Во имя рейтинга - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/74
• Следующая

— Я — Одиссей, Лаэрта сын, глава Итаки, — сказал Одиссей, явно пытаясь косить под предыдущих ораторов. — Богоравный Агамемнон, ты верховодишь нашим войском, поэтому вопрос тебе. Каков наш план?

— Наш план, о хитроумный Лаэртид? Мы плывем на Трою!

— А дальше?

— А дальше мы захватим побережье.

— А дальше?

— А дальше будем Трою штурмовать!

— Хороший план, — одобрил я. Одиссея явно надо было поддержать. По крайней мере, чтобы его голос не звучал гласом вопиющего в пустыне. — На выполнение уйдет лет десять.

В шатре засмеялись. Смеялись не от души, не в голос, сдерживаясь, кое-кто просто прыснул в кулак. Но и это взбесило вождя вождей.

— Что хочешь ты сказать, мудрейший Одиссей? — Меня он решил просто игнорировать.

— Ответь мне, богоравный Агамемнон: велик ли город Троя? Могуч ли крепкостенный Илион?

— Могуч.

— Сравним ли он с Микенами твоими?

— Как смеешь ты…

— Я говорю лишь о размере, — поспешно добавил Одиссей.

— Размерами сравним.

— А у Микен есть флот?

— Великий, больше сотни кораблей. — Агамемнон никак не мог понять, к чему клонит хитроумный сын Лаэрта.

— И у Приама кораблей не меньше, — сказал Одиссей. — Где будет этот флот, когда мы побережье будем штурмовать? Скажу. Он свалится нам в тыл, троянцы будут бить нас с берега и с моря.

— Не будут. Флот стоять в порту их должен. Троянцы скоро так войны не ждут.

— Троянской армией командует сам Гектор?

— Да, Приамид — троянский лавагет.

— Я слышал, он велик как воин.

При этих словах на своем месте встрепенулся молчавший до сих пор богоравный идиот Пелид, но Диомед придержал его за руку, и Ахиллес застыл как истукан.

— Велик, — нехотя признал Агамемнон.

— И тонкий тактик он, и грамотный стратег?

— Возможно.

— Тогда почему ж ты полагаешь, что крепкостенный Илион войны не ждет? Если Гектор хорош хотя бы в треть того, что говорят о нем, его лазутчики повсюду и знает он о наших планах.

— Пусть знает. Мы сметем его ряды!

Вот такая ситуация. Илион должен быть разрушен, все остальное побоку. Включая доводы разума.

На Трою! За Родину! За Агамемнона! За ахейскую власть!

Что-то я становлюсь слишком циничным.

Обычно это происходит, когда мне что-то сильно не нравится.

Потом, много позже, когда спровоцированный Одиссеем грандиозный скандал уже утих, я сидел на берегу, запрокинув голову к звездному небу, и старался понять, что же именно произошло в шатре совета.

Я мог понять Одиссея с Диомедом, тщательно подготовивших свое выступление, ибо они не жаждали этой войны и, коли уж ее было не избежать, стремились свести потери к минимуму, призывая Агамемнона задуматься.

Я мог понять алчущего крови Менелая.

Я мог понять Агамемнона, сметающего все возражения и желающего воцариться не только в Микенах, но и в Малой Азии.

Вызывала некоторое удивление эскапада Нестора. Чего он хотел добиться, дразня Менелая? Он стар и опытен, он должен прекрасно понимать, что Менелай тут не главный и что поединок с Парисом не устроит Агамемнона и прочих собравшихся здесь воинов ни при каком раскладе. Тогда зачем он подставляется, идя наперекор вождю вождей? Сбрендил на старости лет? Сильно в этом сомневаюсь.

Такие люди, как Нестор, хитрые, расчетливые, они и умирают в здравом уме и твердой памяти. И никогда ничего не делают просто так.

Почти неслышно ко мне подошел Одиссей. Меня здорово удивляет способность таких неуклюжих на вид людей передвигаться тихо и бесшумно. Будь на моем месте кто-нибудь другой, сын Лаэрта остался бы незамеченным, пока не заговорил.

— Ну и как тебе наша богоравная склока? — спросил он, присаживаясь на корточки.

— Я не понял цели, с которой был созван это совет, — сказал я. — Если это сборище может называться советом. Решения приняты, цели определены, роли расписаны.

— Просто еще один шанс остаться в истории, — сказал Одиссей. — Что ты думаешь о Несторе?

— Я еще не пришел ни к каким выводам. Его поведение… странно. А что думаешь ты?

— Нестор меня пугает, — сказал Одиссей. — Выпьешь вина? Я принес с собой.

— Ты принес и чаши?

— Конечно. Ведь мой лучший друг — Диомед.

Я улыбнулся. Одиссей налил в чаши вина, мы выпили без тоста, плеснув немного на землю по древнему обычаю — как подношение богам.

— Так что с Нестором? — спросил я.

— У нас тут вроде как армия, — сказал Одиссей.

Сначала я подумал, что Лаэртид решил сменить тему, но потом вспомнил о его манере разговаривать. Он отвечал на поставленный вопрос, заходя издалека, исподволь рассказывая о том, что именно его беспокоит.

— Но самая странная армия из всех, что когда-либо видел этот мир. Армия, в которой нет согласия среди командиров, каждый из которых преследует свои собственные цели. Скажи мне, чего больше всего хочет наш славный вождь вождей?

— Власти, — ответил я.

— А его младший брат?

— Власти для старшего брата и мести для себя.

— А чего хочет могучий сын Теламона?

— Драки.

— А чего хочет этот критский пират Идоменей?

— Добычи.

— Ахилл?

— Славы.

— Чего хочу я?

— Это очень просто. Ты хочешь вернуться домой.

— А Диомед?

— Вина.

— Диомед всегда хочет вина. А теперь скажи мне, чего от этой войны хочет Нестор?

— Не знаю.

— И я не знаю, — сказал Одиссей. — Именно это меня и пугает в нашем старце. Нестор для меня опаснее Агамемнона. Атрид умен, тщеславен, горд, властолюбив и точно знает, чего он хочет. Но все вокруг знают, чего он хочет, и, значит, Агамемнон предсказуем. То же, что желает для себя Нестор, для всех остальных остается загадкой, и, пока мы ее не разгадаем, пилосец непредсказуем. Многие склонны недооценивать пожилых людей. Старик, говорят они, одной ногой в Аиде. Чего от него ждать? Он может быть советчиком, мудрецом, человеком, с чьим мнением принято считаться, но мало кто ожидает, что этот старик способен хотеть чего-то и для себя.

— Извини, Лаэртид, но ты рассуждаешь о людях так, словно тебе предстоит сражаться против них, а не с ними плечом к плечу. Так говорят о врагах, но не о союзниках.

— Я не искал этого союза и не скрываю, что дал бы многое, лишь бы не оказаться на этой войне. Я видел Трою. Это обычный город, в котором живут нормальные люди. Единственная их вина в том, что они не захотели склонить головы перед Агамемноном.

— Ты сам ее склонил.

— Итака — маленький остров и не может себе позволить иметь такого врага, как Микены. Золотые щиты Агамемнона вырежут всех моих подданных в течение одного дня. Троя ни в чем не уступает Микенам. И я уважаю Приама и Гектора за то, что они сумели выбрать свободу.

— Тот, кто выбирает свободу, должен быть готов выбрать и смерть.

— Это верно, Викторид. Но я… я до сих пор не вижу в троянцах своих врагов. Единственный троянец, кого я действительно ненавижу, — это Парис. Именно он поджег костер, в котором мы все можем сгореть.

— Только Парис? А Елена?

— Я не воюю с женщинами, — сказал Одиссей.

— Но все знают, что похищение — лишь повод. Если бы не было Париса, Агамемнон придрался бы к чему-нибудь еще.

— Возможно, ему пришлось бы ждать случая много лет. А так… ты знаешь, я хочу, чтобы эта война поскорее закончилась. Неважно чем, главное, чтобы это произошло быстро. Мы победим? Хорошо, добудем славу и добычу. Мы проиграем? Тоже неплохо, великий город останется стоять, а Агамемнон получит щелчок по носу. Но я знаю, что боги смеются над моими надеждами. Эта война затянется надолго.

Вино мы допили в молчании.

Дэн

— Какого дьявола тут происходит?! — возопил Макс, едва мы просмотрели запись собрания.

— Нормальные парни, — сказал я, закуривая. — Собрались, поговорили.

— Поговорили? Кто дал право твоему Трэвису брать слово на этом собрании?

— Полагаю, он действовал по обстоятельствам.

— А кто дал ему право разглашать информацию об их будущем?

• Предыдущая
• 21/74
• Следующая