Узлы ветров - Автор неизвестен - Страница 31

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая

Снова показались слезы на глазах Пенелопы, — так верно этот нищий старик описал ее мужа, и она сказала:

— Добрый странник, отныне ты будешь любим и почтен в моем доме. Но горе мне, горе! Я никогда не увижу мужа!

Одиссей начал ее утешать и рассказывать, будто он слышал в Эпире, что Одиссей находится там и скоро домой возвратится.

— Клянусь, что в этом году и в месяце этом он вернется в солнечную родную Итаку!

Но Пенелопа поверить тому не могла.

— Нет, — говорила она, — никогда я больше уже его не увижу!

Она велела рабыням омыть страннику ноги и приготовить ему мягкое ложе; но Одиссей отказался от мягкой постели:

— Может, есть у вас в доме старуха, которая так же много на своем веку испытала, как я, той я позволил бы ноги себе омыть.

— Есть у нас в доме старуха-рабыня, что нянчила в детстве самого Одиссея, — ответила Пенелопа, и, позвав умную, добрую няню Эвриклею, она попросила ее омыть страннику ноги.

Няня подошла к Одиссею, поглядела на него и, заплакав, сказала:

— Быть может, и его там тоже встречают бранью, как встретили тебя здесь наши рабыни. Никого я не видела, кто был бы так похож и ростом и голосом на Одиссея, как ты.

— Это правда, — ответил ей Одиссей, — многие мне говорили, что мы похожи один на другого.

Вот стала Эвриклея мыть Одиссею ноги, и вдруг она нащупала рубец на его правом колене — след раны, нанесенной ему в юности во время охоты на дикого вепря, — и тотчас узнала по рубцу Одиссея; от радости и изумления она опустила руки.

— Это ты, Одиссей, мое золотое дитя, и я-то тебя не узнала, пока не прикоснулась к тебе! — воскликнула няня, обняв ему колени; но Одиссей зажал ей рот рукой, а другою притянув ее ближе к себе и тихо ей на ухо молвил:

— Не говори ни слова! Да, я — Одиссей, но ты молчи, чтоб никто не узнал об этом в доме!

— Я все сохраню в тайне; сердце мое будет твердым, как железо или камень, — и она вышла, чтоб принести в тазу теплой воды. Омыв ему ноги, она натерла их маслом; и Одиссей подвинулся ближе к огню, чтобы согреться, и прикрыл лохмотьями свой рубец на колене.

Снова обратилась Пенелопа к Одиссею:

— Странник, хочу я тебя спросить еще, что мне делать, — остаться ли с сыном и смотреть за хозяйством, как того желал Одиссей и хочет сейчас народ, или выйти мне замуж? Растолкуй мне сон, который мне снился. Есть у меня двадцать гусей, я люблю их кормить пшеницей и смотреть, как плавают они в пруде; и вот виделось мне во сне, будто с горы прилетел орел и их всех заклевал, будто лежат они мертвые в доме моем, а орел улетел, высоко поднялся в небо, и я во сне стала плакать. И много ахейских женщин плакали вместе со мной. А орел вдруг вернулся и, сев на высокую крышу царского дома, человеческим голосом молвил: «Не печалься, моя Пенелопа, это не сон случайный, а сбудется все, как есть. Гуси — это твои женихи, а орел, прилетевший их растерзать, это я — твой Одиссей, который к тебе возвратился, женихам на погибель!» Тут я проснулась и вышла во двор посмотреть на гусей, и вижу, что все они живы.

— Царица, — ответил ей странник, — твой сон можно объяснить только так, как растолковал его сам Одиссей. Твой сон предвещает смерть женихам.

Но с грустью сказала ему Пенелопа:

— Завтра наступает тот ненавистный день, когда заставят меня покинуть дом Одиссея. Но я хочу предложить женихам состязание в стрельбе из лука; мой муж Одиссей ставил, бывало, двенадцать жердей, с кольцами наверху, и, отойдя, он стрелу выпускал из лука, и она пролетала сквозь все двенадцать колец; и вот я решила: кто лучше натянет лук Одиссея и чья стрела пролетит через все двенадцать колец, тот и будет мужем моим. Но тяжко мне будет разлучаться с милым, родным мне домом.

И спокойно сказал Одиссей:

— Мой совет: не откладывать состязания; верь мне, завтра вернется к тебе твой муж, он явится прежде, чем кто из твоих женихов успеет тугой его лук натянуть.

Так сказал он, и вскоре они простились. Одиссей остался внизу и лег спать на овчине, в сенях; а Пенелопа поднялась в свои верхние покои, где она долго плакала, вспоминая ночью с тоской милого мужа.

Теплой овчиной укрыла няня Одиссея, но не спалось ему; он лежал, глаз не смыкая, все думал о том, как ему одному расправиться с женихами.

Но явилась в образе девушки Афина-Паллада, тихо она подошла к его изголовью и сказала:

— Спи, ни о чем не тревожась, тяжело лежать на постели, глаз не смыкая. Знай, я приду на помощь тебе, и если бы нас окружило даже целых полсотни отрядов, то и тогда мы их одолеем. Спи, уже поздняя ночь, скоро окончатся беды твои.

Вскоре уснул Одиссей, а она на Олимп улетела. Но ночью он снова проснулся, услышав плач Пенелопы. Ему показалось, что она его будто узнала и летает над его изголовьем.

Он вышел во двор, и как раз в это время раздался удар грома. Рабыня, моловшая ночью ячмень и пшеницу на мельнице царской, в испуге сказала:

— Небо безоблачно, а ты, Зевс, посылаешь грозу. Кому послал ты знамение грома? Сжалься надо мною, несчастной. С утра до поздней ночи должна я молоть зерно, я устала от тяжелой работы, сделай так, чтобы завтрашний пир женихов был бы для них последним; мы устали угождать их обжорству.

Радостно было Одиссею слышать эти слова, и в сердце его утвердилась надежда.

Наступило утро; сошлись рабыни и развели жаркий огонь на большом очаге.

Проснулся и Телемах. Встав, он взял в руки меч и боевое копье и, встретив на пороге няню Эвриклею, спросил:

— Напоила ли ты и накормила нищего странника в нашем доме? Спокойно ли спал он у нас?

И рассказала няня ему, что от пищи он отказался и спал в сенях на воловьих шкурах, укрытый овчиной.

Затем Телемах вышел из дому и, кликнув собак, отправился вместе с ними на площадь. Няня тем временем велела рабыням скорее прибрать в доме и приготовить все к пиру, который должен сегодня начаться раньше, — было новолуние и день этот был посвящен Аполлону. Все было убрано в доме, вымыли начисто столы; на стулья и скамьи положили пестрые красные ткани и принесли амфоры со свежей водой.

Эвмей пригнал на кухню трех кабанов, самых жирных в стаде.

Между тем все женихи собрались вместе и стали совещаться о том, как им убить Телемаха. Вдруг показался на небе орел, державший в когтях голубку, и Анфином заметил: «Друзья, я вижу, замысел наш не удастся. Подумаем лучше о пире», — и все толпой направились в дом Одиссея.

Были зажарены коровы, кабаны и козы; слуги приготовили вино и, смешав его с водой, разлили по чашам и подали на стол гостям; разнесли пирующим хлебы в прекрасных корзинах. И начался праздничный пир. Велел Телемах Одиссею сесть у порога широкой двери и, подвинув к нему маленький стол и простую скамейку, принес ему мяса, подал чашу с вином.

— Ты сиди здесь, — сказал он с намерением хитрым, — пей вино вместе с моими гостями и обиды не бойся. Мой дом — не харчевня, где всякий сброд пирует, а дом царя Одиссея.

И, обращаясь к пирующим, он заметил:

— А вы, женихи, воздержитесь от слов непристойных и воли рукам не давайте, чтоб не было ссоры!

Все женихи его смелым словам удивились, и сказал Антиной:

— Не следует нам принимать слов Телемаха к сердцу. Пусть себе угрожает, если б не воля Зевса, мы давно бы покончили с ним.

Но Телемах не обратил внимания на эти слова.

И вот стала Афина-Паллада побуждать женихов к дерзким поступкам, чтоб сильней пробудить у Одиссея желание мести.

Поднялся из-за стола один из женихов, по имени Ктесипп; человек он был глупый и дерзкий, был очень богат — и надменно заметил:

— Этот нищий старик уже получил свой кусок, но мне хотелось бы дать ему тоже, как гостю, подарок, — и он схватил большую коровью ногу, лежавшую на блюде, и кинул ее в лицо Одиссею.

Но Одиссей успел нагнуть голову, и коровья нога, пролетев над ним, ударилась в стену.

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая