История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/110
• Следующая

произведений Пушкина. Здесь, как и в Онегине, его гений впервые

выразился в полной мере, и впервые обозначилась постепенная

эволюцияот свободного, сладкозвучного и ласкающего стиля его

юности к суровой красоте последних вещей. Рамка поэмы условная,

и бессарабские цыгане показаны не реалистично, а как идеальные

представители естественного состояния общества. Сюжет –

трагическая неспособность сложного, цивилизованного человека

отбросить привычные чувства и страсти, в особенности чувство

собственника по отношению к своей избраннице. На первый взгляд,

поэма является решительным утверждением свободы – свободы

женщины по отношению к мужчине – и решительным осуждением

неестественного зла – мщения и наказания. Это явное и очевидное

оправдание анархизма, и в этом смысле о поэме говорили

Достоевский (в знаменитой Пушкинской речи) и Вячеслав Иванов.

Как ни странно весь этот анархизм выглядит по сравнению со всеми

позднейшими сочинениями Пушкина, нельзя сделать вид, будто его

нет, и его приходится принимать как существенный ингредиент его

философии. Но классическая вера в Трагический Рок, в Немезиду,

действующую с непреложностью законов природы, нигде не

выражена яснее, чем в Цыганах. Это был первый пушкинский опыт в

трагедии и один из величайших. Слишком легко философствовать по

поводу Цыган – самой соблазнительно-универсальной поэмы на

русском языке. Труднее оценить по достоинству ее поэтическую

красоту; говоря о ней, слишком легко забывается главный урок

Пушкина – сдержанность. Стих, менее сладострастный и плавный,

чем в Пленнике и в Фонтане, тут крепче, полнее, более пронизан

сложной выразительностью. Такие места, как рассказ старого цыгана

об Овидии, конец поэмы (с речью старика об убийстве, совершенном

Алеко) и в особенности эпилог, – есть недостижимые вершины

поэзии. Можно только быть глубоко благодарным судьбе за то, что

нам дано так много.

Полтава – следующий шаг к объективной безличной манере. Тут

Пушкин сознательно и тщательно избегает плавной прелести своих

южных поэм. Для нас ее суровый и жесткий стиль звучит героически

великолепно, но первые ее читатели были неприятно поражены этим

новшеством и не захотели ею восхищаться. Не все в ней совершенно;

романтическая история любви старого гетмана Мазепы к своей

крестнице не вполне сливается с национальным эпосом о борьбе

Петра Великого со Швецией. Самый эпос, фон двух первых песен и

основной сюжет третьей (со знаменитым описанием Полтавского боя,

столь точным при всей своей концентрированной орнаментовке), есть

первый вклад Пушкина в безличную, национальную, общенародную

поэзию, вдохновлявшую Ломоносова и Державина и умершую после

триумфа карамзинистов. После Пушкина она умерла второй раз.

Величайшая сила Полтавы – это не только то, что она выразила

национальные, сверхличные чувства, но и ее язык, великолепный в

самой своей наготе и сжатости, – так он точен и могуч в выборе слов,

которые никогда не архаичны, но всегда полны богатейших и

возвышенных ассоциаций.

Стиль, подобный стилю Полтавы, сжатый и насыщенный, мы

находим в нескольких незаконченных повествовательных фрагментах

этого и последующего периода. Наиболее важное – Клеопатра, или

Египетские ночи (начато в 1825, продолжено в 1835) и Гасуб

(ок.1830). Последний – кавказская история, поразительно

отличающаяся от Пленника; Ночи – один из интереснейших замыслов

Пушкина, великолепная поэма о смерти и сладострастии.

Период работы над Евгением Онегиным – это и время создания

лучших и величайших пушкинских стихотворений. За малым

исключением (самое важное – замечательная ода к Наполеону) ни

одно из лирических стихотворений, написанных до 1824 г., не

находится на высоте его гения. После этой даты он часто писал в

легком, непринужденном стиле своих ранних лет, и эти стихи

нежнее, тоньше, грациознее, хотя и утратили юношескую силу и

ясность ранних. Но серьезная лирика 1824–1830 гг. – это уровень, к

которому никто и не приближался в России, и никто ни в какой

поэзии не превосходил. Доказать это или создать соответствующее

истине представление об этой поэзии невозможно, не цитируя

оригинал. Многое там субъективно, случайно, вызвано эмоциями –

зачастую известны биографические обстоятельства, повлиявшие на

то или иное произведение. Но эти обстоятельства идеализированы,

сублимированы, универсализированы, и стихи не сохраняют

изорванных остатков внепоэтических чувств или неочищенных

эмоций. Даже будучи субъективными, даже открыто основанные на

личном опыте, эти стихи звучат обобщенно, подобно классической

поэзии. В них редкость – острое психологическое наблюдение или

очень уж личное признание. Они, как поэзия Сапфо, обращаются к

общечеловечскому. Стиль их, развивающий стиль Жуковского,

обладает тем классическим качеством, формулировку которого дал

Монтескье, говоря о Рафаэле: « frappe moins d’abord pour frapper plus

ensuite» (вначале поражает меньше, чтобы тем больше поразить

потом). Красота стиля, как всегда у Пушкина, не обременена

острословием, образами и метафорами, – греческая красота, столь же

зависящая от несказанного, сколько от сказанного. Она зависит от

отбора слов, от соответствия между ритмом и интонацией и от

сложной ткани звучания – той изумительной «пушкинской

аллитерации», такой неуловимой и такой всеопределяющей.

Невозможно здесь процитировать или проанализировать какое-либо

из этих стихотворений. Могу только перечислить некоторые из самых

прекрасных: строки о ревности, начинающиеся словами «ненастный

день потух»; стихи на лицейскую годовщину 1825 г. – величайший

гимн дружбе в мировой поэзии; стансы г-же Керн ( Я помню чудное

мгновенье, 1825); элегия (16 строк) на смерть Амалии Ризнич (1826);

Предчувствие (1828); и стихи, обращенныек умершей любовнице,

вероятно, к Амалии Ризнич, написанные за несколько месяцев перед

свадьбой (1830), особенно самое совершенное Для берегов отчизны

дальной. Особую группу представляют стихи о природе – самые

классические из всех – с их изображением природы равнодушной и

безответной. Из них среди лучших – Буря (1827), где проводится

знаменитое сравнение между красотой бури и красотой «девы на

скале», к выгоде девы; Зимнее утро (1829) и Обвал (1829). Еще выше

по своему поэтическому значению два стихотворения, содержащие

самые великие высказывания Пушкина в высоком стиле: это часто

цитируемый и слишком часто комментируемый Пророк (1826) и

напряженный и страшный Анчар (1828). К этому же периоду

относятся лучшие баллады Пушкина – Жених (1825) и Утопленник

(1828). Баллады написаны в реалистическом, введенном Катениным

стиле, улучшенном и утонченном со всем пушкинским мастерством.

После 1830 г. пушкинская лирика тяготеет к безличной

всеобщности и полному отсутствию украшений. С этих пор ее

характерные черты – сдержанность, умолчания, аскетическое

воздержание от всего, что читающая публика относит к поэтическим

красотам, – сладкозвучной легкости, мелодичности, приятных чувств.

Характернейшие для 30-х гг. стихи – элегические размышления,

идущие от «сердечных помыслов», сосредоточенных на великих

общих местах универсального опыта. Самое величественное из них –

Полководец (1836), элегия к портрету непонятого и несправедливо

обиженного героя 1812 г. фельдмаршала Барклая де Толли, но рядом

• Предыдущая
• 38/110
• Следующая