Звездный зверь. Имею скафандр - готов путешествовать - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 98

• Предыдущая
• 98/108
• Следующая

— Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. — Я повторил это по латыни. Потом добавил: — Говори, пожалуйста, помедленнее.

— Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амиго». Я — гражданин Рима, так что не спорь.

Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну безусловно пошлую испанскую фразу.

— Что он говорит? — дергала меня за рукав Крошка. — Это латынь? Переведи, пожалуйста!

Я обрадовался, что она его не поняла.

— Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?

— Не строй из себя профессора! Переведи.

— Не приставай, малышка. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.

— Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? — любезно осведомился римлянин. — Говори толком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.

Не похоже было, чтобы его угроза была обоснованной. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.

— Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.

— Поросячье хрюканье. Говори по латыни, если умеешь. — Он глянул на Крошку, будто только что заметив ее. — Твоя дочь? Продаешь?

Лицо Крошки приняло свирепое выражение.

— Это я поняла, — сказала она яростно. — А ну, выходи сюда драться!

— Попробуй сказать по латыни. Если он поймет, то наверняка тебя отшлепает.

Крошке это не понравилось.

— Но ты ведь ему не позволишь?

— Конечно не позволю.

— Пошли обратно.

— Я, кажется, уже давно это предлагал. — Я отвел ее обратно в наш номер. — Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и послушаю, что скажет нам благородный римлянин?

— Против, и еще как!

— Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причинить нам вред, Мэмми знала бы об этом, но она сама ведь сказала нам о них.

— Я пойду с тобой.

— Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Вероятно, мне удастся выяснить, что происходит. Он-то что здесь делает? Неужели его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнулся? Что известно ему из того, что не знаем мы? Мы очутились в нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информация. Ты можешь помочь, если останешься сейчас в стороне. Станет страшно, позови Мэмми.

— Вовсе мне и не страшно, — надулась она. — Ну и иди, пожалуйста, если хочешь.

— Хочу. А ты пока поешь.

Пещерного человека не было видно. Я обошел его арку. Если корабль способен долететь куда угодно за несколько секунд, может ли он миновать одно из измерений и попасть в любое время по выбору?

Легионер все еще стоял у своей двери. Он поднял на меня глаза.

— Ты разве не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?

— Слышал, признался я, — но вряд ли мы сумеем договориться, если ты не изменишь своего поведения. Я ведь не служу у тебя рядовым…

— Твое счастье.

— Будем беседовать мирно? Или мне уйти?

Он оглядел меня с головы до пят,

— Мир. Но не вздумай перечить мне, варвар.

Он называл себя Иунио. Служил он в Испании и в Галлии, затем перешел в шестой легион, о котором, как он считал, должны были знать и варвары. Легион стоял в Эборакуме, к северу от Лондиниума в Британии, а он был исполняющим обязанности центуриона, хотя настоящий его чин был что-то вроде старшего сержанта. Он был ниже меня ростом, но я не хотел бы встретить его ни в темном лесу, ни на городской стене во время боя.

Римлянин был невысокого мнения о бриттах и варварах вообще, включая меня, о женщинах, о климате Британии, о начальстве и жрецах, но хорошо отзывался о Цезаре, Риме, Богах и хвастал своей воинской доблестью. Армия, говорил он, уже не такая, как прежде, и из-за того, что к вспомогательным войскам отношение такое же, как к римским гражданам.

Его патруль охранял строительство стены от вылазок грязных варваров — проклятых тварей, всегда готовых выскочить из-за угла, перерезать человеку глотку и сожрать его, что, несомненно, с ним и произошло, поскольку он вдруг очутился в аду. Я решил, что он говорит о строительстве Адриановой стены, но он имел в виду местность в трех днях пути к северу оттуда, где моря почти сходятся вместе. Климат там был просто невыносимый, а туземцы — кровожадные звери, которые раскрашивают тела краской и не ценят даров цивилизации. Можно подумать, что Римские Орлы пытаются украсть у них их вонючий остров!

Тем не менее, он купил себе в жены молоденькую туземку и ждал назначения, чтобы нести гарнизонную службу в Эборакуме, но вдруг… Иунио пожал плевами:

— Пожалуй, проявляй я больше внимания жертвоприношениям и омовениям, удача не оставила бы меня. Но я всегда считал, что если человек содержит себя и свое оружие в чистоте, то обо всем остальном голова должна болеть у его офицеров. Осторожно с этим проходом, он заколдован.

Чем больше он говорил, тем легче становилось его понимать. Пользовался он отнюдь не классической латынью, к тому же разбавленной доброй дюжиной различных наречий. Но ведь если в газетном тексте вымарать каждое третье слово, суть все равно будет ясна. Я узнал очень много подробностей о повседневной жизни и мелких интригах шестого легиона, но не узнал ничего, что было бы мне интересно. Иунио и понятия не имел, как попал сюда и почему: он считал, что умер и ожидает дальнейших распоряжений в пересыльно-сортировочных бараках ада. Я же все еще не мог принять его гипотезу. Он знал год своей смерти — восьмой год правления императора и 899 год существования Рима. Чтобы не ошибиться, я написал эти цифры римскими знаками. Но я не помнил, когда был основан Рим и не мог опознать его цезаря даже по полному титулу, потому что этих цезарей было очень много. Но Адрианова стена была уже построена, а Британия все еще оккупирована римскими войсками, следовательно, Иунио существовал где-то в третьем веке.

Пещерный человек, живший напротив него, его не интересовал, поскольку воплощал мерзейший порок варвара — трусость. Я не спорил, но вряд ли сам почувствовал бы смелость, если бы под моей дверью рычали саблезубые тигры. А были ли тогда саблезубые тигры? Ну ладно, сойдемся на «пещерных медведях».

Йунио отошел в глубь своего жилья и вернулся с твердым темным хлебом, сыром и чашкой в руках. Мне он еды не предложил, и я думаю, вовсе не из-за барьера. Прежде чем начать есть, он плеснул немного питья из чашки на пол. Пол был земляной, стены — из грубого камня, потолок опирался на деревянные балки Вероятно, для Иунио сделали имитацию жилища римских солдат времен оккупации Британии, но я, разумеется, не специалист.

Больше я там не задерживался. Во-первых, вид еды напомнил мне, что я проголодался, во-вторых, я чем-то обидел Иунио. Я так и не понял, с чего он завелся, но он с холодной тщательностью разобрал по косточкам мои манеры, происхождение предков, внешность и способы, которыми я зарабатываю себе на жизнь. Иунио был вполне приятным человеком до тех пор, пока с ним соглашались, не обращая внимания на его ругательства, и выказывали ему уважение. Такого отношения к себе требуют многие старшие, даже при покупке в аптеке тридцатицентовой банки талька. Постепенно привыкаешь оказывать им почтение автоматически, без лишних раздумий, в противном случае прославишься нахальным юнцом и потенциальным преступником. Чем меньше уважения заслуживают старшие, тем больше они требуют его от молодежи. Так что я ушел, потому что Иунио все равно ничего толком не знал.

У входа в арку я наткнулся на невидимый барьер, почувствовав его, я просто сказал тихо, что хочу пройти, и барьер исчез. Войдя в арку, я обнаружил, что он снова закрылся за мной. Благодаря своим резиновым туфлям я шел беззвучно, а звать Крошку не стал, потому что она могла уснуть. Дверь ее комнаты была приоткрыта, и я заглянул внутрь. Крошка сидела в позе портного на своем невероятном восточном диване, баюкала мадам Помпадур и плакала.

Я попятился назад, потом вернулся, громко насвистывая и громко зовя ее. Крошка высунула из двери улыбающееся личико без малейших следов слез.

• Предыдущая
• 98/108
• Следующая