Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/67
• Следующая

— Если бы вином выплачивали мне жалованье, — сказал он, — я согласный караулить, а коли все же­не, то пущай она и сторожит. Где же это видано, чтобы человек работал без всякой материальной заинте­ресованности?

— Может, человеком станешь, — сказал Носков. Когда все двинулись к выходу, Кирилл Евграфович попросил остаться Артема и Гаврилыча. Юра тоже остался.

— Все хотел с вами поближе познакомиться, да что ни погляжу — работаете, — смущенно улыбнулся Юра. — Решили у нас надолго обосноваться?

— Вроде этого, — неопределенно ответил Артем.

— Живите, — разрешил милиционер. — Не скучно вам тут, в деревне-то?

— В поселке, — заметил Носков.

— Да нет, скучать не приходится... — усмехнулся Артем.

— Я слышал, вам кто-то ночью окно разбил?

— Я в суд не буду подавать, — сказал Артем.

— Спьяну кто-нибудь... Как видите, боремся мы с этим злом, да пока толку мало.

— Сочувствую, но помочь...

— Можете, — горячо сказал Юра. — И очень даже можете...

В форточку резво влетел осенний с коричневым роди­мым пятном березовый лист. Скользнул по спирали в одну сторону, потом в другую и наконец спланировал на председательский письменный стол, прямо на дове­ренность.

— Поздравляю, Василий Гаврилович, с назначени­ем, — Носков торжественно пожал плотнику руку. — Днем руби себе на здоровье дома, а ночью, будь добр, карауль магазины.

— А спать, интересно, когда?

— Глядишь, при таком напряженном графике и пить поменьше будешь, — прибавил Кирилл Евграфович.

— Лучше бы вы меня и впрямь куда-нибудь высла­ли, — пробурчал Гаврилыч.

— Закуривай, — протянул ему пачку Кирилл Евгра­фович. — А теперь, Василь Гаврилыч, обращаюсь к тво­ей гражданской сознательности... На носу знаменатель­ная годовщина Октября, а у нас даже праздничная звез­да не установлена на клуб...

— Сначала тунеядцем обозвали, а теперича звезду вам делай? — сказал плотник. — Отказываюсь!

— Ты что же, Советскую власть не уважаешь? Гаврилыч взглянул на Юру и пробормотал:

— К власти претензиев у меня нету, а звезду де­лать не желаю, и баста!

— Ты понимаешь, что такое клуб без звезды в празд­ник? Люди придут на торжественное собрание, а у нас голый фасад. Видано ли такое?

— Ты скажи мне по совести, Евграфыч, всурьез ты сказал, что я этот... тунеядец, иль ради красного словца?

— Стопроцентным тунеядцем тебя назвать нельзя... Но приближаешься. А раз теперь будешь при деле, этот вопрос с повестки дня сам собой снимается. Служба у тебя будет тихая, незаметная. И рад бы выпить, да ночью магазины закрыты. И подумать у тебя теперь времени будет достаточно...

— О чем же я, интересно, думать должон?

— Как жизнь свою на новые трудовые рельсы ста­вить...

— Ладно, слышал уже, — отмахнулся Гаврилыч.

— Сегодня за звезду-то возьмешься или завтра?

— Вот так завсегда, —- усмехнулся Гаврилыч, взгля­нув на Артема. — Шпрыц вставят, а потом, Вася, давай делай... В мой рост делать-то? Али как в прошлом го­ду, опять кумача на обратную сторону не хватит?

— И кумач и белила у нас в достатке, — сказал Нос­ков. — Не сомневайся, и на звезду хватит, и на лозун­ги... — он посмотрел на Артема. — Это уж, Иваныч, по твоей части... Мыльников вчера звонил: очень остался до­вольный твоей работой. Постарайся уж и для своего по­селка. Хорошо бы транспарант вывесить на улице промеж двух столбов. Лозунги я подобрал из призывов. Вместе поглядим.

— Я тут по совместительству и редактор стенгазе­ты... — начал было Юра.

— Ты погоди, — оборвал председатель. — Сейчас главное — наглядная агитация, а вот после праздников и засядете за стенгазету. Хорошо бы всех наших пьяниц расчехвостить так, чтобы перья от них полетели!

— Не слишком ли много у меня нагрузок, Кирилл Евграфович? — спросил Артем.

— По-моему, это хорошо, когда ты людям нужен. Вот какая ситуация, Артем Иваныч, получается: мало в по­селке культурных людей. Учителя, так они с ребятиш­ками воюют; начальник почты, два-три пенсионера, — в общем, всех можно по пальцам пересчитать... Вот ты приехал, и потянулись люди к тебе... Всем ты нужен, каждый поговорить хочет. Еще бы, настоящий живой художник! Так что, Артем Иваныч, вникни в нашу нужду и не устраняйся... Кстати, зайди в лес­ничество, там тебе квитанция выписана на дрова. У нас ведь парового отопления нет, а печку-то зимой топить надо.

— Ну и дипломат вы, Кирилл Евграфович!

— Такая уж должность у меня... — хитро прищурив­шись, притворно вздохнул Носков.

— Когда за оформле­ние-то примешься? Завтра?

2

Гаврилыч и Артем до вечера обшили мастерскую до­сками. Сосновый запах витал в пустой комнате, на полу стружки и обрезки досок. Заходящее солнце ударило в широкое окно, и доски красновато засветились.

Плотник сложил инструмент в сумку, повесил на гвоздь. Лицо у него было расстроенное. Пока работал, и десяти слов не обронил, все мысли были заняты только что происшедшей переменой в своей собственной жизни.

— Дожил, тунеядцем обозвали... — проворчал он. — И слово какое-то нехорошее. Будто и не матерное, а плю­нуть хочется.

— Слово не из приятных, — согласился Артем. — Впрочем, ты не расстраивайся, Василий Гаврилыч, к тебе это не относится... Всю жизнь ты трудился, а тунеядцы боятся любой работы, как черт ладана.

— Ты мне отвали нынче побольше, Иваныч, — попро­сил плотник. — Чего-то тут щемит... — он постучал се­бя по тощей груди.

— Этот номер больше не пройдет, — твердо заявил Артем. — С сегодняшнего дня я тебе буду выплачивать деньги два раза в месяц, как на производстве... А эта бутылочная свистопляска, признаться, изрядно надоела мне.

— И ты туда же, Иваныч? — ахнул Гаврилыч. — Так все у нас расчудесно было заведено, и на тебе! Это тебя Евграфыч сбил с панталыку?

— Дожидаясь тебя из вытрезвителя, пришел я к этой благой мысли, если тебе интересно, — сказал Артем.

Поняв, что Артем не шутит, Гаврилыч еще больше по­мрачнел. Долго молчал, переводя взгляд с Артема на сум­ку, висящую на гвозде. И вид у него был такой несчаст­ный, что Артем заколебался, подумав: не слишком ли жестоко поступает?..

— Это что же, две недели у меня не будет и капли во рту? — спросил Гаврилыч.

— Для тебя же лучше.

— Не подходит мне такая перспектива, — сказал плот­ник. — Да простит меня покойный Андрей Иваныч, что нарушаю его наказ, а работать больше не буду. Такое мое последнее слово!

Гаврилыч снял сумку с гвоздя, громко топоча по ле­стнице, спустился вниз, свистнул Эда и целеустремленно зашагал к калитке. Эд укоризненно посмотрел на Артема: дескать, зачем ты расстроил моего любимого хозяина? — и, опустив короткий хвост, пошел следом. Однако от ка­литки вернулся, взял в зубы большую, дочиста обглодан­ную кость и степенно удалился.

Артем ожидал, что плотник остановится у забора — так уже не раз бывало — и начнет долгие переговоры, но Гаврилыч даже не оглянулся.

Когда полчаса спустя звякнула щеколда, Артем обра­довался, решив, что плотник вернулся. Но это был Женя. В чистой рубахе, выглаженных штанах и с большим

аль­бомом, подаренным Артемом. Паренек еще издали улы­бался.

— Я ваш урок выполнил, дядя Артем! — заявил он, усаживаясь рядом на крыльце. — Поглядите-ка!

Вот уже несколько недель Артем всерьез занимается с Женей. И, признаться, это доставляет ему удовольствие. Мальчишка по-настоящему талантлив, на лету схватывает все, что ни скажи, и к занятиям относится очень ответ­ственно. Трудно пока определить, что у него лучше полу­чается: пейзаж, портреты или животные. Артему все нра­вится. У этого мальчишки свой неповторимый почерк. Просто удивительно: не имея никакого представления о школе, правилах живописи, он сумел интуитивно раз­вить в себе хороший вкус. Конечно, Женя интересовался живописью и в библиотеке перелистал десятки книг с классическими и современными иллюстрациями, мог на­звать многих великих художников.

Мальчишка как-то сразу проникся доверием к своему учителю. Выполнял все его задания. И вот сейчас, рас­крыв альбом, Артем уж в который раз с удовлетворением отметил, что все сделано как надо. Рисунок изящен и вы­разителен.

• Предыдущая
• 43/67
• Следующая