Полюс Лорда - Муравьев Петр Александрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/50
• Следующая

В десять минут шестого я вышел из офиса. Я нарочно дождался, когда все разойдутся, и теперь, в одиночестве, спустился вниз.

Небо хмурилось, тучи беспорядочно громоздились над городом, оставляя там и здесь голубые просветы; еще неокрепший ветерок порывисто, как ребенок, кидался из стороны в сторону, явно негодуя на то, что не в меру короткие юбки лишают его шалости былой остроты.

Я медленно шел, оглядываясь по сторонам. Нет, я не забыл «его», события дня не заслонили его в памяти. Более того, где-то исподволь возникала уверенность, что я непременно его увижу.

Небо темнело, а вместе темнели улицы, стены, темнели лица у прохожих, панически стремившихся к сабвейным станциям. Ветер крепчал.

Первые капли, крупные и пахучие, стали падать на город, когда я увидел его. Он там и стоял – на противоположном углу 7-й авеню и 52-й улицы. Голова его была обнажена, и ветер развевал седеющие волосы.

Под градом капель я перебежал на другую сторону и, укрывшись под навесом, стал наблюдать.

Вот человек сошел с тротуара, наклонился над чем-то, что-то передвинул, затем, не спеша, пересек улицу и снова вернулся к лежащему предмету. Теперь я рассмотрел: это была корона. Он передвинул ее еще и ступил на тротуар. Он был явно взволнован и что-то бормотал.

Я не выдержал и, покинув свое убежище, направился к нему. Признаюсь, я трусил: меня могли увидеть сослуживцы, кого мое странное любопытство могло подвинуть Бог знает на какие домыслы. Что-то, однако, толкало меня вперед.

Я подошел к человеку сзади и мягко тронул его за локоть.

– Простите, что вы делаете? – спросил я.

Он отозвался не сразу; он только поднял руку, приглашая меня к молчанию. Некоторое время мы стояли неподвижно. Наконец он повернулся ко мне.

– Здесь находится полюс Лорда! – торжественно сказал он, указывая на корону.

Я оторопело взглянул на него.

– …Полюс Лорда, – повторил он, – запомните это имя! Когда-нибудь оно будет звучать как имена Ньютона и Коперника.

– Но… что это за полюс?

– Это – полюс Земли.

Теперь я не сомневался, что имею дело с безумцем. Я робко возразил:

– Я знаю только два – Северный и Южный…

– Верно, – согласился он, – но это ложные полюсы. Так учил старый Лорд.

– Кто он, ваш Лорд? Я никогда о нем не слыхал.

– Это неудивительно. В наше время великие мы не в моде.

Странное дело: рассуждал он как будто разумно, хоть и говорил о вещах необычных. Но главное было впереди.

– Так что же вы открыли? – продолжал я расспросы.

– Полюс гармонии. Если бы земная ось проходила здесь, наша планета стала бы раем.

…Нет, он не был безумцем, он был просто очень наивен, мой новый знакомец, потому что вера в земной рай всегда представлялась мне верхом наивности. Такая мысль развеселила меня, и я, улыбаясь, спросил:

– А люди, человек?

– И человек стал бы другим.

Я с трудом сдержал улыбку.

– Почему вы носите корону?

Он выпрямился. Он был тоже низкоросл, чуть повыше меня. Длинные волосы и густая растительность на лице делали его похожим на друида; из глаз, от всей фигуры исходило странное вдохновение. Он начал тихим голосом:

– Придет время, – оно не за горами, – когда жизнь на нашей планете станет невозможной. Люди будут ходить в масках, и кислород будет рационирован. Сроки жизни сократятся, или их сократят искусственно. Грубая сила, которой мы поклоняемся испокон веков, станет единственным законом… – Говоривший перевел дух и затем, круто повернувшись ко мне, спросил: – Чего, по-вашему, заслужит тот, кто укажет путь к всеобщему спасению?

Я, не задумываясь, отвечал:

– Короны… он заслужит короны!

Мы опять замолчали. Дождь утих, и только ветер, не израсходовав своих сил, еще сновал по улицам. Неожиданно человек вздрогнул и подался вперед.

– Корона… – приглушенно закричал он, – что они делают! – Но было поздно. Какая-то машина, битком набитая веселым молодняком, резко свернула по направлению к лежащему предмету.

– Стойте!… Стойте! – Он бросился наперерез автомобилю, я – за ним. На момент мне удалось поймать его за рукав; он вырвался, тогда я схватил его за плечо… Происшедшая заминка предотвратила катастрофу. Машина промчалась мимо; из окон ее донеслись крики и гогот…

Мы стояли и молча глядели на мокрую картонную лепешку. Легкое бормотание вернуло меня к действительности.

– Что вы говорите? – спросил я.

Он повернулся, губы его вздрагивали, лицо было бледно и выражало отчаяние.

– Это невозможно… это не могло случиться… – На мгновение он застыл, что-то соображая, затем испуганно вытаращил глаза: – Я ошибся! Опять ошибся! – простонал он и, повернувшись, мелкой рысцой побежал в сторону. Длинные космы и фалды расстегнутого пальто развевались позади.

Я не последовал за ним – постеснялся. Я еще раньше заметил, что кое-кто из любопытных остановился и насмешливо наблюдает происходящее. Действительно, со стороны это могло выглядеть забавно. А может быть, оно и было забавно? Почему-то мне больше не хотелось об этом думать. Я огляделся и, отыскав глазами лавку с мороженым, направился туда. Мороженое всегда было моей слабостью.

Наступило воскресенье.

Все утро я сидел и читал, попивая кофе и потягивая из рюмки коньяк. Читал Анатоля Франса. Иногда отодвигал книгу и задумывался: образ этого замечательного человека волновал меня. Судьба сыграла с ним злую шутку: всю жизнь он грезил демократией, а писал больше для читателя изысканного, с тонким, благородным вкусом. Он недоступен тем, кто любит посмеяться. Смех – кощунство там, где благостная ирония заливает страницы мягким полусветом. Я никогда не был в Европе, скрытно горжусь своим староамериканским происхождением, но какие-то невидимые нити тянутся ко мне из этого уходящего мира.

Я глянул на часы: двенадцать! Встал и осмотрелся. Квартирка моя невелика, и поддерживать в ней порядок не представляет затруднений. Правда, это порядок холостяка, в нем не чувствуется заботливой женской руки, зато книги на полках стоят в алфавитном порядке, независимо от цвета корешков и формата.

Телевизора у меня нет, зато есть огромный письменный стол, замечательный тем, что за ним я не чувствую себя маленьким. Да и стоит он перед окном, смотрящим поверх низких крыш в даль, упирающуюся в высотные здания.

Над крышами – небо; в небе – синева или облака и тучи, часто пролетают самолеты, а ниже – голуби, несметные стаи голубей, смятенно и без плана шныряющих в самых непредвиденных направлениях. Они садятся на подоконник, и зимой их монотонная декламация заглушает шипение старых радиаторов. Иногда я встаю и стуком в окно даю им понять, что аудиенция окончена. А то просто гляжу на них и недоумеваю: зачем понадобилось птицам селиться среди несносного городского удушья?

Но сейчас я в приподнятом настроении; я наскоро бреюсь, одеваюсь, не без удовлетворения оглядываю себя в зеркале. Оттуда смотрит лицо, совсем недурное, а если обойтись без ложной скромности, то и красивое. Да, знаю, я нравлюсь женщинам, и мой взгляд может смутить не одну из них. Вот только рост, мой мизерный рост, сводящий на нет прочие мои достоинства…

Покончив с туалетом, я спускаюсь вниз и выхожу на улицу, а еще через десять минут я уже в ресторане, где обычно обедаю по уик-эндам.

Народу сегодня немного, и я без труда отыскиваю глазами Харри, моего старого друга, художника и великого, по его собственному признанию, неудачника. Оговорюсь, я не вполне согласен с такой его самооценкой. Можно ли быть неудачником при росте в шесть футов два инча? Да и велики ли были неудачи, если даже в союзе с годами они не сломили, не согнули его. В свои пятьдесят восемь лет он выглядит молодцом: прямой как жердь, сухой и подтянутый, с выразительным лицом и насмешливыми глазами, в которых прыгают бесенята, правда, довольно безобидные.

• Предыдущая
• 3/50
• Следующая