Убить ворона - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/97
• Следующая

– Для меня в этом как раз нет ничего неожиданного. Он всегда избегал принимать решения. Когда он уходил от первой жены ко мне, нам с ней пришлось самим разбираться в ситуации.

«Лихой летчик!» – с усмешкой подумал Турецкий о штурмане.

Он вспомнил, как успокаивал ее в прошлый раз. И ведь ни словом, ни жестом сейчас не напомнила о том вечере! Как будто бы ничего и не произошло тогда. Хотя в общем-то ничего и не произошло.

– Что-то я плохо понимаю вашего мужа, – улыбаясь, сказал Турецкий.

Савельева быстро взглянула ему в глаза. Турецкий спокойно выдержал ее недоуменный взгляд. Елена встала и зачем-то закрыла форточку. Александр сознательно выдерживал длинную паузу.

– Что вы еще хотите? – вырвалось у Савельевой.

– Ничего. Только взять у вас на время эти фотографии, – спокойно ответил Турецкий.

– Можете взять насовсем, – Елена придвинула к нему всю стопку. – Можете даже на стенку повесить.

В этой неловкой колкости Турецкий уловил второй смысл. Савельева отчего-то злилась на него. Или на себя.

Уже собираясь в прихожей, Турецкий почувствовал, что она пристально его рассматривает. Почему-то это немного раздосадовало его. Словно он только что с треском провалил ответственный экзамен и преподаватель теперь смотрит на него с сожалением, дескать, а я так на тебя надеялась.

Чтобы взять с вешалки пальто, Турецкий невольно сделал в сторону Савельевой резкое движение. Но она не отшатнулась, а, наоборот, словно ждала этого движения, качнулась навстречу Турецкому. И он не смог провалиться окончательно.

Все произошло молниеносно. Турецкий резко, с силой притянул Савельеву к себе. Он прикоснулся к ее губам и тут же ощутил легкую судорогу вдоль ее спины вниз. Тело ее сделалось напряженным. А губы сразу ответили на поцелуй Турецкого. Это был тот первый безотчетный порыв, которому она подчинилась сразу.

Но через несколько секунд Елена попыталась освободиться из объятий Турецкого. Первые проблески сознания, мысли отказать – они, как ненужная защитная реакция приходят в голову любой женщине в подобной ситуации в виде вопроса: что я делаю? Но Турецкий был уверен, что эти мысли Елены настолько идут сейчас вразрез с ее желанием, что ему не составляло особого труда не дать ей подчиниться рассудку. Он еще сильнее сжал ее в объятиях.

…Елена была невероятно послушна его рукам, чувствовала малейшее движение его тела и откликалась на каждое прикосновение. Ему нравилось ее вести, хотя он видел, что она с трудом сдерживает свою активность. И это его еще больше заводило.

Турецкий понял, что Елена давно не была с мужчиной. А пережитый ею стресс отступал так бурно, возвращающееся ощущение себя женщиной настолько разгорячило, что сделало ее в постели необыкновенной.

После близости она расплакалась. Турецкий не стал ее успокаивать. Он знал, что в этих слезах сейчас больше облегчения, чем каких-либо других чувств.

Она благодарно обняла его и быстро заснула. Было уже утро.

Турецкий не смог бы сейчас заснуть. События последних дней и часов завели его, как испорченный будильник, который всегда звонит.

Когда Александр вышел на лестничную площадку, он почувствовал, что кто-то смотрит в глазок из квартиры напротив.

«Губишь репутацию женщины, Саша, – сказал себе Турецкий. – Не можешь замести следы. А еще следователь».

«Хорошо, что в подъезде темновато. Лампочка только на первом этаже, – думал он, спускаясь по лестнице. – Надо ее в следующий раз разбить».

О своем полном, почти сказочном приключении, путешествии в Пакистан Турецкий Сабашову, конечно, не рассказал. Но вот о самолете, упавшем в Намибии, поинтересовался.

Сабашов после этого долго охал и ахал – как же он мог забыть?! Как же упустил?! Действительно, было такое! И срочно куда-то умчался. Когда утром Турецкий пришел в прокуратуру, Сабашов уже был там. Снова сидел над бумагами.

Вернулись к разговору о Намибии.

– Давайте, Валентин Дмитриевич, подумаем, что мы в связи с этим можем предпринять? – спросил его Турецкий.

– Я вчера и с утра сегодня уже проверил архивы по тому делу. Все очень скупо. Везде ссылки на то, что делом занимались правоохранительные органы Намибии. Наши туда тоже летали, но из Москвы, из «Росоружия».

– Я думаю, что по этому вопросу должны остаться какие-то документы, – предположил Турецкий.

– Да, конечно. Если разрешите, я съезжу на завод. Известно, что везли истребитель в Южную Африку.

– И почему же нам об этом никто не сказал? – задумался Турецкий.

– Все просто. Как говорится, мы не спросили, а нам не ответили.

– Да, я тоже хорош, – покачал головой Турецкий.

– Немудрено, – приободрил его Сабашов. – За это время столько самолетов упало, столько людей погибло…

– Значит, надо снова к Лебедеву идти, – подвел черту Турецкий.

Зазвонил телефон. Валентин Дмитриевич взял трубку.

– Прокуратура. Сабашов.

Турецкий углубился в материалы дела. Впрочем, давалось это ему с трудом. Шутка сказать – всю ночь не спал. И главное – как не спал!

Сабашов повесил трубку.

– Помер, – сказал он.

– Как? – не понял Турецкий.

– Замерз, говорят.

– Кто, Лебедев?

Какое– то мгновение Сабашов непонимающе смотрел на Турецкого.

– Да нет. Астролог… Кивелиди…

Перед проходной, в заснеженном скверике, том самом, где еще недавно митинговали забастовщики, на глухой дорожке лежал, с неестественно закинутой за голову рукой, труп Кивелиди. Он был одет в синюю клетчатую рубашку, а босые грязные ноги едва припорошил снег. Два оперативника сидели на покосившейся, обсыпанной окурками скамейке, склонившись над папкой, в которую один из мужчин что-то записывал, посасывая время от времени карандаш. Увидев Турецкого и Сабашова, один оперативник поднялся:

– Вот, Валентин Дмитриевич, сегодня дворники обнаружили. Вспомнили, что оставили вчера здесь лопату, и утром пошли за ней. Он так и лежал.

– Замерз? – спросил Турецкий.

– Похоже, что так. Ран нет, побоев тоже. Странно, что он совершенно раздетый. Рядом валялось…

Оперативник подал Турецкому прозрачный пакет, из которого пахнуло сивухой. Две обледеневшие пустые бутылки без этикетки и пробки красноречиво намекали на причину смерти.

– Спирт, видимо, – поморщился Турецкий. – А это что?

На дне пакета валялось штук десять белых пластмассовых коробочек, вставленных одна в другую и аккуратно перетянутых черной аптечной резинкой.

– А шут их знает, – пожал плечами оперативник. – Тоже нашли у тела.

– Похоже, ванночки какие-то для фотолюбителя, может, посуда научная. – Сабашов тоже рассмотрел находку. – Допросите, как положено, свидетелей, сожительницу, кто его видел в последний раз. Не один же он распивал.

Оперативник кивнул.

Турецкий казнил себя за то, что в последние дни совсем забыл о несчастном астрологе. Что-то же Кивелиди хотел показать ему, куда-то вел. Потом исчез… И вот, пожалуйста, полураздетый труп. Куда делась верхняя одежда? Не мог же человек в такой мороз прийти в сквер в рубашке и босой. Следов же, что тело перетащили сюда уже после гибели, не было никаких. Наоборот, бутылки, задубевший кусок батона, окурки свидетельствовали о том, что Кивелиди именно здесь давал свое последнее «представление».

Турецкий осмотрел место происшествия, судмедэксперт продиктовал ему данные, связанные с осмотром трупа. Заострившееся лицо Кивелиди, на глазах утрачивающее земную подвижность, исчезало в глубине санитарной машины, куда заталкивали труп санитары.

– Смерть наступила примерно часа четыре назад от обморожения, – сказал судмедэксперт.

Унылое, бессолнечное утро выгнало на работу заводчан. Они спешили мимо Турецкого, мельком задерживая взгляд на милицейском «газике», который совсем недолго урчал у проходной, а потом, дернув задом, рванул по еще не очистившейся от пепла дороге.

«В конце концов, если все дороги ведут в Рим, то здесь все дорожки ведут к заводу. После Пакистана исчезли последние подозрения о постороннем вмешательстве. Если, в конце концов, намибийская катастрофа не случайна, то след все равно ведет теперь на завод. Нет, тут нужно копать и копать, глубже, миллиметр за миллиметром, не упуская ничего. Что первоочередное и неотложное? Савельев…»

• Предыдущая
• 46/97
• Следующая