Побег из Араманта - Николсон Уильям - Страница 46

• Предыдущая
• 46/50
• Следующая

– Это всего лишь слова.

– О, мои детки, миленькие, – запричитала Аира, опять заливаясь горькими слезами. – Когда же я снова обниму вас?

Бледные лучи рассвета разбудили спящих детей, и первым же звуком, который они услышали, стала мелодия марша; зары все так же шагали через край – и все так же, без криков, падали вниз. Троица в ужасе подошла к пропасти. Далеко внизу русло реки побелело, точно заметенное снегом, разве что среди мнимых сугробов тут и там поблескивало золото. Прекрасные лицами, улыбчивые воины продолжали валиться будто подкошенные, и с каждой минутой лилейный поток набирал полноту, а главное, высоту. Настанет миг – и кто знает, как скоро, когда бездна переполнится и колонна беспрепятственно перейдет на другой берег по еще не остывшим телам.

Дети без лишних слов развернулись и, пользуясь бодрящей прохладой утра, зашагали по Великому Пути обратно в Арамант.

Голос Поющей башни Кестрель привязала к золотой ленточке, которую выплела из своей косички, и повесила на шею, под кофточку. Серебро нагрелось на теле и приятно щекотало кожу. Дорога назад незаметно, сама собой настроила близнецов на мысли о доме, о родителях и Пинпин, и на душе у них повеселело. Появились даже лишние силы, чтобы ускорить шаг, хотя Бомен и без того торопился, часто повторяя:

– Мы должны, должны успеть раньше их!

Зары уже не следовали за детьми по пятам, однако вскоре путникам пришлось заглянуть в лицо другой, не менее страшной опасности. Долгое время они не говорили об этом. Терпел даже Мампо – и его молчание красноречивее всего выявило перемены, произошедшие в сердце, ибо желудок мальчика час от часу терзали все более тяжкие муки. Троица изнывала от голода. Вот уже полтора дня у детей во рту не было и маковой росинки. Заплечные сумки давно опустели, а на ветвях деревьев, что росли вдоль дороги, будто назло, не висело ни единого плода. Кое-где у обочины журчали ручейки с чистой водой, но и они иссякнут, как только вокруг потянется безрадостная пустыня. Долгим ли будет переход по сухим пескам? Два, три бесконечных дня? Точно друзья не знали, ведь в первый раз они проделали его под несметными парусами Омбараки. И сколько же они продержатся без еды?..

Просторный Великий Путь плавно струился вниз, и впереди, под ногами детей, лежали бескрайние равнины. К полудню друзья ослабели настолько, что даже Бомен еле брел по дороге. Испугавшись голодного обморока, он сдался и объявил привал. Троица с радостью рухнула наземь под сенью широколистного дерева.

– Как же мы попадем домой? – спросила Кестрель.

И тут же с удивлением поймала себя на том, что говорит со своим близнецом, как со старшим.

– Не знаю, – просто сказал Бомен. – Но если нужно, значит, попадем.

Ничего нового девочка не услышала, однако странным образом ответ успокоил ее.

– Может, у него листья съедобные? – предположила Кесс, наклоняя ветку дерева.

– Придумал! – воскликнул Мампо и, пошарив по карманам, извлек последние листья тиксы, оставшиеся еще с дней, проведенных на Низменном озере.

– Это не настоящая еда, – пояснил он, разделяя угощение на три кучки, – зато она поможет нам забыть про голод.

Мампо оказался прав. Дети пожевали серую кашицу, глотнули резкого на вкус, ароматного сока, и хотя их бедные животы от этого не наполнились, печали как-то сами собой улетучились прочь.

– Горьковато, – поморщилась Кестрель.

– Горько-горько вата-вата! – нараспев отозвался Мампо.

Троица нетвердо поднялась на ноги, чтобы, приплясывая и подпрыгивая, тронуться дальше. Куда подевались их неразрешимые заботы? Подумаешь, пустыня! Стоит замахать руками, ветер отнесет друзей, куда они пожелают, словно беспечных птичек. Или как те смешные облака над головой.

Одурманенные тиксой, друзья выделывали разные коленца и вскоре принялись насмехаться над своими страхами.

– Ха-ха-ха, зарьки! – заливался хозяин листьев.

– Зарьки-зарьки-заречки! – подхватили близнецы.

– А Мампо был дедусей! – фыркнула Кестрель.

– Дедусей-дусей-дусей! – пропели все.

– Ну и что, понравилась тебе старость, Мампо?

Однокашник начал еле передвигать ноги, изображая себя в недавнем прошлом.

– Ой, и как же тяжело! – запричитал он, снова пускаясь в пляс. – Вот так вот ме-е-едленно шаркаешь, потихонечку, чтобы не притомиться.

– Томиться-мицца-мицца! – кричали брат и сестра.

– Как будто весь облеплен грязью.

– Грязью-рязью-рязью!

– А потом как будто грязь отвалилась, и… – Мальчик подскочил на месте, бешено замахал руками. – Ура-ура, я – зар!

– Ура-ура, он – зар! – веселились дети.

Затем приятели подцепили друг друга под локти, чтобы втроем передразнить марширующих врагов. Они даже напели назойливую мелодию, потешно надувая губы:

– Тарум-тарум-тара-рара! Тарум-тарум-тара!

Вот так, то важно вышагивая, то покатываясь со смеху, друзья покинули спасительный лес, вышли на равнины – и нерешительно замерли. Стоило им окинуть взглядом бесплодные пески до самого горизонта, как опьяняющие пары тиксы бесследно рассеялись. Дети поняли, что голодны, что просто умирают с голода и что отчаянно далеки от родного дома.

Легче всего было бы лечь, уснуть и не вставать, потому как дикие прыжки и громогласное пение вконец обессилили троицу, но Бомен велел идти дальше. Упрямо, безжалостно мальчик гнал и себя, и остальных к заветной цели.

– Это же так далеко. Нам никогда не добраться.

– Все равно нельзя останавливаться.

И друзья поплелись вперед. По правую руку неторопливо садилось солнце, в ушах насвистывал резкий пустынный ветер, а троица тащилась вперед без всякой надежды, благодаря одной лишь воле Бо, нежданно-негаданно ставшего их предводителем.

Смеркалось. Тяжелые темные тучи накрывали небо, когда Кестрель остановилась, бережно сняла через голову золотую ленточку и передала серебряный голос брату.

– Иди без меня, – тихо промолвила она. – Я больше не могу.

Взгляды близнецов встретились. Мальчик ясно понял, как стыдится его сестра собственной слабости, но глубочайшая усталость была сильнее стыда.

Я не сделаю этого без тебя, Кесс. Тогда все кончено.

Бомен отвернулся. Мампо жадно смотрел на него, ожидая каких-нибудь ободряющих слов. Однако мальчику нечего было сказать. Он зажмурился и мысленно взмолился, не ведая сам, к кому или чему обращается.

Помоги мне.

И словно в ответ, очередной порыв ветра донес издалека полузабытый треск и скрип. Троица изумленно распахнула глаза. Из-за песчаных дюн медленно вырастала на фоне сумерек длинная мачта с гордо реющим флагом. Над краем земли понемногу воздвигались тугие паруса, оснастка, дозорные башни, верхние, потом главные палубы, а вслед за ними выплыл и весь гигантский корпус города-корабля.

– Омбарака! – вскричала Кестрель. Новая надежда подстегнула скитальцев; дети ринулись навстречу сухопутной громадине, размахивая руками и громко крича на бегу, чтобы привлечь к себе внимание.

Их быстро заметили. Город-великан загрохотал и остановился. С борта спустилась маленькая шлюпка. Друзья забрались в нее и крепко обнялись, плача от радости. Цепи лебедки со скрипом потянули шлюпку вверх. Дети миновали нижние ярусы и были высажены на командирской палубе. Перед ними распахнулись ворота, за которыми уже стояли вооруженные до зубов мужчины с наголо выбритыми головами.

– Шпионы – барраки! – воскликнул их предводитель. – Запереть их! На рассвете вздернем, как бешеных собак!

Друзья запоздало поняли, что угодили в руки чаков.

Троицу загнали в тесную железную клетку, где они только и могли, что сесть бок о бок, поджимая колени к самой груди. Арестантов немедленно заперли и подвесили в нескольких футах над палубой. Пленники крутились и покачивались на ветру, а матросы, которых оставили стеречь мнимых лазутчиков, плевали на них и злобно глумились.

– Презренные барраки! Причесались, точно куколки!

• Предыдущая
• 46/50
• Следующая