Перевёрнутый полумесяц - Зикмунд Мирослав - Страница 7

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая

Но скалистым склонам над бухтой разливается сероватосеребристая зелень олив. Каждый из этих шершавых стволов с узлами, желваками и трухлявыми дуплами посажен в свою собственную чашу, в крохотную «клумбу», созданную руками человека. Сколько деревьев, столько и каменных, сложенных полукругом стенок. И в каждой такой чаше кучка земли, которую человек горстями сносил сюда с незапамятных времен.

По чешскому и словацкому полю всегда узнаешь, каким был его хозяин за последние пять лет. Оливковые рощи в Далмации красноречиво говорят за целые поколения своих хозяев.

Когда мы прощались с Белградом, товарищ Патрак сунул нам в руки две странички машинописного текста.

— Может, вам это пригодится, — сказал он скромно. — Я не раз ездил по вашему маршруту до самой границы и приметил для вас кое-какие интересные вещи. Не забудьте остановиться в Илидже и попробовать «пастрмке» — форель. Ее там великолепно готовят на масле.

Да простит нам всевышний: «пастрмке» мы в Югославии не отведали. Пришлось наверстывать время, поэтому мы не видели ни истоков реки Босны, ни Илиджи. Не смогли мы также воспользоваться добрым советом и в отношении Дубровника. В тексте рядом с названием этого города было написано буквально следующее: «Нуль метров над уровнем моря, 19 000 жителей, интересного с точки зрения фотографирования — на три дня, прочих достопримечательностей не менее чем на неделю».

Когда мы въехали в оживленный Дубровник, до захода солнца оставалось часа два с половиной, в животе у нас урчало, так как мы с утра ничего не ели. Мясной суп, жареная морская рыба — обед и ужин заодно, глоток красного вина; пока рассчитывались, наскоро написали открытку домой — и снова в путь!

— Если у нас нет возможности снимать тут три дня, то лучше вообще не снимать! Завтра мы должны быть на албанской границе. Сегодня можно проехать еще несколько километров — в запас.

— Хорошо, согласно карте в Купари есть лагерь для автотуристов!

Под платанами «Маленького рая» (реклама — важная составная часть интуризма, и «райские» таблички по обеим сторонам дороги приглашают свернуть с магистрали) современные кочевники разбили свои пестрые шатры возле стойбища бензиновых ослов, коней и верблюдов; тут расположились скутера, мотоциклы, малютки «рено» и взрослые «олимпии», способные тянуть целый караван, жилище на колесах. Среди туристов — французы, немцы, англичане, бельгиец с голландкой. Они разглядывают наши «татры-805», которые не поместились на стоянке и остались прямо на асфальте, в двух метрах от плеска Адриатического моря.

— Это вполне «совершеннолетняя» машина, — признают они. — А в этих прицепах вы живете?

— Нет, там мы возим курятник, чтобы ежедневно иметь свежие яйца.

Туристы считают это гениальной идеей.

— Понятно, отличная мысль. Какое комфортабельное путешествие!

Свою Белую гору Сербия пережила более чем за двести лет до нашей[3].

Если мы говорим о трехсотлетием порабощении своей родины, то в Сербии владычество турецких завоевателей продолжалось без малого пятьсот лет. С того рокового 1389 года, когда османский султан Мурад I разбил на Косовом поле сербского князя Лазаря, турки формально начали господствовать и над Черногорией. На самом же деле они никогда не стали правителями черногорцев. А в то время, когда портрет его императорского величества Франца Иосифа I появился на почтовых марках оккупированной Боснии и Герцеговины, Черногория уже давно была независимым княжеством, и в 1910 году Николай, сын князя Мирко, даже провозгласил себя первым королем Черной горы, Черногории.

Границу этой Черногории мы пересекли недалеко от Груды, а вскоре незаметно проникли в знаменитую Боку Которскую. Чтобы долго не интриговать читателя, скажем сразу: это удивительный водный лабиринт, идеальная, со всех сторон защищенная высокими горами бухта с узеньким выходом в открытое море. О том, что стоило владеть ею, свидетельствуют бесчисленные попытки самых разных завоевателей: иллирийцев, римлян, византийцев, греков, турок, венецианцев, австрийцев — захватить бухту. Последним из них в Боке Которской пришлось несладко в январе 1918 года, в канун свержения монархии, когда здесь вспыхнуло известное Которское восстание матросов.

От городка Херцегнови, где мы впервые столкнулись с Бокой, до Котора сорок шесть километров. Но это лишь половина расстояния вдоль бухты. Чтобы сэкономить время вечно спешащим автомобилистам и особенно водителям грузовых машин, равнодушным к красотам здешней природы, между Каменари и противоположным берегом сделали перевоз. Мы тоже чуть было не соблазнились сократить себе дорогу. Достаем из ящичка рулетку, измеряем машину с прицепом — семьсот семьдесят сантиметров, а паром, сооруженный из двух сомнительных лодок, имеет в длину от края до края семьсот семьдесят пять сантиметров. Рисковать или не рисковать? Правда, мы выиграем километров двадцать-тридцать, но что, если паром накренится или же… Бензин дешевый, сбереженный час нас тоже не выручит. Решение приняли за нас местные шоферы: «Нам некогда торчать здесь, пока вы раздумываете!» Грузовой «фиат» с закрытым брезентовым кузовом уже стоит на пароме, за ним въезжает легковая машина. Следующего рейса мы ждать не станем!

— Не ждите, — произнес кто-то за нашей спиной по-чешски. — Дорога вокруг бухты хорошая и интересная.

Это наш земляк. «Родом он из моравской деревушки», — приходит в голову при виде человека, появившегося из толпы водителей и грузчиков.

— Насчет Моравии вы не ошиблись. Из Тршебича я. Только уж очень давно эго было… В Черногорию я попал полвека назад, в двенадцатом году…

В подобных ситуациях времени хватает как раз на биографию, изложенную телеграфным стилем. Сначала мясник и колбасник, потом матрос — сами знаете, желание побродить по свету, а молодости море по колено; потом долгие годы работал здесь в австрийском арсенале.

И вернулся бы домой, если бы… — голос старого Ржиги дрогнул, — если бы не потерял тут сына, в этих самых местах. — И он показал рукой на удаляющийся паром. — Сын был механиком на такой же посудине, однажды началась гроза, и его убило молнией…

Выезжаем из Каменари, и нам как-то не хочется разговаривать. Неужели эта бухта способна убивать? Этакая веселая и невинная девочка в ярком платьице, с большим синим бантом в волосах. Сверху на нее гордо смотрят горы, пухлые облачка шаловливо играют с ней в прятки. А девочка-франтиха в каждой излучине переодевается, ловко меняя свой наряд, и вот уж она в длинном вечернем платье; полными пригоршнями раскидывает по глади ослепительно сияющие жемчужины, как бы приглашая: «Пойдите со мной в хоровод, стройные богатыри гор…»

Но иногда девочку охватывает грусть, и она плачет, плачет долго и навзрыд. От Рисана, самого дальнего уголка бухты, до Црквице всего лишь несколько километров, а Црквице — место, известное всем метеорологам. Четыре тысячи шестьсот миллиметров осадков в год, сухо сообщает статистика, — самое дождливое место в Европе.

Проезжаем Пераст. Узкая асфальтовая дорога извивается как змея, и не будь у нас на коленях карты, мы бы совсем перестали ориентироваться в этой карусели. Компас в масляной ванне крутится, точно мотовило, восток то справа, то слева, но что тут компас! Любуйся лучше этими овидиевыми метаморфозами вокруг! По бирюзовой глади к нам подплыли два островка, на одном церквушка…

— …а другой еще не занят, — говорит Роберт, когда мы остановились и достали фотоаппараты. — Тут можно было бы построить санаторий. А по возвращении из путешествия я бы некоторое время поработал в невропатологическом отделении. Вот где лечить-то!..

• Предыдущая
• 7/81
• Следующая