Выбери любимый жанр

Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 21

Изменить размер шрифта:

Как мы следующую неделю прожили — врагу не пожелаешь. И милиция, и морги, и подвалы-чердаки прочесывали, и тупо сидели у телефона, и в рыданиях я заходилась, и Саше «скорую» вызывали — сердце прихватило. Но задним числом вспоминая тот жуткий период, должна честно признаться — горе нас не сблизило. Я считала, что муж виноват — довел сына нравоучениями или сказал что обидное, а Ромочка с детства очень впечатлительный, как девочка. Саша втайне думал, что я жизнь сыну отравила. Нет-нет, да и срывались мы на обвинения: это из-за тебя, нет — из-за тебя. Тут бы поддерживать друг друга, а мы собачились.

В милицию, конечно, всех родственников и мало-мальских знакомых адреса сообщили. В том числе и бабушкин — Сашиной матери.

Но сами же сразу предупредили — она в больнице, да и не очень мы в контакте. Я против свекрови ничего не имею, она не настырная, денег и участия не просит. Живет от нашего городка далеко — сутки на поезде. Рома видел ее два раза в жизни — когда ему два годика было и когда в первый класс шел. Словом, внук ее толком и не знает, потому что мы все отпуска на даче корячились, а бабушка только два раза и приезжала. В том, что Саша к матери не больно привязан моей вины нет. На праздники и дни рождения мы поздравительными открытками обменивались, иногда перезванивались. За несколько дней до Роминого исчезновения бабушка Оля и позвонила:

— В больницу ложусь, вены на ноге оперировать. Но вы не тревожьтесь, ничего опасного.

Мы и не тревожились, а как Рома исчез, вовсе про нее забыли. А тут еще милиционерша из детского приемника нам внушила:

— В этом возрасте, как правило, подростки чудят из-за первой любви. Многие даже с собой кончают. Или убегают за романтикой, чтобы прославиться.

Вот мы и искали «первую любовь», всех девочек допрашивали. Только никого не нашли. И милиционерша была в корне не права. Хотя, когда мы к ней снова пришли, о своих безрезультатных поисках доложили, она с умным видом заявила:

— Объект их воздыханий необязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит?

У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил:

— Что за придурок?

— Это — не придурок, — ответил сын. — Это — Эйнштейн.

Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился?

И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную не увидела.

«Мама и папа! Включите и послушайте!» — вот что было там написано.

Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом голоса:

« — Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать? (Я.)

— Подожди. Сейчас тайм кончится. (Саша.)

— Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать завалишься, а мне стирать! (Я.)

— Мазила! {Саша орет.) Надо было на левый край подавать!

— Чтоб он провалился, твой футбол! (Я, и тоже на повышенных.) Два часа у плиты стояла, а ты на диване валялся, хоть бы утюг починил! Не допросишься!

— Отстань! {Саша.)

— Не ссорьтесь! (Рома.) Мама, хочешь, я помогу тебе белье постирать?

— Ты настираешь! (Я, мерзким базарным тоном.) Весь в своего батюшку! Или вы идете есть, или ужин полетит в мусорное ведро!

Пауза, снова шум, но уже другой. Звон посуды, очевидно, за ужином:

— Мама, котлеты очень вкусные. (Рома.)

— Чесноку напихала. (Саша.) Мясо, наверное, паршивое. Все экономишь.

— А ты на дорогую вырезку заработал? (Я.)

— Тебе сколько ни дай, все в кубышку складываешь. (Саша.)

— Где ты ее видел, мою кубышку? Другая бы давно на моем месте и пальто зимнее новое справила, и десять лет в одних сапогах не ходила. (Я.) Завела пластинку. (Саша.) Сахар передай. Опять песок? Сколько раз говорил: я кусковой люблю!

— Сам за кусковым и гоняйся по магазинам! (Я.)

— Не ругайтесь, пожалуйста! (Рома.) Папа, как у тебя прошел день?

— Штатно. Главный технолог в цех заявился. Зеленый стручок, вчера институт окончил, а туда же — учить нас… (Саша.)

— У тебя все идиоты! (Я, перебиваю.) Один ты умный. А на умных ездят и премии лишают.

— Когда, интересно, меня премии лишали? (Саша, обиженным голосом.) Не знаешь, так и молчи!

— Не ссорьтесь! (Рома.)

— Никто не ссорится. (Я.) Просто твоему отцу не хочется правде в глаза смотреть. Он восемьдесят процентов премии получает и рад. Молчит в тряпочку. А другие…

Чего другие? Какие другие? (Саша.) Чья б корова мычала! Сама три копейки зарабатывает, а туда же…

— Ну, пожалуйста! (Рома.) Хватит ругаться!

— Кто ругается? (Я, удивленно.) Мы просто разговариваем.

— Заткнись, когда взрослые говорят! — (Саша, зло.)»

Потом на пленке была тишина, и снова зашуршало. Теперь другие звуки и опять наша «теплая» беседа. Собираемся на дачу, Саша не хочет тащить на горбу мои пустые банки для консервирования, потому что ими уже весь чердак забит, а я проклинаю его инструменты — ржавую рухлядь, которой место на помойке. Ромочка, знай, твердит: «Не ссорьтесь! Не ругайтесь!»

Дослушали до паузы, мне воздуху не хватило, за горло схватилась, руками мужу показываю — останови! Саша на кнопку нажал.

Это в кино, когда тайно записанную пленку слушают, увлекательно получается, нервы щекочет, а в жизни… Ничего более отвратительного и мерзкого я никогда не переживала. Так гадко, будто теплое вонючее масло ложку за ложкой хлебаешь. Еще секунда — и стошнит.

— Когда это было? — тихо Саша спросил и кивнул на магнитофон.

Я плечами пожала — тоже не помню. Хоть убей, ни футбола, ни котлет с чесноком, ни банок с инструментами — ничего в памяти не застряло. Ромочка часто говорил: «Не ссорьтесь!» Но разве то ссоры настоящие были? Ребенок и не видел, как взаправду скандалят.

— Дослушать надо, — Саша нажал на кнопку.

Более никаких тайных записей, только Ромин голос. Заметно, что волнуется, с остановками говорит:

« — Мама и папа! Я вас очень люблю. Вы тоже, наверное, друг друга… во всяком случае, когда-то раньше или сейчас… по-своему любите. Но вы живете!.. Вы же нормально не разговариваете! Только упреками! Только упреками обмениваетесь! Постоянно, по любому поводу!

Я так не могу, я задыхаюсь с вами… Мама! Ты никогда папу не похвалишь. Что бы он ни сделал… веранду красивую построил или кафель в ванной положил… а у тебя такое выражение лица… будто вот наконец-то, добилась от него… и доброго слова он не заслуживает. А ты, папа? Кроме Восьмого марта и дня рождения никогда маме цветка не подарил. Из автобуса выходишь, спиной к маме поворачиваешься, руки не подашь. Так разве любят? … Не то я говорю, я не об этом хотел… Я не могу с вами. Вы все время ссоритесь, зудите друг на друга, упрекаете… Вы по-другому не можете, тошно с вами… Я к бабушке уезжаю… Я всегда хотел с ней жить, с детства… Сколько себя помню, мечтаю к ней уехать… от вас… А сейчас решился, наконец. Вы обо мне не беспокойтесь… (длинная пауза)… До свидания, мама и папа! Ваш сын Роман».

Первыми нашими чувствами были радость и облегчение. Жив сынок! Он у бабушки! Мы с Сашей в один голос даже простонали от счастья.

А все услышанное уже потом переваривали, в поезде. Молча переваривали. Пленка эта в мозгу отпечаталась, как на камне вырезали. Сутки ехали, и каждый о своем думал, в смысле — об одном и том же. Молчали и думали. Попутчики нас даже спросили: «Вы не на похороны едете?» Типун им на язык!

От вокзала долго добирались, городок разросся, Саша путался в новых улицах, да и старые призабыл. Звоним в квартиру бабушки Оли — никого, закрыто. К соседке позвонили. Открыла старушка симпатичная, мы представились, она тут же закудахтала:

— Ромочкины родители? Ах, какой мальчик! Золото! За бабушкой в больнице ходит и мне молочка, хлебушка в магазине купит. Мы с Ольгой — обе колченогие, полдня до булочной ползем. А Ромочка! То есть и вы, надо отдать должное, прислали его на помощь. Ольга-то после операции только на костылях полгода будет передвигаться. А как на них по гололеду? Собес не каждую неделю приходит. Ключ от ее квартиры у меня, сейчас принесу. Я, грешница, раньше вас злым словом поминала — бросили мать, носу не кажут. А она оправдывала. Правильно! Такого внука вырастили — загляденье. И вежливый, и участливый, и, прямо сказать, не современный, не то что шпана наша лысая. Я-то его не признала сразу. Так ведь никогда и не видела! Утром звонит в дверь, я, говорит, Рома — бабушки Оли внук. Ну, думаю, наводчики-воры, пронюхали, что человек в больнице. Милицией пригрозила и поганой метлой. А он: можно рюкзачок у вас оставить, и скажите, как больницу найти. Вечером записку от Оли принес. Уж она, сердешная, наверное, рада была! И вас благодарила!

Перейти на страницу: