду. Оба боксера кивнули. Они протянули навстречу друг другу руки в перчатках и коснулись ими.
— Боксеры готовы, — громко сказал рефери, отталкивая боксеров привычным жестом к их углам.
Еще не успел Костя дойти до своего, как уже глухо и коротко — баммм! — прозвучал гонг. Костя резко обернулся и пошел навстречу Круглову. Зрение его было обострено до предела, и видел он все осязаемо четко: и ярко освещенный квадрат ринга, обтянутый перевязанными бинтами-канатами, и строгих деловых судей, и длинный стол главной судейской коллегии, и часть зрительного зала, который состоял из множества бледных пятен и набычившегося Круглова, и ртутный блеск его глаз, и яркое белое пятнышко наклейки на его надбровной дуге.
Но все сейчас как бы разделилось в сознании и восприятии Кости: здесь, на ринге, был для него один требующий личного участия живой, реальный мир, одна жизнь, с ее жестокими и неумолимыми правилами, и законами, которым он добровольно обязался подчиняться, со своими и мгновенными и бесконечными течениями, и трудной психологией, а там, за канатами, был другой мир, другая жизнь, похожая сейчас на абстракцию, но имеющая тем не менее свое самое конкретное и осязаемое отношение к бою и свое особое на него влияние.
Сотни глаз напряженно следили за началом поединка, и среди них были глаза Жени. И между ее взволнованным и встревоженным взглядом, и стройным молодым боксером в перчатках, которым действительно оказался Костя, тоже существовала никому не ведомая, не поддающаяся анализу и определению внутренняя связь и одновременно глубочайшая пропасть.
— Бокс! — скомандовал рефери, взмахнув рукой.
- Предыдущая
- 39/47
- Следующая
